Конец эры

Паразауролоф взревел снова. Минутой позже небо потемнело. Надо мной прошла огромная тень. Гигантский бирюзовый птерозавр, размах огромных мохнатых крыльев которого превышал десять метров, спускался на инструментальный купол. Судя по изогнутой змеевидной шее и невероятным размерам это был либо Кецалькоатль, либо его близкий родственник; этот род был известен по верхнемеловым находкам в Альберте и Техасе. Я бросился перезаряжать, но в панике рассыпал коробку патронов по полу, причём половина из них скатилась вниз по лестнице. К тому времени, как я снова изготовился к стрельбе, дракон заполнил всё поле моего зрения. Пули проделывали дыры в его бирюзовых крыльях, но птерозавр продолжал оставаться на месте, скребя когтями по гладкому металлу «Стернбергера» в поисках опоры.

Голова с тонким длинным клювом проскользнула на трёхметровой змеиной шее сквозь обсервационную щель внутрь купола и ткнулась в меня. Я сжался у противоположной стены купола. Держа ружьё двумя руками, одной — за болезненно горячие стволы, я пытался отогнать тварюку. Не тут-то было. Двигаясь с молниеносной скоростью, она схватила ружьё клювом и резким поворотом шеи вывернула его у меня из рук. Прежде чем я осознал, что произошло, крылатая тварь уже снова была в воздухе, унося в клюве моё ружьё. Поднятый гигантскими крыльями ветер растрепал мне волосы.

Оставаться в куполе больше не было смысла. Я закрыл щель и спустился вниз. Кликс тащил вниз по пандусу продуктовый холодильник, видимо, чтобы укрепить им баррикаду.

Моё сердце подпрыгнуло.

— О чёрт…

— В чём дело? — спросил Кликс, поглядев на меня.

— Твоя нога.

Фосфоресцирующий комок голубого желе колыхался на голени Кликсовых походных штанов. Должно быть, он вылез из троодона, которого я убил раньше, того, что валялся под шкафчиками с инструментами, рядом с которыми стоял холодильник. Кликс поспешно расстегнул пояс, выскочил из штанов и запустил ими в стену; комок ударился в стену с чмокающим звуком и прилип. Но хетам хлопчатобумажная ткань не помеха, и небольшое количество слизи осталось у Кликса на ноге. Он был близок к панике. Я схватил из анатомического набора скальпель и его рукояткой соскрёб остатки марсианина с его ноги. После каждого скребка я встряхивал скальпелем, сбрасывая голубую субстанцию в футляр от инструментов. Минутой позже я поднялся.

— Думаю, всё, — сказал я.

— Уверен, что всё? — спросил перепуганный Кликс.

— Ну… практически всё. Будем надеяться, что у тебя в организме осталось достаточно «избавления», чтобы справиться с теми, кто успел проникнуть.

— А с этим что делать, — спросил он, указывая на штаны.

Я взял альпеншток и с его помощью сбросил штаны со стены в стазис-контейнер, потом кинул туда же футляр от анатомического набора и захлопнул серебристую крышку. После этого мы поднялись обратно в жилой модуль.

Внезапно корабль дёрнулся, и корпус прорвала пара белых трицератопсовых рогов. Хеты, должно быть, узнали во время краткого пребывания у нас в головах, что «Стернбергер», словно йо-йо, мыл связан математической струной с генератором Чжуан-эффекта, находящимся на 65 миллионов лет в будущем. Даже частично разрушенный, корабль времени послушно вернётся к точке старта в воздухе между летающим краном и землёй. Он не должен сохранять герметичность, но они в этот момент должны быть внутри его стен.

Корабль тряхнуло ещё раз, и на корпусе образовалась вмятина в том месте, где в него ударил рог второго трицератопса. Секунду спустя  — ещё один удар, и ещё одна пара рогов пробила корпус, в этот раз меньше чем в полуметре от моей головы.

Рёв паразауролофа снова разорвал воздух. За окном гигантские тираннозавры, которые выглядели как сгустки крови размером с вагон, зарычали в ответ.

— Нам надо что-то сделать, — сказал я.

— Отличная мысль, гений, — сказал Кликс. — Что мы можем сделать?

— Я не знаю. Но мы не можем позволить им проникнуть в будущее. Они же захватят всю планету! — Корабль шатнуло снова — ещё один трицератопс ударил в него. — Да чтоб тебя!.. — Я ударил кулаком в стену. — Если бы у нас было какое-то оружие, или… черт, я не знаю, что-нибудь, чтобы отключить эти их гравиподавители.

