Страница 20 из 69
Ужинали чем бог послал, а Тронгвальд подстрелить сумел пять фазанов, шесть куропаток и молодого оленя. Бог в этот раз щедрым оказался, а эльф как в охотничий азарт вошел, так Тиналис его едва утихомирил.
— Ты, позор эльфийского рода! Зачем нам столько? Или ты работу менять собираешься, лавку мясную открывать? Не эльф, а убийца какой-то…
— Прости меня, герой великий, ибо не ведал, что творил, душе моей покоя нету, невинных столько загубил. Но ты пойми, в азарте страстном, завидев цель, я поднял лук, и стрелы сами в цель летели, без воли глаз, без воли рук! Клянусь, исправлю преступленье, заглажу я свою вину, о эти адские мученья…
— Довольно! Мы герои, а не браконьеры… — бурчал Тиналис.
Добро не пропало — уж не знаю, какими такими талантами Лютик заслужил место в отряде легендарного богатыря Тиналиса, но готовил он просто отменно. Высунув от усердия язык, он потрошил, резал, рубил, варил, жарил, солил и пек мясо одновременно, да такие запахи стояли, что даже моя вегетарианка Малиновка облизывалась. Правда, из кустов за всем этим внимательно наблюдали несколько голодных глаз, как мне показалось волчьих, но пара метких выстрелов Тронгвальда — и, визжа, хищники поспешили убраться в лесную чащобу.
Ужинали под аккомпанемент очередной эльфийской баллады, как всегда о неразделенной и несчастной любви, в исполнении все того же несравненного Тронгвальда — и если на первых порах его голос показался мне божественным пением, но на вторые сутки непрерывного музицирования возникали уже другие ассоциации. Может, и есть любители в сотый раз подряд выслушивать один и тот же мотив, но я себя к таким не отношу — да и Тиналис, судя по кислой физиономии, разделяет мое мнение. Один Лютик доволен, свернулся в клубочек, прижался к эльфу и каждому слову внемлет…
— …«О нет, прекрасное созданье, на крыльях сладостной любви я лягу на алтарь закланья»! Но отвечала незнакомка, поник ее влюбленный взор: «Не изменить судьбы свершений, не смыть тебе с меня позор! Я за грехи должна ответить, придет моей расплаты час! Не суждено нам быть с тобой, и разведет судьбина нас!» Но отвечал я незнакомке, молящим голосом воззвав: «Ты верь и ничего не бойся! Лишений час не испытав, не обрести нам путь-дорогу в тот дальний и счастливый край! Но мы пройдем огонь и воду, мы все пройдем, ты так и знай!» Но отвечала незнакомка, вздохнув и голову склоня: «На волю мы пройти не сможем, ты сам иди, бросай меня!» — «Тебя не брошу, светлый ангел!» Прижал ее к груди своей, обнял за плечи незнакомку, взглянул во свет
ее очей, поцеловал ее я в губы, на землю сбросил темный плащ, приблизив томный миг блаженства! Пусть завтра ждет нас злой палач, сейчас мы вместе, близко, рядом! Она и я, лишь мы вдвоем, и коль так суждено случиться, из жизни вместе мы уйдем…
Хотя, если перестать вслушиваться в слова и плавно плыть по ритму, абстрагировавшись от любовных страстей, то пение эльфа отлично убаюкивает…
Утром нас ждали давно обещанные Тиналисом проблемы — весь лес по дивной прихоти природы покрылся сплошным туманом. Ничего особо страшного, осень на дворе, бывает, но все равно неприятно — в тумане ветки деревьев имеют такую нехорошую привычку незаметно подкрадываться и со всей силы хлестать по лицу. Если ты не эльф, которого деревья признают за своего и стараются не обижать, то единственный выход — ехать медленно, старательно озираясь по сторонам. Так и двинулись, стараясь не терять друг друга из вида. И если еще вчера я готов был поносить эльфа на чем свет стоит за его пение, то сегодня оно пригодилось. Тронгвальд служил общим маяком, иди на голос — не потеряешься.
Так до обеда и протопали, а когда солнышко пригрело и туман разошелся, оказалось, что мы уже лес проехать успели. А впереди, гордым фаллическим символом возвышаясь над равниной, стоит высоченная башня на тонкой ножке. Этакий гриб-переросток, ножка тонкая, пару саженей в диаметре, а сверху широкая площадка, хоть в лапту играй.
