Страница 2 из 9
– Он гений, Борь, и ты ему банально завидуешь, – отрезала я и, выплеснув недопитый чай в мойку, покинула кухню нашей конторы, где разгорелась эта нешуточная битва.
Безусловно, я отдавала себе отчет, что увлеклась человеком талантливым, и многие заскоки Мити мне казались милыми чудачествами. Многие, но далеко не все. Привыкнуть к ежеминутным звонкам с одним и тем же вопросом «Агата, где ты? Что делаешь? Кто с тобой рядом?» было невозможно. Со временем я поняла, что Митя не очень уверен в себе, поэтому хочет быть абсолютно уверен во мне, своей подруге. Это жутко отвлекало от дел и потому злило.
– Рындин тебя домогается, – мрачно проговорил Борис, кивая на мобильник. При каждом удобном случае приятель ясно давал понять, что не одобряет мой выбор.
*
Сняв трубку, я выслушала обычные расспросы о месте моего пребывания, дежурно ответила: «Cижу в конторе, работаю над делом, а окружают меня коллеги женского пола» – и, не спуская глаз с кудрявого друга, успокоила Митю, что Устиновича-младшего сейчас в офисе нет – он уехал по служебным делам.
– Строг он у тебя, – покачал головой Джуниор, как только я повесила трубку.
– Ревнивый мужчина – это наказание господне, – глубокомысленно изрекла Кира Ивановна и кокетливо поправила выбившийся из пучка локон. – Коллеги, вы решили, кто будет вести дело Казенкиной? Звонил ее муж, требовал ответа.
Дело Светланы Казенкиной было довольно сложным, но не с юридической, а с моральной точки зрения. Юная красотка поздним вечером не справилась с управлением «Кадиллаком Эскалейд» и врезалась в автобусную остановку, убив пять человек – трех детей и двух взрослых, многодетную семью, возвращавшуюся из гостей. С места преступления девица скрылась, бросив пострадавших умирать на дороге. Муж Светланы – сенатор Казенкин – пришел лично к Эду Георгиевичу и попросил дать хорошего адвоката, чтобы спасти супругу от грозящего срока. Дело получилось громкое – средства массовой информации тут же принялись освещать ход следствия, и Казенкиной срочно был нужен грамотный защитник. Глава конторы тут же подкинул денежное дельце Устиновичу-младшему, однако Борис наотрез отказался браться за защиту мадам Казенкиной, заявив, что, если клиентку оправдают, он не сможет спокойно спать по ночам, а если не оправдают, значит, он, Борис Устинович, плохой адвокат. Тогда вперед выступила Маша Ветрова и предложила свою кандидатуру в качестве защитницы Светланы.
– Если еще раз позвонит сенатор, передайте ему, что я согласна защищать Казенкину, только пусть гонорар удвоят, – обернулась Ветрова к секретарше. – И поставьте чайник – надо чайку попить, раз уж выдалась спокойная минутка. Думаю, девчонка проторчит на улице полчаса, не меньше – я сама в детстве любила собирать цветочки, плести веночки и делать секретики.
Однако Вика вернулась гораздо раньше отмеренного Ветровой срока. Лишь только Маша поднялась со стула, как входная дверь распахнулась от удара детского плеча, ибо руки девочки были заняты: в сложенных лодочкой ладошках Виктория что-то несла. Ввалившись в контору, девочка сосредоточенно протопала к аквариуму, влезла на стул, сдвинула локтем аквариумную крышку и без лишних разговоров кинула в воду крохотного лягушонка. Красно-оранжевый астронотус размером с утюг тут же подплыл к подношению и, распахнув внушительный рот, строением сходный с ковшом экскаватора, в мгновение ока заглотил добычу. Проводив лягушонка исследовательским взглядом, Вика удовлетворенно произнесла: «Земноводное сожрал, а сожрет ли птицу?», и спрыгнула было на пол, чтобы снова отправиться на улицу и принести добычу покрупнее, но Эд Георгиевич нарушил ее планы. Глава адвокатской конторы вышел из кабинета и остановился прямо перед Викторией.
– Ну-с, барышня, – строго проговорил он, – не пора ли вам обедать?
Это означало, что Борис должен бросить все свои дела и отвести девчонку в ближайший «Макдоналдс». Тяжело вздохнув, Борька отложил в сторону папку с делом Синицына и обреченно поднялся со стула.
– Агат, ты как насчет обеда? – с надеждой спросил он.
– Можно и пообедать, – поддержала я кудрявого друга.
– Борис, можно тебя на пару слов? – окликнул сына Эд Георгиевич.
