Пришелец

— Дильс, не делай этого больше, иначе ты умрешь! — беззвучно, одними губами прошептал Эрних, сосредоточенно глядя на воина.

Дильс тряхнул всклокоченной головой, поднял мутные глаза и уставился на ворота долгим бессмысленным взглядом. В этот миг Бэрг с блаженной улыбкой похлопал воина по плечу и передал ему свою дымящуюся трубку. Дильс с опаской принял ее и стал так тщательно разглядывать, словно видел этот предмет впервые в жизни. И вдруг до него как будто что-то дошло: мутный взгляд воина прояснился, ноздри хищно затрепетали, и в следующее мгновение толстый, грубо вырезанный из твердого корня чубук треснул и раскрошился в его пальцах наподобие пустого лесного ореха.

— Дильс! — негромко позвал Эрних.

Воин поднял голову и удивленно посмотрел на дыру в воротах.

— Зачем дыра? — спросил он, поворачивая голову к лесу. — Кто сделал? Напали?

— Да, — сказал Эрних, — было дело…

Он отступил от ворот и знаком велел двум гардарам вынуть из воротных скоб запирающие брусья. Те нерешительно оглянулись на Нормана и, увидев, что он кивком дает разрешение, принялись со скрипом вытаскивать из железных петель тяжелые, обтесанные с четырех сторон бревна. Когда створки медленно поползли в стороны, гардары отступили назад, разобрали мушкетную пирамиду и, выстроившись вокруг ворот широким полукольцом, приготовились к встрече. Но все опасения оказались напрасны. Дильс вошел в ворота спокойным скользящим шагом и, еще раз осмотрев пробитую им самим щель, удивленно покачал головой и вбросил клинок в деревянные ножны на поясе. Следом за ним, покачиваясь от усталости и оглядываясь на темнеющий за мостиком лес, потянулись остальные. Бэрг вошел в ворота последним и, решительным жестом заткнув за пояс пистолет, взялся за скобу и потянул на себя тяжелую скрипучую створку.

Ночь прошла спокойно, под мерный разноголосый лесной шум и редкий пересвист выставленных дозорных. Даже суетливый Люс спал как убитый, запрокинув в звездное небо опушенное редкой пепельной бородкой лицо и широко раскинув тонкие жилистые руки. Полога он не признавал, но гнус, как дневной, так и ночной, почему-то не лип к тощему телу пушкаря, обтянутому сухой, как пергамент, кожей.

Во всем лагере, кроме дозорных, не спали только падре и Норман. Они сидели под навесом и при сальном свете плошки внимательно рассматривали карту, составленную и нанесенную на белый шелковый лоскут обстоятельным священником.

— Вы говорили мне, что имеете некоторый опыт передвижения по такого рода местности? — спросил Норман, когда падре еще раз просмотрел свои дневные записи и слегка коснулся кончиком пера разрисованной поверхности лоскута.

— Да, мне приходилось пробираться по таким лесам, — сказал падре, вновь склоняясь над густо исписанным пергаментом.

— Сколько времени нам потребуется, чтобы добраться до Золотой Излучины? — спросил Норман, полируя золотую печатку кружевным манжетом камзола.

— Дней пятнадцать, — сказал падре, щипчиками снимая с кончика фитиля жирную гусеницу нагара.

— Добавим дней пять, — сказал Норман, — в пути может случиться всякое…

— Может, — кивнул бритой макушкой падре, — добавим…

— Я думаю, что форт можно оставить на Эрниха, — осторожно сказал Норман.

— Я полностью разделяю ваше мнение, — учтиво склонил голову священник.

— Учитывая все обстоятельства, а также то, с какой честью этот юноша выходил из самых затруднительных положений… — продолжал Норман.

— Я совершенно с вами согласен, командор, — подхватил падре.

— Да, он еще молод, — вполголоса и как бы сам с собой рассуждал Норман, — но в его возрасте я тоже чувствовал в себе незаурядные способности, и не моя вина в том, что мое более чем скромное происхождение открывало передо мной весьма ограниченные возможности их приложения. Не это ли принято у вас считать предопределением, святой отец?

