Страница 31 из 146
Они обсудили ряд вопросов, но, главным образом, Хрущев хотел дать знать американскому президенту, что ему не нравится повестка дня саммита, предложенная Кеннеди. Берлинский вопрос намного больше занимает его, чем запрещение ядерных испытаний. Разоружение невозможно, сказал он, пока не решен берлинский вопрос. Хрущева раздражало, что Запад не реагирует на его предложение, не понимая, что его, Хрущева, терпение на исходе. Противоестественно, доказывал он, что в Центре Восточной Германии существует оккупационная зона союзников. Западный Берлин — ненужное напоминание о войне, закончившейся 16 лет назад. Более того, в обстановке холодной войны это подрывной центр и военный оплот союзников. Вновь, как он делал периодически с ноября 1958 года, Хрущев предупредил, что если Запад откажется решать эту проблему дипломатическим путем, Советской Союз подпишет сепаратный договор с Восточной Германией и поддержит ее действия по запрету доступа союзников в Западный Берлин. Когда Томпсон дал понять, что Запад может ответить силой, Хрущев загадочно произнес, что американцам придется «потуже затянуть пояса».
Тон заявления Хрущева удивил Кеннеди. Затянуть пояса? Что бы это значило? Он позвонил брату в Министерство юстиции и попросил вновь встретиться с Большаковым. «Президент прочел лишь первую часть послания и считает ее тон слишком резким, — сказал Роберт Кеннеди Большакову. — Он особенно обеспокоен заявлением по Западному Берлину, где Хрущев посоветовал американцам потуже затянуть пояса»{55}.
Уже второй раз за два дня Генеральный прокурор беседовал с Большаковым. 23 мая Роберт Кеннеди позвонил Большакову в бюро ТАСС, прося его сделать все возможное для ускорения принятия Москвой внешнеполитических решений с тем, чтобы перед саммитом Белый дом представил президенту предложения по сотрудничеству в космосе и по «тройке». Роберт Кеннеди дал понять Большакову, что брат теряет терпение. Он добавил, что в своей речи на совместном заседании палат конгресса президент будет вынужден выразить разочарование поведением СССР. Тем не менее Большаков не должен думать, что жесткая риторика президента означает отказ от встречи с Хрущевым.
В свете действий Хрущева и обескураживающих результатов через Большакова Джон Кеннеди все больше убеждался в том, что Советский Союз недооценивает его решимость отстаивать международные обязательства США. Выступление Кеннеди перед конгрессом 25 мая подверглось быстрой переделке, тон стал жестким, что должно было показать Хрущеву решимость президента. Речь была названа «Специальное послание по безотлагательным национальным приоритетам». Поскольку 20 мая Хрущев отклонил предложение о сотрудничестве в космосе, Кеннеди объявил своей целью пилотируемый полет на Луну к концу десятилетия.
До саммита оставалось несколько дней, и самые ужасные предчувствия Кеннеди, похоже, сбывались. Он желал успешного саммита, а не еще одной неудачи. Кеннеди занимал кресло президента только четыре месяца и ничего, кроме Залива Кочинос и Лаоса, не было в портфеле его внешней политики. Намерен ли Хрущев использовать Вену, чтобы поучать Кеннеди по поводу Берлина? Кеннеди понимал невозможность решения берлинской проблемы за несколько дней; он вообще сомневался в ее разрешимости.
Заседание Президиума ЦК 26 мая
Накануне отъезда Хрущева в Вену для обсуждения стратегии на саммите собрался Президиум. В порядке подготовки к обсуждению МИД представил меморандум:
какие вопросы поднимать, какие проблемы может поставить Кеннеди и какова возможная на них реакция Кремля.
МИД пришел к выводу, что Советский Союз хотел бы обсудить с Кеннеди следующие пять вопросов: а) всеобщее и полное разоружение; б) меры по оздоровлению международной обстановки и решению проблемы разоружения; в) мирный договор с Германией, включая проблему Западного Берлина; г) лаосский вопрос и д) нормализация советско-американских отношений{56}.
МИД не исключил возможность подписания ряда соглашений. Хрущев должен добиваться подписания договора о принципах, который послужит основой дальнейших переговоров по разоружению. Помимо этого был предложен перечень путей ослабления международной напряженности. С точки зрения американской стороны все это был уже пройденный этап{57}.
