Страница 15 из 97
Да, несомненно, как писал знаменитый наш историк В.О. Ключевский, в душу Ивана-ребенка, в душу круглого сироты рано и глубоко врезалось чувство собственной брошенности и одиночества. Что же, тем раньше и тем острее посреди отвратительных сцен боярского произвола мог осознать он беззащитность, обездоленность и других людей, страдающих от насилия «беззаконно воцарившихся воров». Тем раньше и тем нестерпимее должна была опалить его юную душу ненависть к этим ворам и жгучая жажда справедливого возмездия. Но чтобы осуществить это возмездие, чтобы восстановить законный порядок в стране, опять-таки уже тогда, наверное, начал понимать он, что ему самому необходимо было стать царем, стать правителем – великим и могущественным. И он стал им. Но как произошло это? Кто поддержал и помог взрослеющему государю восстать? Восстать и победить…
Ведь задумаемся: что реально мог сам сделать ребенок – пусть даже тринадцатилетний отрок-подросток, пусть официальный наследник престола – против сильнейших княжеско-боярских кланов, вновь учуявших пьяно-вольготный дух безвластия и вседозволенности? Да, в сущности, ничего. Годами маленький Иван действительно был лишь молчаливой, «послушной куклой» в их руках, как признает сам автор книги. Такую же жалкую роль безгласной ширмы прочили они для него и в будущем. Будто легкую щепку несло его, круто швыряя из стороны в сторону в клокочущем, мутном потоке боярских заговоров и столкновений. В 1540 г. Шуйских оттеснили от власти князья Бельские. Глава партии – Иван Шуйский – был сослан во Владимир. Но в январе 1542 г. «кровные Рюриковичи» вновь подняли мятеж и, приведя в Москву несколько владимирских дворянских полков, выгнали из Кремля потомков князя Гедимина. Ивана Бельского удавили. Более того, глубокой ночью разбойно ворвавшись в государевы покои, Шуйские со своими людьми на глазах у разбуженного мальчика едва не убили главу церкви – митрополита Иосафа, незадолго до этого пришедшего туда искать защиты, понадеявшегося, что хоть здесь, рядом с царем, его не тронут [95] … Это ли не ярчайший пример того, как мало значила для них личность юного Ивана? Нет, против такой страшной силы способен был восстать (а тем паче сломить ее) отнюдь не отрок, обладай он каким угодно жестким характером. Это должна была быть другая сила , еще более грозная, и она действительно поднялась…
Между тем, с присущей мрачной иронией повествуя об этом переломном моменте, Эдвард Радзинский, вновь утрируя факты, рисует его только как своего рода бунт царя-подростка против надоевших ему опекунов. Бунт, совершенно не связанный с общим положением в стране и ставший, по мнению автора, полной неожиданностью для самих бояр-правителей, которые, мол, за склоками и интригами проглядели, «проморгали»: «кукла-то выросла! Волчонок вырос!..» Вырос и сразу показал свой свирепый нрав, велев псарям затравить князя Андрея Шуйского… Тогда как, по словам исследователя, тринадцатилетний отрок Иван вряд ли давал, да и вряд ли мог дать подобное распоряжение. Арестовать и казнить зарвавшегося негодяя и вора Андрея Шуйского отдал приказ вставший рядом с Иваном с весны 1542 г. митрополит Макарий [96] – великий радетель русской государственности.
Но не только митрополит, а в его лице и вся церковь поддержала Ивана. Момент взросления царя-отрока совпал с высшей точкой «кипения» среди мелкопоместного служилого дворянства. Его недовольство правлением бояр-олигархов было очевидным и вот-вот могло разразиться мощным взрывом. Об этом говорит, например, то, что организованный Шуйскими в январе 1542 г. переворот с целью свержения Бельских был активно поддержан именно служилыми людьми – к слову сказать, уже тогда наиболее важной составной частью вооруженных сил государства. Точнее, как считает историк, Шуйские лишь сумели удачно использовать в своих интересах, возглавить давно созревшее выступление дворян, направленное не столько против конкретно князей Бельских, сколько «против боярской олигархии в целом» [97] . А вместе с разоренными и обнищавшими дворянами немедленно восстал московский посад. «И бысть мятеж велик в то время на Москве» – гласит Никоновская летопись. Таким образом, движение, толчком к которому стало вначале вроде бы обычное межклановое столкновение соперничающих боярских родов, быстро приобрело совсем иной смысл, грозя перерасти в подлинную гражданскую войну…
Но… но уже запущенный тяжкий ее маховик был вдруг неожиданно быстро остановлен. Остановлен благодаря мудрости святителя Макария, который, повторим, взойдя на митрополичью кафедру в конце все той же тревожной зимы 1541/42 г., сам возглавил силы, поднявшиеся в защиту законного наследника и законного порядка в стране.