Одергивая мятый пиджак, Борька прошествовал через офис в начальственный кабинет и застыл в дверях в позе предельного внимания.
– У меня во второй половине дня важные переговоры, отведите Вику в кино, – тихо попросил шеф.
– То есть в контору можем не возвращаться? – обрадовался Джуниор.
Эд Георгиевич секунду подумал, а затем утвердительно кивнул головой. Я подкрасила губы, сунула косметичку в сумочку и, сменив офисные туфли на уличные, твердо решила, что в кино мы не пойдем, а отправимся в иллюзариум.
*
Красивое двухэтажное здание начала двадцатого века, в котором ныне находится иллюзариум, я помню с раннего детства. Дом расположен сразу же за Аптекарским переулком в глубине сада Малютина, в непосредственной близости от Новой Басманной улицы, где прошло мое детство. Когда-то в этом особняке был музей истории цирка, и, возвращаясь из школы, я частенько забредала туда поглазеть на яркие костюмы или просто посидеть в гулкой прохладе холла с мраморными колоннами, благо вход для школьников был бесплатный. Помню, как в первый раз я заглянула в музей, спасаясь от дождя, да так и застыла перед картиной «Гуттаперчевый мальчик». Неизвестный художник изобразил бледного худенького подростка с огромными недетскими глазами, полными затаенного страха. Широко раскинув руки, мальчик шел под куполом цирка, и черные трико и шапочка на нем переливались в свете прожекторов, как кожа волшебной змеи. При взгляде на полотно казалось, что еще секунда – и нога мальчишки соскользнет с каната, и он полетит, взмахнув руками, в свой прощальный полет. От этого становилось страшно, но в то же время неотвратимость падения притягивала взгляд. Хотелось смотреть на картину не отрываясь, что я и делала, подолгу застывая перед полотном и изучая выражение бездонных глаз юного гимнаста. Картина производила сильное впечатление, но не только она привлекала меня в музее. Пожилая искусствовед в строгом синем костюме охотно рассказывала о цирковых артистах и удивительных номерах, а также о создателе первого в стране иллюзионного театра – иллюзариума – Казимире Крестовском. Потомок цирковой династии получил это здание в подарок от самого Луначарского, чем очень гордился. Дом был и в самом деле непростой, а с историей.
В начале двадцатого столетия известный антрепренер Яков Малютин взял в аренду пустырь, на который со всей Москвы свозили обломки старых карет. Место для развлекательного заведения было хорошее – недалеко от Разгуляя, где вечерами собиралась праздная публика с достатком. Расчистив свалку, арендатор попробовал посадить на пустыре цветы и деревья, но, как он ни усердствовал, на бедной минералами почве ничего не росло. Тогда Малютин велел срезать верхний слой земли и привезти столько чернозема, сколько понадобится для создания райского сада, как он себе задумал. На озеленение ушло немало заемных средств, но антрепренер твердо верил, что со временем проект окупится. Следом за облагораживанием территории он планировал постройку единственного в своем роде театра с необычной сценой – в форме сферы. Похожая на арену, она давала возможность со всех сторон видеть актеров и при этом исключала декорации в привычном понимании этого слова: кулис, как таковых, не предусматривалось. Возведя здание театра и отделав его гранитом и мрамором, Малютин собрал театральную труппу и начал давать спектакли. Но представления, к немалой досаде антрепренера, не вызывали интереса публики. То ли актеры подобрались бездарные, то ли сама идея пугала привычных к классическому видению действа господ-театралов, но факт остается фактом – проект не отбивал вложенных в него средств. Тогда Малютин свернул все пьесы и попытался сдать театр в аренду. Снял его хозяин заезжего цирка Поль Крестовский, но долго не продержался и тоже съехал. Затем началась революция, Малютин успел эмигрировать, а здание национализировала молодая Советская республика и передала сыну Поля, Казимиру Крестовскому, талантливому ученику иллюзиониста Жанарэ, который прославился созданием в Париже первого в мире иллюзариума. Особенность иллюзариума заключалась в том, что представления соединяли в себе цирковые жанры с театральным искусством и имели единую сюжетную линию, обыгрываемую при помощи цирковых приемов. И вот, заручившись поддержкой новой власти, Казимир Крестовский создал наш, российский иллюзариум, где проходили волшебные спектакли с удивительными мистериями и экзотическими превращениями. Для метаморфоз использовались сложные механизмы, которые теперь, когда иллюзариума не стало, были выставлены на всеобщее обозрение в холле первого этажа по обе стороны от «Гуттаперчевого мальчика», составлявшего ядро композиции.