Страница 90 из 119
Все было совершенно ясно. Боги прокляли кампанию Красса.
Огромное войско стояло в неподвижности, трубы молчали, а голова Публия все так же неспешно совершала свой ужасающий путь вдоль фронта. А затем люди начали сходить с мест и оглядываться в поисках пути для бегства. Расположившиеся позади младшие офицеры били своих подчиненных длинными палками и заставляли возвращаться на позиции, но не в их власти было сдержать все усиливавшийся страх. Ужас касался холодными пальцами истерзанных неуверенностью сердец, его действие было чрезвычайно заразительным. Солдатам позарез требовались немедленные твердые и ясные команды, но их никто не отдавал.
В рядах начался ропот, который все чаще и чаще пронизывали панические возгласы:
— Полководец лишился рассудка от горя!
— Красс сошел с ума!
— Бежим!
— Заткните свои поганые пасти! — заорал неподалеку от Ромула незнакомый центурион, обрушив на кого-то свою трость. — Следующему, кто заговорит об отступлении, я проткну брюхо гладиусом! Стоять насмерть!
Большинство легионеров испугалось офицерских угроз и затихло. Дисциплина еще сохранялась — до поры до времени.
Тем временем катафрактарии вернулись в парфянский строй. И сразу, еще больше нагнетая страх, овладевший римлянами, в их сторону двинулись тысячи конных лучников. Перепугав врагов зрелищем головы Публия, Сурена теперь намеревался истребить их.
Красс наконец-то пришел в себя и заметил приближение врагов.
— Сомкнуть ряды! — хрипло выкрикнул он. — Копья метать с двадцати шагов. Не дальше!
Один из находившихся рядом с ним посыльных опрометью помчался к трубачам. Нужно было передать приказ, прежде чем парфяне обрушатся на римлян.
— А что дальше, командир? — спросил, набравшись храбрости, один из трибунов.
Скорее изумленный, нежели разгневанный этим вопросом, Красс вяло махнул рукой:
— Отразить эту атаку. Засыпать парфян копьями. А потом отбросить и уничтожить.
Трибун растерянно уставился на него:
— Но их стрелы летят гораздо дальше, чем наши копья.
— Выполняйте мой приказ, — пробубнил Красс. — Ничто не устоит перед римскими легионами.
Офицер отошел, в его глазах билась тревога.
Красс лишился рассудка.
Бассий, не успевший сориентироваться, привел своих людей в строй шестого легиона, расположившегося правее центра римского войска.
— Некогда вам идти к остальным наемникам, — крикнул оттуда центурион, когда они подошли ближе. — Пусть это против правил, но ставь своих парней рядом с моими.
— Отлично, товарищ. Слышали, что сказал офицер? Стройся в три шеренги по шесть человек, — скомандовал Бассий. — Пошевеливайтесь!
Пришедшие быстро построились подле легионеров. Могучий центурион с торсом, напоминавшим бочку, протянул руку и пожал запястье Бассия:
— Гай Перегрин Сидон. Первый центурион первой когорты.
— Марк Эмилий Бассий. Старший центурион четвертой когорты галльских наемников. И ветеран пятого легиона.
— Там получилась настоящая бойня, — сказал Сидон. — Повезло вам, что уцелели.
— Эти мерзавцы просто-напросто заманили нас в ловушку. Правый фланг изобразил отступление, а потом обошел нас и накрепко закупорил. Публий так и не успел сообразить, что происходило.
Сидон уважительно присвистнул:
— Как же вы выжили?
— Не бросились бежать, как все остальные, — пожав плечами, объяснил Бассий. — И предводитель парфян отпустил нас.
— Марс всемогущий! После такого ты дома всегда сможешь рассчитывать на выпивку.
— Будем надеяться, — невесело хохотнул Бассий, не отрывавший взгляда от парфянских лучников. Через считанные мгновения они должны были приблизиться к фронту римлян на расстояние выстрела.
— Наши пилумы ничто против их стрел, — удрученно проговорил Сидон. — Что делать-то?
— Нам бы только продержаться против этих поганцев до заката, — ответил Бассий. — А затем по темноте отойти к Каррам и с утра направиться в горы.
