Страница 50 из 146
В середине мая Фидель Кастро также испытывал сомнения, что русские сделали для него все возможное. Миссия советской военной делегации, которая прибыла в Гавану б мая, закончилась трагически. В первый день пребывания на Кубе генерал Н.И. Гусев, ветеран гражданской войны, скончался от сердечного приступа, купаясь в море{36}. Когда новые предложения Хрущева по военному сотрудничеству, изложенные в письме от 11 мая, наконец достигли Кубы, Кастро понял, что Москва намерена снизить затраты Кубы на ее оборону, но ему казалось, что Кремль не готов поставить достаточно тяжелого вооружения для кубинской армии.
Кубинский лидер обрисовал свою озабоченность группе советских военных представителей 18 мая, за два дня до возвращения Хрущева из Болгарии. Кастро сказал, что его армии необходимы три береговые батареи «Сопка», а не одна. Батареи «Сопка» нужны были для уничтожения американских боевых самолетов, поддерживающих с воздуха высадку десанта; таких основных мест возможной высадки на острове было три. «Решить задачу по защите берега существующими средствами, — вынужден был признать Кастро, — трудно». Далее, Куба нуждалась как минимум в десяти тысячах советских солдат для поддержки кубинской армии, но по плану от 11 мая предусматривалась отправка только одного моторизованного полка или 2500 человек. «Нам очень хотелось иметь такие средства во всех трех районах наиболее вероятной высадки морского десанта». Обозначив свои потребности, Кастро проявил скромность: «Не могу поддержать просьбу наших военных об увеличении количества дивизионов»{37}.
Резидент ГРУ полковник Мещеряков, который участвовал в разговоре, так прокомментировал эту ремарку Кастро, — она, подобно отрицанию в конце немецкого предложения, должна была «дать понять, что действительно эти средства очень необходимы, но в то же время нельзя их просить, если речь идет о безвозмездных поставках». Кастро опасался потерять независимость или некую видимость независимости. «У нас складывалось такое мнение, — сообщал Мещеряков, — что Фиделю Кастро не хотелось высказывать просьбы об увеличении количества и в конкретной форме, но одновременно с этим он стремился о желаемом довести до сведения советского правительства». Кастро намекал, и ГРУ передало этот намек. Кубинская просьба в форме записи беседы легла на стол Хрущева, когда он вернулся из Болгарии{38}.
Предложение Хрущева
На обратном пути из Софии 20 мая Хрущев обсудил свою идею размещения на Кубе ракет с Андреем Громыко. На следующий день его предложение обсуждалось уже на собрании Президиума ЦК в присутствии Микояна, Козлова, других членов Президиума, а также вновь назначенного послом на Кубе Алексеева. У Громыко было такое чувство, что Хрущев просто информирует их о решении, о котором он уже предварительно договорился с военными{39}. Однако Хрущев натолкнулся на некоторые сомнения со стороны участников заседания. «Товарищ Алексеев, мы решили или готовы принять решение о размещении ракет среднего радиуса действия с ядерными боеголовками на Кубе. Что на это скажет Фидель?» — начал Хрущев.
«Он будет напуган, — ответил Алексеев, — и я думаю что он их не примет». Хрущев не мог понять, почему. «Потому что Фидель Кастро стремится обеспечить безопасность, защитить кубинскую революцию, — объяснил Алексеев, — путем мобилизации общественного мнения в Латинской Америке». «Добиваясь, чтобы США очистили военно-морскую базу в Гуантанамо, — напомнил Алексеев Хрущеву, — Кастро призвал закрыть все иностранные базы в Америке. Размещение наших ракет будет означать создание советской военной базы на Кубе». На какое-то время в кабинете установилась тишина. Малиновский, отвечая за Хрущева, резко нарушил тишину. «Как может ваша знаменитая социалистическая Куба не принять ракеты?» — воскликнул он. Вспоминая, как в середине 30-х годов он был советским советником во время гражданской войны в Испании, Малиновский добавил: «Я воевал в буржуазно-демократической Испании, и они открыто принимали наше оружие, но Куба, социалистическая Куба, которая еще больше нуждается в нем… Как они могут не принять!» Козлов постарался успокоить Малиновского: «Родион Яковлевич, что вы кричите на него. Мы задали ему вопрос, он ответил, что же сердиться?» «Я понимаю, что наш военный интерес в этом предложении огромен, но…» Хрущев все это время молчал. Он переждал спор и настоял на своем{40}.
