Битва за Клык

— Вот и Фенрис, — выдохнул Афаэль, целиком поглощенный открывавшимся перед ним видом. Ужасающие силы располагались в космосе тесным строем, силы, не собиравшиеся вместе со времен Предательства.

Темех, наблюдая то же самое, не чувствовал ничего, кроме усталости и ужаса. Он оплакивал разрушение Тизки, но оно не подогрело в нем жажду мести. Жажда Афаэля же, напротив, казалась ему вульгарной и пустой.

Мы утратили вкус.

Пиррид рассеянно подошел к зеркалу, наблюдая, как сфера заполняет собой весь экран.

— Это причинит вам боль, — прошептал он. — О, это причинит вам столько боли!

Последний день Адамана Иэфейла начался плохо. Мало кто из астропатов, входивших в состав коммуникационного шпиля в Вальгарде, был рожден на Фенрисе. Их было около дюжины на всю планету, выходцев из других миров. Его подчиненные, уроженцы Фенриса, грубые вонючие создания, отпускали злые шутки в адрес его магии. Они не любили использовать дар псайкеров, даже несмотря на то, что их собственные Гремящие Костями пропускали немало эфирной энергии в мануфакториум. Даже спустя сорок лет службы он не смог избавиться от привычек родного мира, планеты-улья Анрада. Иэфейл ненавидел Фенрис. Ненавидел это зловоние, эту скуку, ненавидел этот холод.

Он успел проспать меньше двух часов, когда неистовые сигналы вызвали его на астропатическую платформу. Весь хор был занят по горло последние несколько дней, передавая сведения для флотилии. Адаман изможденно вывалился из своей кельи, стряхивая тени сна с незрячих глаз. В коридоре он почувствовал присутствие тел, сновавших во все стороны. По воксу не стихал негромкий, сосредоточенный стрекот. Кто-то переполошил весь шпиль.

Иэфейл уверенно шагал в Санктум Телепатика через толпу кэрлов и трэллов, по запахам и звукам определяя, откуда они идут. Путь от его кельи к тронам передатчиков был знаком ему так же, как собственное тело. С момента пробуждения он чувствовал тупую боль за глазами, не дававшую ясно мыслить и затруднявшую работу.

Он занял свое место, чувствуя себя отвратительно: с тяжелой головой, вялый и раздражительный.

Сервитор заскрипел, помогая ему забраться на трон-передатчик, и Иэфейл поморщился, ощутив холодную сталь имплантатов во входных узлах в кисти. Не было ни одной проклятой причины, чтобы чувствовать такую боль, — и если бы дикари на этом позабытом всеми мире заботились о чем-то вроде удобств, то давным-давно поставили бы новое оборудование.

— Воды, — прохрипел он, зная, что сервитору понадобится целая вечность, чтобы отыскать чашку и принести жидкость, холодную, с привкусом кремния.

Боль усилилась, но он кое-как начал расшифровывать программу предстоящей работы, когда другие астропаты начали читать литании.

«Благословенный Император, Защитник Человечества, Владыка Небес, направь мои мысли в службе Тебе и очисть мой разум…»

Иэфейл стал повторять это вслух, одновременно настраивая на панели перед собой ряды циферблатов и рычажков. Оборудование было теплее, чем обычно, — но так и должно быть, чтобы его иссохшая старая плоть не прилипла к холодному металлу.

Пока он говорил, в разуме стал проясняться маршрут. Иэфейл не мог четко видеть текст, но послание было столь же ясным, как и ментальный образ.

«Пусть выдержит мой разум и душа останется чистой, мой внутренний глаз останется ясным, а внешнее око — темным, словно вечная печать Твоей милости…»

Он повторял знакомые слова, когда железный колпак, ощетинившийся тонкими иглами зондов, навис над ним и опустился на голову. Повторял, когда зонды проникли сквозь обрамленные стальными кольцами отверстия в лысом черепе и остановились в означенных местах. Повторял, когда остальные голоса вокруг стали тише и глуше.

Эта головная боль, она меня просто убивает.

Воду так и не принесли. Иэфейл ухватил первую передачу. Стандартное межпланетное коммюнике, что-то об эскорте в одной из систем, защищаемых Волками.

— Да хранит Твоя защита… Проклятье, Фрор, почему этот список такой огромный?