«1. Запрещение пропаганды войны.
2. Отказ от применения ядерного оружия.
3. Создание безатомных зон в разных районах мира.
4. Меры против дальнейшего распространения ядерного оружия.
5. Заключение пакта о ненападении между странами Варшавского договора и НАТО
6 Полный вывод или сокращение иностранных вооруженных сил в Германии.
7. Уменьшение иностранных вооруженных сил в Европе или полный их вывод в пределы национальных границ с установлением соответствующего контроля.
8 Сокращение военных бюджетов»{58}.
Поскольку в этих предложениях не было ничего нового, советское правительство ожидало, что Кеннеди может поставить другие вопросы. Американцы могут предложить частичные меры, проведение которых создало бы атмосферу доверия, например, «прекратить производство расщепляющих материалов на военные цели», установить «контроль над баллистическими и межконтинентальными ракетами», «разработать меры по недопущению внезапного нападения». Москва чувствовала, что американцы больше заинтересованы лишь в частичном обуздании гонки вооружений или контроля над ней, чем в окончательном ее прекращении.
Встречи Большакова с Робертом Кеннеди демонстрировали желание Белого дома достигнуть соглашения по запрещению испытаний ядерного оружия. Советский МИД лишь упомянул об этом, не выдвинув никакого конкретного предложения. Молчание красноречиво свидетельствовало о том, что на деле Москва не заинтересована в компромиссе по данной проблеме. Такая же реакция (вернее ее отсутствие) была и на предложения США о сотрудничестве в космосе. Инструкции МИД завершал перечень еще из четырех вопросов, которые, не являясь приоритетными, могли возникнуть на саммите. Любопытно, что в этом списке Куба занимала лишь третье место. Громыко вообще не видел смысла обсуждать этот вопрос с Кеннеди{59}.
Хрущев одобрил предложения МИД. Он не хотел вы ступать с новыми инициативами или идти на компромисс. Он считал, что настало время проявить жесткость и надеялся, что, заняв жесткую позицию, сможет заставить Кеннеди проводить внешнюю политику, устраивающую Кремль Он не слишком уважительно относился к молодому президенту США. Единственное, что занимало его, — насколько твердым окажется президент. Усилия Кеннеди по достижению соглашения не возымели действия, по крайней мере не уменьшили обеспокоенности Москвы.
Хотя Президиум ЦК одобрил инструкции, не все коллеги Хрущева согласились с линией поведения на саммите в Вене. По словам Анатолия Добрынина, который был заведующим (позже стал послом СССР в США) американского отдела ЦК КПСС, Микоян на заседании 26 мая высказался за более дипломатичный подход: возможно, с Кеннеди нужно разговаривать осторожно, а к его предложениям отнестись серьезно.
Хрущев не понимал, где и как надо себя вести. Он взрывался, грубил, использовал такие выражения, что переводчику приходилось делать все возможное, чтобы сгладить его грубость. Хрущев отверг «осторожный подход». Кеннеди поддастся давлению. Если Советский Союз нажмет как следует, Кеннеди уступит по всем вопросам, включая будущее Берлина{60}. Вера Хрущева в свою стратегию не была основана на хорошем знании характера Кеннеди, напротив, в ходе подготовки встречи он получал информацию, говорящую о том, что молодой президент хотя и стремится учесть озабоченность Кремля, однако не за счет односторонних уступок, могущих нанести ущерб интересам США.
Перед заседанием Президиума ЦК Хрущев получил отчет о встрече посла Меньшикова с постоянным представителем США при ООН Эдлаем Стивенсоном. В 1960 году Кеннеди сменил Стивенсона на посту лидера демократической партии, однако Стивенсон оставался влиятельным политиком либерального крыла демократически партии. 18 мая 1961 года Стивенсон пригласил Меньшикова на завтрак Он заявил, что саммит должен Устояться как можно скорее «Между нами говоря, у Кенеди много сомнительных и даже опасных советников, которым он иногда уступает». Стивенсон описал Кеннеди как эмоционального, внушаемого человека, взгляды которого на Советский Союз могут измениться к лучшему при личной встрече с Хрущевым. Стивенсон не ожидал на саммите важных решений по ключевым вопросам, однако считал полезным обмен мнениями лидеров сверхдержав. С точки зрения Стивенсона можно ожидать прорыва в одной области — запрет ядерных испытаний{61}.