После заседания все направились в другую комнату на обед. Громыко подошел к Хрущеву с проектом письма к Кастро о ракетах. Хрущев нашел, что оно составлено верно, но он не хотел заниматься деталями. Значение имело принципиальное решение. «Мы окажем Кубе всестороннюю поддержку, — сказал он, — наши заявления в ООН оказались недостаточными».
Поразмыслив, он решил, что письмо не та форма, в которой следует передать новое предложение кубинцам. Вместо этого, сказал он Громыко, надо послать делегацию на Кубу, чтобы лично сказать Кастро, что «мы готовы взять на себя риск» ради кубинской революции{41}.
Через три дня, 24 мая, Хрущев созвал совещание Совета обороны межведомственного органа, куда входили представители Президиума ЦК, секретари Центрального Комитета и сотрудники Министерства обороны, чтобы обосновать свое предложение. «Я сказал, что хотел бы изложить некоторые соображения по вопросу о Кубе». Затем Хрущев представил доводы для проведения такой рискованной операции. «Было бы глупо считать, что неизбежное второе вторжение (США) будет так же плохо спланировано, как первое». Затем он коснулся престижа Советского Союза, того факта, что США отказываются признавать интересы СССР, принять советскую позицию. «Помимо защиты Кубы наши ракеты уравняют то, что Запад любит называть балансом сил. Американцы окружили нашу страну военными базами и угрожают нам ядерным оружием, а теперь они узнают, каково это, когда вражеские ракеты нацелены на тебя…»{42}
По свидетельству генерал-полковника Семена П. Иванова, который возглавлял тогда главный оперативный отдел Генштаба вооруженных сил Советского Союза, заседание Совета обороны не было столь гладким, как надеялся Хрущев. «Обсуждение шло долго», — вспоминает Иванов, добавляя, что Микоян в особенности «возражал против размещения наших ракет и войск на Кубе». В конце концов большинство поддержало идею Хрущева, и Совет обороны принял решение дать поручение Министерству иностранных дел, Министерству обороны и Министерству военно-морского флота «организовать скрытное перемещение войск и военной техники по морю на Кубу»{43}.
Объявив перерыв в заседании, Хрущев приказал генерал-полковнику Иванову, который был членом секретариата Совета обороны, подготовить протокол и получить подписи участников совещания. Все члены Президиума подписались быстро, но возникла проблема с подписями секретарей ЦК, которые сказали, что они «не компетентны решать этот вопрос». Когда Иванов сообщил об этом Хрущеву, тот удивился, но добавил: «Ничего, сейчас они подпишут». Хрущев провел личную встречу с секретарями ЦК, и они подписали бумагу. Таким образом, решение было одобрено единогласно{44}.
На заседании Совета было много выступающих. Леонид Брежнев, Алексей Косыгин, Фрол Козлов, Анастас Микоян, Геннадий Воронов, Дмитрий Полянский и Отто Куусинен поддержали предложение Хрущева. Единственная сохранившаяся запись этого совещания состоит из нескольких фраз, сделанных от руки на обороте резолюции. Там говорилось, что семеро высказались в пользу плана{45}. Позднее по крайней мере один из них, Полянский, обвинял потом, в октябре 1964 года, Хрущева в авантюризме. Но в тот момент самое лучшее, что можно сказать о нем: Полянский выступил вопреки своему мнению{46}.
Президиум ЦК, одобрив предложение о посылке ракет, счел необходимым сохранить свое постановление в секрете Было принято решение иметь всего один экземпляр плана в Министерстве обороны{47}. Поскольку возникли некоторые опасения, что Кастро может его не принять Президиум одобрил его без утверждения «Утвердить по получении одобрения Фиделя Кастро», — было написано телеграфным языком дневника Президиума Наконец, Хрущев выбрал членов делегации, которые представят этот план Фиделю Кастро. Помимо Алексеева, который возвращался в Гавану в качестве вновь назначенного посла, хотя не получив еще агремана, и Ш.Р. Рашидова, чья сельскохозяйственная миссия стала хорошим прикрытием всей операции, Президиум назвал маршала Сергея Бирюзова, командующего советскими стратегическими ракетными силами, и генерал-полковника Иванова Решили послать их как можно скорее 28 или 29 мая были сочтены подходящими датами для вылета.