— На этот счет существуют разные мнения, — обстоятельно начал падре, — но дело, на мой взгляд, совсем не в том, чтобы исследовать все их многообразие и при удобном случае ссылаться на тот или иной авторитет…

— Ссылка на авторитет, в особенности на авторитет покойного, зачастую развязывает руки тем, кто преследует далеко не благовидные цели, — усмехнулся Норман.

— Авторитет, говорите, — пробормотал падре, поднимая голову и вглядываясь в залитый лунным светом пейзаж за спиной Нормана, — а что вы скажете об этих?..

С этими словами падре вытянул руку в направлении двух призрачных конусовидных фигур, плавными неторопливыми шагами идущих по заостренным верхушкам бревенчатого частокола. Норман оглянулся и увидел, как один из призраков широко раскинул складки своей мантии, оттолкнулся от кольев и, описав полукруг над спящим лагерем, опустился перед пологом, под которым укрывались Эрних, Тинга и Бэрг. Второй призрак не стал тратить силы на полет, а просто подобрал полы, спрыгнул вниз и опустился на землю у изголовья спящего неподалеку Люса. Норман почувствовал, как у него мгновенно пересохла гортань, и нервно провел ладонью по небритому колючему подбородку.

— Кто это? — сипло прошептал он в самое ухо священника. — Вы их раньше видели?

— Видел, — чуть слышно ответил падре, — один раз… Одного…

— Вы полагаете, они не опасны?.. — спросил Норман, машинально опуская ладонь на резную рукоятку пистолета.

— Думаю, что нет, — ответил падре, — если не делать глупостей…

С этими словами он положил свою жесткую ладонь на чуть вздрагивающую руку Нормана и крепко сжал пальцами его костистое жилистое запястье.

— Смотрите и слушайте, — прошептал он, — мне до сих пор не было известно ни одного случая, когда бы двум людям одновременно снился один и тот же сон…

— Так вы молчали, боясь, что вас примут за сумасшедшего? — тихо воскликнул Норман.

— Теперь это не имеет значения… — чуть слышно ответил падре, опускаясь на землю и не сводя глаз с двух конусовидных фигур, вплотную подступивших к облепленному ночными насекомыми пологу. Вся внутренность полога наполнилась призрачным голубоватым светом, но свет этот нисколько не потревожил Эрниха, Бэрга и Тингу, спящих на тростниковом тюфяке.

— Дети, совсем еще дети, — на чуть слышной высокой ноте просвистел один из призраков.

— Но как легко их развратить, — прошелестел другой, — стоит лишь чуть вкусить от соблазна — и все! В мгновение ока это чистое свободное создание становится жалким и грязным рабом своих разбуженных страстей!

— Ты полагаешь, что наш опыт не удался?..

— Оставь, Гхи! Ты же знаешь, что я терпеть не могу такой постановки вопроса! Наш опыт?!. Только жалкая гордыня, забывшая печальные уроки пройденной нами бездны, может осмелиться на саму мысль о Вмешательстве, безумец!..

— Лицемер! — визгливо воскликнул призрак. — По-твоему, то, что мы уже сделали, — не Вмешательство?

— Отчасти да, — примирительно просипел другой, — но только отчасти, через возможность соединения и управления, и, как видишь, пока все идет нормально — у него получается…

— Да, но с каким трудом!.. Ты только взгляни на его лицо — разве ты не видишь на нем печати безмерной, нечеловеческой усталости?

— Вижу, но вижу и то, как оно преобразилось через эту усталость! Его лицо излучает тихий свет мудрости и спокойствия…

— Ты полагаешь, что он уже готов к тому, чтобы преодолеть пагубные последствия Вмешательства?

— Трудно сказать, — задумчиво просвистело в ответ, — я вообще не уверен в том, что Вмешательство было так уж необходимо… Можно было остановить все это в свое время, ведь можно было, да?..

Призрак вытянул перед собой бледную бесплотную руку, и ему на ладонь, бесшумно трепеща резными крыльями, опустилась темная угловатая тень.

— Посмотри! — прошелестел он, поглаживая это существо по спинке. — Разве он не прекрасен?.. Не совершенен?.. Или эти — взгляни!

И он указал на зубчатую вершину частокола, где в ряд взгромоздились темные маленькие силуэты хоминусов.

— Меня бы это вполне устроило, — сказал другой, — но ведь ты сам настаивал на том, чтобы идти до конца… И вот результат!