— Отступать? — Сидон тяжело вздохнул. — С этими сучьими детьми нам в открытую не справиться, что верно, то верно.
— Только бы Красс побыстрее это понял, а не то всем нам придет конец.
После того как катафрактарии вернулись в свой строй, не поступило ни единой команды. Но вот букцины разразились серией коротких отрывистых звуков.
— Сомкнуть ряды! Приготовиться отразить атаку!
Легионеров не требовалось подгонять. Передние с лязгом сомкнули щиты, а те, кто стоял в задних рядах, подняли свои над головами. Все равно ничего другого нельзя было сделать. Скутумы легионеров выдерживали попадания копий и обычных стрел, но все, кто стоял в строю, к этому времени отлично знали, что против стрел парфян их защита бессильна.
Из-под конских копыт вздымались облака песка, все пространство заполнилось тончайшей, забивающей рты и носы пылью. Теперь, когда римляне выстроились в сплошную линию, лучники не могли, как в первый раз, проезжать между когортами. Им приходилось разъезжать перед фронтом, и они уже не могли одновременно атаковать большими силами.
Но это лишь незначительно облегчило положение легионов Красса. Волна за волной накатывались на них лучники, выпускавшие стрелы с расстояния в полсотни шагов. Римские офицеры не давали команды метать копья. Смысла не было. А отстрелявшихся парфян тут же сменяли другие. Стрелы градом сыпались на беспомощно стоявшее войско, с одинаковой легкостью пробивая дерево, металл и живую плоть.
Непрерывно раздавались крики боли — это зазубренные стрелы пронзали скутумы и вышибали людям глаза или протыкали ноги и глубоко вонзались в песок. Когда падал кто-то из солдат, в стене щитов возникала новая дыра. В нее тут же летело множество стрел: парфяне пользовались любой возможностью нанести врагам как можно больше урона. Римляне же, стиснув зубы и молясь про себя, упорно заслонялись щитами.
Во время этой продолжительной атаки были ранены несколько из наемников Бассия. По примеру своего центуриона, они обращались к соседям, и те обламывали стержни стрел и вытаскивали их, если такое было возможно. Из ран воинов текла кровь, они выли от боли. Над полем битвы гремела ужасающая какофония, слагавшаяся из стонов, топота копыт галопирующих лошадей и свиста оперенных стрел.
Ромул давно привык к стенаниям раненых, зато такого количества сражающихся он был не в силах даже представить. Это была воплощенная смерть, истребление людей в немыслимом, не поддающемся разумению масштабе.
«Наверно, при Каннах происходило что-то подобное, — думал он. — В той битве, где республика потерпела поражение».
Каждая атака продолжалась столько времени, на сколько у врагов хватало стрел. Когда же запас иссякал, парфяне попросту отъезжали к каравану верблюдов и пополняли его. Лучников было столько, что перерывы в обстреле были очень краткими и случались редко. Время от времени отчаявшиеся центурионы приказывали метать копья, но конники крайне редко приближались на расстояние броска. Сотни пилумов взлетали в воздух лишь для того, чтобы без всякого толку воткнуться в песок.
После нескольких часов этих непрерывных атак римляне совсем пали духом. Только в шестом легионе погибло около тысячи человек. Сотни раненых лежали на обжигающе горячем песке. Из всех чувств в людях остался один только страх, и офицерам все труднее было удерживать своих подчиненных на месте.
Находившаяся на левом фланге иберийская конница сбежала с поля боя, не желая разделить участь галлов. От Ариамна и его набатийцев не было ни слуху ни духу. Римляне остались совсем без кавалерии. Враг неумолимо перемалывал остатки армии Красса, у которых не было ни малейшей возможности хоть как-то ответить ему.
Избиваемые когорты все слабели и слабели. Изможденные. Истомленные жаждой. Утратившие надежду. Готовые обратиться в бегство.
Но вместо очередной атаки вновь зазвучали барабаны и гонги. Под грохот ужасающего крещендо конные лучники поскакали назад. Не зная, чего еще ожидать, те римские солдаты, которым посчастливилось остаться невредимыми, замерли на месте, не смея расслабиться. Поле перед ними было сплошь застлано тучами пыли, и они не могли видеть парфянскую армию.