Страница 17 из 102
- Тогда, если можно, то я остаюсь.- Твёрдо решила Топаз, так как даже в родной Марионе ей, бывшей рабыне, совсем некуда было податься.
- Тогда, если можно,- улыбнулся старик,- я хотел бы тебя кое с кем познакомить.
Жизнь Топаз протекала медленно, уверенно и спокойно. Она проводила дни в молельных бдениях, которые, однако, ей были не совсем по душе. Она верила в Мать Макошь, Отца Сварога и сыновей их, Сварожичей, и других Богов, что взошли на вершину мира, и с радостью поклонялась им, но проводить долгие часы, то стоя на коленях, то, поднимаясь, чтобы поприветствовать Отца Небесного, было ей в тягость. Она носила ту же одежду, что и благородные жрецы, шерстяные штаны, подпоясанную рубаху, да длинную, почти до земли, жилетку без рукавов, практически полностью скрывающую всё это "великолепие". Две её толстые жёлтые косы, целые и невредимые, были прикреплены сзади друг к другу. Она не в коем случае не претендовала на роль замужней женщины, но с, таким образом, заплетёнными волосами, не состригаемыми не разу в жизни, ей было гораздо удобнее. Слава богам, Топаз не пришлось их обрезать, так как здешние жрецы и сами носили длинные, пусть не настолько как у неё, и густые волосы и столь не потребного зверства от неё никто и не требовал. Новое же имя на редкость быстро и славно легло на язык, ей и самой очень даже нравилось само его звучание.
- Топаз, Топаз, Топаз.- Говаривала она частенько, пробуя новое имя на вкус и смакуя его звучание. Впервые в жизни у неё имелось, самое что ни на есть настоящее имя, которое так и не успела дать ей родная мать.
Топаз всё время казалось, что жрецы в храмах и монахи в монастырях должны непременно быть преклонного древнего возраста и иметь неказистую внешность. Но то, что она видела перед собой последние годы, полностью противоречило и опровергало всё её предыдущее мнение.
Жрецы того храма, который за последние четыре года Топаз привыкла считать своим домом, в основном были молоды, красивы и полны сил, как физических, так и духовных, зачастую они даже были её ровесниками, хотя встречались среди них и редкие старики. Но старики как оказалось тоже понятие относительное. Здешние старики, которые в обычной жизни сошли бы за семидесятилетних старцев, тут имели куда более преклонный возраст, как минимум чуть превышали сто тридцатилетний рубеж. Семидесятилетние же старцы больше смахивали на сорокогодовалых молодцов. И слава богам, что хоть семнадцати - двадцатилетние юноши выглядели как раз на свой возраст, а не в коем случае не на тех крошек, каковыми они были в младенчестве. Так что состав жрецов выглядел молодым, не зависимо от возраста, и поначалу Топаз даже казалось, что из всего огромного количества братьев, только сам Почтеннейший имеет полное право называться на самом деле почтенным старцем. Кстати, сколько лет самому Почтеннейшему не мог точно сказать никто, впрочем, как и примерно, так как когда самый старый из жрецов появился в храме, Почтеннейший уже был того же самого преклонного возраста и был так же беспросветно слеп, но с тех пор уже прошло около ста лет, а Почтеннейший по-прежнему оставался Почтеннейшим, и по-прежнему был до удивительной зрячести слеп, не в какую сторону не изменяясь. Сам же Почтеннейший не имел привычки распространяться о своём почтенном возрасте, и со временем братское любопытство несколько поутихло. Хотя среди молодёжи порой и вспыхивали искорки любопытства, но и они со временем угасали так же неожиданно, как и зарождались. В конце концов, все смирялись с одной единственной мыслью, что Почтеннейший останется Почтеннейшим и в те далёкие времена, когда их пепел оставшийся после погребального костра разнесёт вездесущий ветер.