— Двоичный кодовый сигнал, — тут же отозвался Кликс. — 1010011010, повторить три раза.

— Что? Ты уверен?

Кликс постучал себя пальцем по виску.

— Марсианин, может, и мёртв, но память его живёт.

Двумя прыжками я подскочил к нашей радиостанции и нажал кнопку включения питания на чёрной с серебром консоли.

— Как по-твоему, мы сможем послать сигнал на спутники?

Кликс, прищурившись, осмотрел консоль.

— Спутники, очевидно, до сих пор в хорошей рабочей форме, — сказал он. — И хеты пользуются радио так же, как и мы.

— А что с теми спутниками, которые под горизонтом?

— Сигнал отключения будет ретранслирован спутниками, которые его получат, — сказал Кликс. — Нам достаточно связаться с одним. Это имеет смысл, иначе ими бы было невозможно управлять из одной наземной станции.

— Нам не понадобится пароль для получения доступа к спутникам? — спросил я, изучая консоль и пытаясь вспомнить, что делает каждая клавиша.

— Ты же сам говорил, Брэнди. Хеты — ульевый разум. Концепция «пароля» лишена для них смысла.

Я потянулся к большой откалиброванной шкале.

— На какой частоте должен передаваться сигнал отключения?

Кликс закрыл глаза и немного склонил голову набок, внимательно прислушиваясь.

— Так-так… три в тринадцатой степени циклов в…

— Циклов в секунду?

— Нет. Чёрт! Циклов в марсианскую единицу времени.

— И какова длительность этой единицы?

— Это… в общем, не слишком долго.

— Великолепно. — «Стернбергер» содрогнулся от очередного удара. Похоже, трицератопсы дырявили рогами корпус только на одной стороне корабля. И делали это чертовски эффективно.

— Может, ты бы мог запрограммировать перебор частот? — спросил Кликс.

Я посмотрел на консоль.

— Не напрямую. Но я могу подключить к радиостанции палмтоп. Только надо найти подходящий кабель.

Кликс взял в руки электронную камеру.

— Вот этот подойдёт? — спросил он, отцепляя от неё USB-кабель, которым я подключал её к палмтопу.

— Ну, это нужный тип кабеля, но неправильной полярности. Для радиостанции нужен кабель типа «мама», а у этого «папа» на обоих концах.

— По-моему я где-то видел адаптер, когда подключал спектроскопы, — сказал Кликс. Он отошёл к мини-лаборатории и начал её обшаривать. — Вот он. — Кликс отдал мне найденное приспособление, и мы подключили палмтоп к радиостанции. — Теперь ты сможешь послать сигнал?

— Да, но только на одной частоте за раз, и на то, чтобы послать даже коротенький сигнал на всех возможных частотах, может уйти весь день. — Я обескураженно покачал головой. А ведь это казалось такой хорошей идеей. — Кроме того, мы ведь даже не знаем, какой длительности должны быть бинарные сигналы.

— Одна единица измерения времени. — Кликс помолчал, обдумывая то, что только что сказал. — Из чего следует, что как только мы подберём правильную частоту, то сразу же получим и правильную длительность импульсов. — Он снова замолчал, прислушиваясь к внутреннему голосу. — И не беспокойся о модуляции несущей частоты. Просто прерывай передачу там, где нули.

— Хорошо. — Ах, если бы только нос перестал болеть. — Я напишу программку, которая перепробует разные значения длительности их единицы времени. — Кабель был короткий, и до моей кушетки его не хватало, так что мне пришлось программировать стоя, положив палмтоп на отделанный пластиком край радиоконсоли. — С какого значения, по-твоему, лучше начать?

Кликс прикрыл глаза.

— Попробуй… попробуй четыре или пять секунд. Я не знаю, но чувствую, что это близко.

Радиостанция понимала только команды CURB, стандартного командного языка телекоммуникационных процессоров. Я не писал на нём ничего уже чёрт знает сколько лет. Я надеялся, что того, что я помню, мне хватит; у нас определённо нет времени рыться в хелпах. Мои пальцы заплясали над палмтопом. Я запустил калькулятор, посчитал, сколько будет три в тринадцатой степени — как сказал Кликс, количество циклов в марсианскую единицу измерения времени. Потом напечатал: Set Frequency = 1594323. Frequency = Frequency + …