Таких башен по всему миру немало натыкано. Только у отца на карте в кабинете штук сорок отмечено, а сколько вот в таких укромных, диких уголках притаилось — неведомо. Да и новые то и дело появляются, эта зараза вездесуща. Часто люди утром просыпаются, а рядом уже этакий гриб на пятьдесят саженей вымахал по щучьему веленью. А сносить их мало у кого руки поднимаются. Отец, понятное дело, снес бы, так то ж отец, он Монрийского ордена не боится, а другие правители с монрийцами предпочитают не связываться. Хотя тут редкий случай, когда я полностью на стороне отца — эту заразу надо по возможности искоренять, пока она еще корни глубоко не пустила!
Собственно говоря, многие люди недоумевают — ну монрийцы, ну башни по всему миру строят, и что в этом такого страшного? Действительно, на первый взгляд ничего. Монрийский орден возник полторы сотни лет назад как орден «уставших от мирской суеты волшебников, возжелавших приобщиться к знанию небес». Этакие маги-монахи, готовые бросить сытные места при дворе, богатые лаборатории и поселиться в башне, до конца своих дней поклявшись не ступать на землю. Политикой монрийцы, по крайней мере открыто, не занимаются, живут подаяниями да тем, что наколдуют, если башню покидают, то только чтоб к другому члену ордена в гости телепортироваться. В помощи не отказывают, всякие чародейства страшные не творят, ритуалы темные не проводят — сами живут, другим не мешают. Новых адептов если вербуют, то только по обоюдному согласию — в Монрийский орден силой никого не тащат, но кто захочет вступить — всегда рады. С башней помогут (всем миром скинутся и возведут магией за ночь на пустыре), войны да интриги политические их стороной обходят, даже бандитов, что к ним в гости лезут, хлебом-солью встречают. Да и нечего у них воровать — монрийцы не только отшельники, но и аскеты, оружие им в руки брать запрещено, мясо есть запрещено, плотским утехам предаваться запрещено, вино пить запрещено — сидят десятилетиями в своих башнях, приобщаются к «знанию небес».
Мирная картина? Вот и все так думают, а мозги напрячь да два плюс два сложить не удосуживаются. Что за «знания небес» такие, да откуда они берутся? Почему первые монрийцы, которым сейчас по три сотни лет должно быть, до сих пор живы-здоровы? Ведь без темных ритуалов, что мой отец ежедневно проводит, столько ни одному магу не прожить, а только волшебник в орден вступает — сразу же стареть перестает. Почему там, где башня монрийская выросла, земля не родит? А главное, о чем говорить не принято, — если уж монрийцы такие философы, то почему драконы, только разговор об ордене заходит, мямлить что-то начинают, голову отворачивают, будто стыдятся чего? Уж с кем с кем, а с драконами монрийцы должны были первыми общий язык найти, да, видать, не все так просто, есть в ордене какая-то гниль, пока еще тайная, незаметная, а как вылезет — лечить поздно будет. Есть в них что-то не от мира сего — от других миров. А свое, родное, даже если в муках рождено, в крови обмыто, все равно чужого лучше, даже если на блюдечке с голубой каемочкой преподнесено.
Одно хорошо — чем бы Монрийский орден ни занимался, в силу свою еще не вошел. Одну башню — я тогда еще не родился, старшие братья рассказывали — отец однажды штурмом взял, до основания разрушил, монрийца в кандалы заковал и пытал, пока
всю правду не вытянул. Уж чего он вызнал тогда, до сих пор не признаётся, но башни монрийские по всему свету стал флажками на карте помечать, причем белыми, а белым цветом он только врагов смертельных отмечает.
Значит, к монрийцам Тиналис за помощью пришел… Что же, могут и помочь. Если захотят.
— Ой… Миленький Тиналис… А может, не надо? Ну к этим вот. Боюсь-боюсь! — захныкал Лютик, прячась за спину эльфа.
— С тобою, воин, мы на смерть ходили, над нами меч висел уже не раз! Быть может, стоит развернуть обратно, обратно воротиться в сей же час? Я чую тут немалую тревогу, я чую тут немалую беду… Ты извини меня, отважный воин, но к башне ближе я не подойду! — поддержал Лютика Тронгвальд.
Вот уж не думал, что получу с их стороны такую поддержку. Видать, не только у меня с отцом монрийцы вызывают опасение, раз даже столь отважные «богатыри» их боятся… Только глупо Тиналиса переубеждать. У него решительность на лице написана, и сейчас наверняка заявит что-нибудь такое-этакое героическое…