Так вот к чему это я всё?! Многие молодые люди за эти годы уделяли внимание Топаз, подрастающей молодой девушке раскрасавице. Ведь в их кодексе было как, покуда живёшь в храме, супруги не имеешь, но то ведь была не тюрьма и если в жизни мужчин появлялась стоящая женщина, ради которой стоило круто изменить ход своей жизни, то они уходили, строили свои семьи, оставаясь при этом братьями для жрецов в душе. Такие случаи были отнюдь не редки, поэтому чуть ниже по течению, у правого притока реки, образовалась своеобразная деревня из бывших жрецов и их избранниц. Деревня это не была отшельником для жрецов, и жители её периодически приходили в храм, поклоняться своим неизменным богам. Это ещё одна из причин, по которой Топаз не была обделена мужским вниманием даже в этой обители мужского аскетизма. Но это внимание было для Топаз не то чтобы не в радость, а даже скорее, наоборот, в тягость. Ибо с некоторых пор, мужчины для неё делились на друзей, коими она считала всех братьев храма и только их одних, и врагов, каковыми были для неё все оставшиеся мужчины всего остального безгранично большого мира.
Но жизнь не стояла на одном месте. Все эти жрецы в одинаковых одеждах, с одинаково длинными волосами, с одинаково раскормленными варнами, важно прогуливающимися у левой ноги, очень скоро стали её семьёй. Эти мохнатые полосатые хищники, ростом с крупного телка, чувствовали себя полноправными хозяевами данных угодий. И что самое удивительное, так это то, что они вполне спокойно и даже довольно-таки дружелюбно воспринимали молодую самку парда постоянно встречающуюся им на пути, а ещё более дружелюбно они относились к её подруге и хозяйке, юной деве Топаз, без которой эту самую самку пока ещё никто не разу не встречал. К девушке они относились прямо-таки с родительской, а заодно с братской и сестринской любовью, всячески её охаживали, и выражали свою безграничную преданность. Топаз давно к этому привыкла и перестала задумываться о таком странном поведении кошачьих по отношению к ней самой, пожалуй, с тех самых пор как более четырёх лет назад впервые повстречала своего первого друга, корабельного рыжего кота Кровопийцу. Жрецы тоже давно перестали удивляться сему обстоятельству, привыкнув к странной любви своих верных варнов к молоденькой симпатичной девушке, к тому же не где не появляющейся без гибкой, песочного цвета в частых тёмных пятнышках, молодой самки парда. И лишь только мудрый старец Почтеннейший понимающе улыбался, при созерцании сей картины бельмами своих бесконечно слепых глаз.
Короче говоря, Топаз быстро прижилась и довольно-таки неплохо устроилась в этой мужской обители, ставшей для неё первым в её жизни настоящим домом, все жрецы на самом деле стали для неё чем-то вроде братьев, а сам Почтеннейший своеобразным отцом, которого у неё никогда не было.
Дни сменялись один за другим, так же сменялись недели и месяцы и даже... годы. Топаз между тем набиралась опыта, испытывая себя в разных ипостасях. Ведь в храме не только молились языческим богам, но и обучались воинскому мастерству, истории, чтению, письму, языкам и даже некоторым магическим тонкостям, если у кого-то имелась к тому расположенность. Но что касается самой Топаз, то у неё такой расположенности не было, да и к воинскому делу она не очень-то прикипела. Главным её козырем была быстрота, нечеловеческая гибкость и ловкость. В этом ей во всём храме не было равных. Она сама поражалась, откуда у неё такая способность к быстрому перемещению и к тому же она без труда избавлялась от любых пут, будь то крепкий мужской захват, любые верёвки или цепи. А уж храмовые молодцы, будьте уверены, в регулярных шуточных или учебных сражениях перепробовали связывать несговорчивую молодку разного рода путами и даже магическими, которые, на удивление всех и в первую очередь самой Топаз, на неё тоже не действовали. И лишь Почтеннейший по-прежнему ничему не удивлялся, и умудрялся при этом улыбаться не только уголками губ, но и белесыми глазами. Топаз же давно уже усвоила, что его внутреннее видение было значительно чище и надёжнее её собственного внешнего.
- Начни заново свою вторую жизнь, дитя, и пусть она будет продолжением первой, но не её повторением.- Печально произнёс старик.
Тут старец исчез, и на его месте появилось другое знакомое лицо.