Раздался треск помех на линии с суперинтендантом, двухсотлетним уроженцем Фенриса.

— Фрор?

Иэфейл сдался. Дряхлый старый козел. Боль в глазах становилась все сильнее. Казалось, что выжженные нервы каким-то образом восстановились.

Что, во имя Хель, все это значит?

Отключая контакт, он хотел было позвать апотекария, но затем передумал. Его и так считают слабаком, мягкотелым чужеземцем с наклонностями к порочной магии.

Он открыл разум.

И туда ворвался эфир. Из пустоты на Иэфейла уставился единственный глаз, обрамленный алым кольцом.

— Святой Импера… — выдохнул он, и вот тогда появилась настоящая боль.

Что-то громадное вторглось в его сознание, что-то обширное и древнее, столь могущественное, что Иэфейл тотчас понял, что его время сочтено.

— Фрор! — воскликнул он, может, голосом, а может, лишь мысленно. Он слышал, как из темноты появлялись приглушенные голоса. Раздавались тяжелые шаги, словно кто-то бежал по залу. Затем он услышал истошные крики. И все затопила боль — сокрушительная, спутывавшая сознание боль.

На один краткий миг Иэфейл решил бороться с ней. На мгновение, одно кошмарное мгновение его как будто вернули к процедуре привязывания души на Терре. Там он подвергся воздействию столь же мощной силы, как и та, что выжгла ему глаза и опалила душу.

Эта та же самая сила.

Нет, не та же самая, хотя и похожа на нее. Даже извиваясь в путах, пришпиленный к креслу бегущими сквозь тело электродами, он смог узнать знакомые очертания в варп-сигнатуре.

Оборвите связь!

Было уже слишком поздно. Иэфейл чувствовал, как взрываются органы в его теле. Кровь струилась по его лицу, попадая в открытый рот, замороженный в безмолвном вопле. На него яростно взирало Око, пульсируя сдержанной угрозой. Оно даже не особенно старалось.

— Что ты такое? — послал Иэфейл, но его сообщение было похоже на выстрел микролюменом в звезду.

Око не шевельнулось, но только добавило Иэфейлу мук. Именно тогда несчастный понял, что то же самое происходит со всеми другими астропатами. Это казалось невозможным — ведь были заклинания, защищавшие от проникновения в шпиль, и все псайкеры были связаны душами. Но это создание раздирало их на части, словно защиты не существовало вовсе.

Астропат агонизировал на троне, чувствуя, как его покидает сознание. Нервы были выжжены, что уменьшило боль.

Оно изолирует нас, подумал он, прежде чем умереть. Оно хочет нас заглушить.

Это была предпоследняя мысль Адамана Иэфейла. Последняя принеслась следом.

И что бы это ни было, осознал вдруг он, пока его обожженное тело содрогалось в мучениях, оно подобно самому Императору.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Волчий скаут Хаакон Гилфассон, тот, кого прозвали Чернокрылым, восседал на командном троне «Науро» и внимательно изучал развернувшуюся перед ним картину. Посадочные площадки остались далеко позади, и темное небо в окулярах реального пространства превратилось в испещренное звездами чернильное покрывало. Ослепительно-белый изгиб Фенриса уменьшался, пока корабль взмывал все выше. Его двигатели сражались с мощным притяжением отдалявшейся планеты. Много дней ушло на подготовку «Науро» к патрулированию на границах системы, но теперь раздражающее ожидание осталось в прошлом, и Хаакон вернулся туда, где должен был находиться.

Внизу, в нише для сервиторов, трудилась на своих местах дюжина увитых проводами автоматов. На верхних платформах шесть кэрлов были пристегнуты ремнями безопасности, ожидая момента, когда корабль выйдет из атмосферы планеты и гравитационные генераторы смогут стабилизироваться.

— Штурман, доложить о готовности! — мимоходом приказал Чернокрылый, наслаждаясь движением корабля, пока тот выходил на низкую орбиту. Металлический пол слегка вибрировал под ногами. Судно было похоже на борзую — столь же стройную, дрожащую, нетерпеливо натягивавшую поводок.

— Ты очень сильно разогнал корабль, — донесся по комлинку ответ из машинного отделения. Штурман очень долго служил с Чернокрылым и прекрасно знал, что космодесантник едва ли примет во внимание его предостережение.