Страница 39 из 97
Но вернемся к фактам. Не выдержав и трех лет, брак Курбского с Голшанской распался. Причем, как свидетельствуют документы, Андрей Михайлович сам собирал показания против жены, согласно которым Мария Юрьевна изменила ему со слугой Жданом Мироновичем [320] … Развод был получен, но и после него бывшие супруги еще долго досаждали друг другу взаимными упреками и тяжбами. К чести женщины надо сказать, что Мария Голшанская сумела отстоять главные фамильные имения от попыток князя удержать их за собой [321] . Курбский снова остался почти ни с чем, если не считать весьма условное «владение» Ковелем, на жителях которого он и вымещал переполнявший его гнев, досаду, бессилие.
Окончательно исчезла по отношению к непокорному московскому перебежчику и королевская «ласка». Например, в ответ на жалобу ковельского панцырного боярина Кузьмы Порыдубского о том, что князь Курбский в 1574 г. беззаконно отнял у него имение Трублю, «заграбил движимое имущество» и шесть лет держал его с женой и детьми в «жестоком заключении» [322] , король, не желая покрывать его самоуправные выходки, приказал Курбскому не только вернуть Трублю, но и сполна вознаградить истца за убытки и тюремное заключение. Кроме того, предвидя попытки мести, король выдал Порыдубскому свою специальную охранную грамоту – для защиты от преследований Курбского в будущем [323] . Но князь не унимался. Историк-поляк писал совершенно справедливо: «как господин, он был ненавидим своими слугами. Как сосед, он был самым несносным. Как подданный – самым непокорным… он выступал против деспотизма, но себе позволял злоупотребления властью не менее чудовищные…» [324] .
В 1581 г. его очередной жертвой стал еще один ковельский боярин – Янко Кузмич Жаба Осовецкий. По приказу Курбского его вооруженные слуги напали на дом Янко, избили плетьми жену хозяина, выгнали все семейство из собственного имения , велев убираться вон. Только жалоба королю спасла Осовецких. Курбского вновь уличили в незаконных деяниях. Королевской грамотой ему было приказано немедля вернуть Осовецким отобранное имение и возместить все убытки. Примечательно, что когда специальный королевский чиновник явился к Курбскому, дабы уведомить его об этом, князь пришел в ярость, обругал посланника «неблагопристойными московскими словами» и выгнал прочь. Правда, скоро одумавшись, Андрей Михайлович послал слуг догнать его и сказать, что он вовсе не противится «королевской воле»… [325]
Наконец, тогда же к королевскому двору отправили целую делегацию с жалобами на Курбского и ковельские крестьяне, обвинившие князя в самых зверских поборах и притеснениях, а также в том, что он отнимает у них земли и раздает своим людям [326] . Так что, выслушав их, король без всякого следствия сразу велел написать Курбскому приказ крестьян впредь не обижать и незаконных новых податей с них не требовать [327] … Последний факт особенно интересен и показателен тем, что еще задолго до этих событий, еще только готовясь предательски покинуть Отечество, князь Курбский в послании к монахам Печорского монастыря нещадно ругал Грозного за «оскудение дворян» и… «страдания земледельцев» [328] , то бишь крестьян. Когда же искренен был князь? Когда громогласно стенал о «невинных жертвах» царя или когда сам круто разбирался со своими (а равно и не своими) «людишками»? В отличие от Эдварда Радзинского, не вспомнившего ни об одном из вышеприведенных документальных свидетельств, мы опять-таки предоставляем читателю возможность сопоставлять и решать самому…
Ярким апрелем 1579 г. пятидесятилетний Андрей Михайлович Курбский снова женился – по счету уже в третий раз. Вероятно, стареющему князю снова захотелось тепла и уюта «семейного гнездышка», как мог бы выразиться неутомимый наш рассказчик, – но!.. Жаль. И этот романтический этюд, столь характерный для личности Курбского, тоже отсутствует в его повествовании.