Хрупкое и все же спасительное равновесие сил воцарилось тогда в Москве… Вся государственная власть формально оставалась еще в руках Шуйских. Однако они ничего не могли уже сделать против громадного духовного авторитета нового главы церкви [98] , ибо, как отмечал современник, «по всей России слава о нем происхождаша» [99] . Ибо, хотя уважаемый знаток истории Эдвард Радзинский и рисует митрополита как человека равнодушного, беспринципного и бездеятельного, факты говорят о другом – пусть читатель лишь вспомнит их. Это митрополит Макарий, будучи еще архиепископом Новгородским, в 1537 г. возглавлял оборону города от мятежных войск Андрея Старицкого. Макарий же неизменно поддерживал мать Грозного – царицу Елену – и в других «земских делах», о чем неоднократно сообщают летописи. Наконец, это святитель Макарий в течение 20 лет создавал первую на Руси духовную, литературную и историческую энциклопедию – великие Четьи-Минеи – 19 томов, 19 фолиантов огромного размера, общее число страниц которых – 13 528, большого формата, переписанных от руки. И ведь все это относилось только к первому, начальному периоду его деятельности, главное же было еще впереди… Вот кто встал рядом с юным Иваном. Воистину, Русь знала, кого она славит!..
Итак, Макарию силой духовной власти удалось тогда уберечь измученную страну от междоусобного кровопролития, ограничив борьбу за восстановление законного самодержавного правления монарха пределами по большей части одного лишь великокняжеского дворца, хотя это вовсе не означало, что сражения ее были более легкими, нежели битвы на открытом поле. Собственно, уже само избрание митрополитом человека, с такой известной репутацией сторонника сильной государственной власти, какая была у архиепископа Новгородского, можно считать актом этой борьбы. И появление Макария в Кремле отнюдь не снизило ожесточение бояр-временщиков. Напротив, летопись констатирует: «и яко прежде сего, тако и по сих, многа бяше междоусобной крамолы в боярах и ненасытного мздоимства даже до самого возраста (совершеннолетия) великого князя» [100] .
О том, сколь опасным для митрополита было это его поначалу подспудное противостояние правящей боярской клике, хорошо показывают события, связанные с Федором Воронцовым и уже окончательным падением Шуйских, хотя в книге Радзинского им уделена буквально страничка и роль в них Макария не отражена абсолютно – автор вновь легко списывает все лишь на «волю» царя-подростка.
Между тем, создавая свой кровожадный, едва ли не садистский «образ» малолетнего тирана, Э. Радзинский вряд ли не ознакомился с полным рассказом летописца о том, как 9 сентября 1543 г. на заседании Думы в присутствии государя боярами был избит и изгнан из дворца любимый Иваном Федор Воронцов. Как потом, по горячей просьбе отрока, к Шуйским ходил сам митрополит – просить, чтобы не убивали они царского любимца, но хоть заменили казнь ссылкой. Наконец, о том, как в запале страстей «в кою пору от государя митрополит ходил к Шуйским, и в ту пору Фома Петров, сын Головина, на манатью (мантию) наступил и манатью на митрополите подрал» [101] … А ведь, в отличие от уважаемого автора, анализируя этот рассказ, профессиональный историк отмечает следующее: «Слова летописи о том, что Воронцов пал жертвой Шуйских вследствие особого расположения к нему великого князя, являются лишь традиционной формулой, определявшей ту видную роль, которую, очевидно, Воронцов играл в правящих кругах; ибо в это время сам Иван не мог еще принимать никакого действительного участия в политических делах (ему было всего 13 лет!)» . Равно как «столь же формально следует понимать и то, что митрополита посылал к Шуйским «великий князь». В действительности в деле Федора Воронцова нашла свое выражение борьба двух групп – группировки Шуйских и группировки, возглавлявшейся митрополитом Макарием», роль которого была исключительно активной [102] .