Да, князь женился. Женился, нисколько не смутившись тем, что по законам православия (свою истую преданность которому неизменно подчеркивал, в том числе и в праведно-гневных посланиях царю) он не имел абсолютно никакого права вступать в новый брак, пока была жива его прежняя жена – Мария Голшанская. На сей раз избранницей Курбского стала юная сирота Александра Петровна Семашко, намного уступавшая Голшанской и в знатности, и в богатстве. Главное достоинство невесты заключалось в ее молодости, а также в том, что братья Александры, мелкие шляхтичи, еще до сватовства задолжали князю крупную сумму денег [329] . Это, по-видимому, и решило все дело. Свадьбу праздновали во Владимире (на Волыни) – громко, с размахом, как любил Андрей Михайлович…
Что и говорить, Курбский хорошо учел прежнюю неудачу. Новая супруга была молода, не слишком состоятельна, а потому безропотна. Князь был, наконец, доволен. Как явствует из его завещания, он называл Александру своей «милой малжонкой», хвалил за то, что она ему усердно служила, была верна и вообще вела себя благородно [330] . Уже через год, в 1580 г., Александра Петровна родила князю дочь Марину, а в 1582-м – сына Дмитрия.
Правда, самому князю совсем недолго пришлось наслаждаться этой семейной идиллией. Свадьбу отгуляли в апреле, а уже в июне 1579 г. новоизбранный польский король Стефан Баторий, продолжая дело почившего предшественника – Сигизмунда-Августа, – начал собирать войска для нового наступления на Россию. Пришел тогда королевский «лист» (приказ) и Андрею Курбскому отправляться со своим отрядом против московского царя, идти на древний русский город Полоцк, за овладение которым, как помнит, наверное, внимательный читатель, 17 лет назад столь геройски сражались под личным командованием Грозного русские войска против поляков и литовцев. Теперь Курбский шел туда на стороне врагов. 17 лет…
Во время этой, тяжелейшей для русских, осады Полоцка польскими войсками, Курбский, ярясь и злорадствуя, не преминул отправить Грозному еще одно послание. Наполненное «укоризнами и воплями о мщении» [331] , оно мало чем отличалось от предыдущих, написанных сразу после бегства. Гордый князь, очевидно, не чувствовал, что окончательная расплата уже ждала его самого.
Война с Русью несла полякам большие людские потери, а потому Варшавский сейм принял решение провести дополнительный набор войск во всех королевских владениях. Во исполнение этого постановления Стефан Баторий послал своего ротмистра Щасного-Ляшевского и на Волынь, в Ковельскую волость. Там ротмистр должен был, без всякого согласия на то со стороны Курбского, набрать воинов «рослых и крепких» на службу королевскую. Этот жест молодого короля ясно давал понять, кем на деле является в его глазах «князь Ковельский»… Унижение было жестоким. Фактически князя уравняли с мелкой безземельной шляхтой. И Курбский, конечно, не стерпел позора. Ротмистра «неуважительно» выгнали из «имения», не позволив завербовать ни единого гайдука…
И что же король? Разгневанный, он немедля потребовал Курбского на суд. Текст «королевского листа» непокорному вельможе от 20 июля 1580 г., в коем красноречиво отсутствовала традиционная форма обращения: «Ласка наша королевская, искренно верно нам милый!», пожалуй, стоит привести дословно. Он скажет читателю многое, и не только об одном князе Курбском…
«Стефан, Божиею милостью король Польский, великий князь Литовский, Русский , Прусский. Тебе, благородному Андрею… повелеваю: непременно и без отлагательства… явиться лично и защищаться против инстигатора. …Зовем тебя на суд по доносу благородного Щасного-Ляшевского, ротмистра нашего, потому что ты, упорно и неуважительно воспротивившись нашей верховной власти, не боясь наказаний, определенных законом против неисправных в исполнении обязанностей старост и урядников , воспротивившись постановлению генерального Варшавского сейма 1579 г. о военном ополчении против неприятеля нашего, великого князя Московского, не обращая внимания на штраф, которому ты должен подвергнуться в пользу двора нашего за свою неисправность, не снарядил на войну и не послал из находящихся в твоей администрации имений и сел наших Ковельских… подданных, называемых гайдуками, но еще запретил им отправляться на войну, несмотря на наше требование и напоминание , посланное через вышеупомянутого ротмистра нашего, и таким образом не сделал и не исполнил принадлежащей к твоему уряду обязанности. А поэтому ты подлежишь взысканию, назначенному против непослушных старост и урядников … и ты должен быть наказан лишением уряда и всего имущества за свое непослушание и сопротивление, оказанное тобою к великому вреду и опасности для государства »… [332]