Парень из Колорадо

Стивен Кинг

Дитя Колорадо

1

Журналист «Бостон глоуб» уже понял, что от двух стариков, составляющих штат «Еженедельного островитянина», толку мало. Он посмотрел на часы и обрадовался тому, что успевает на паром, отплывающий в полвторого. Поблагодарив собеседников за уделенное ему время, журналист небрежно бросил на стол деньги, поставил на купюры солонку, чтобы крепкий прибрежный бриз не унес их, и, преодолев каменные ступени патио «Серая чайка», быстро направился вниз по склону улицей Бэй-стрит, ведущей к маленькому городку.

Можно было подумать, что он вовсе не заметил молодую женщину, сидящую между стариками, если бы не пара беглых взглядов, которыми журналист удостоил ее грудь.

Когда гость из «Глоуб» скрылся из вида, Винс Тигги потянулся через стол, вытащил купюры из-под солонки (это оказались две пятидесятки) и спрятал их в прикрытый клапаном карман старого, но вполне пригодного для носки твидового пиджака. Он явно был доволен.

– Что вы делаете? – спросила Стефани Маккен. И хотя она знала, что Винс, как и другой ее спутник, любили подразнить ее наивную молодость, на этот раз девушке не удалось не выдать голосом своего волнения.

– А что, по-твоему, я делаю? – Винс выглядел как никогда довольным. Он погладил карман с утонувшими в нем деньгами, и отправил в рот последний кусочек рулета из лобстера, затем промокнул рот салфеткой и ловко поймал оставленную журналистом пластиковую тарелку, когда очередной порыв свежего, пахнущего солью ветра попытался унести ее прочь. Из-за артрита пальцы Винса были уродливо скрючены, но руки оставались такими же ловкими.

– По-моему вы только что присвоили деньги, которыми мистер Хэнрэтти расплатился за наш обед, – сказала Стефани.

– А ты наблюдательна, Стефф, – Винс даже не пытался оправдаться, вместо этого он подмигнул человеку, сидящему с ними за одним столиком. Его звали Дэйв Боуи. Он выглядел ровесником Винса, хотя, на самом деле, был на двадцать пять лет моложе. «Тело – это экипировка, которую выигрываешь в лотерею, – говорил Винс. – Ухаживаешь за ней, подлатываешь, когда нужно, но даже тем, кто проживет дольше ста лет (на что и он сам рассчитывал), жизнь в итоге покажется не длиннее одного летнего дня».

– Но зачем?

– Ты чего боишься? Что я усложню жизнь в «Чайке» еще одним таблоидом и всучу его Хелен? – ответит Винс вопросом на вопрос.

– Нет. Кто такая Хелен?

– Хелен Хафнер, та, что нас обслуживает, – он кивком указал на другой конец патио, где полноватая женщина лет сорока убирала со столов посуду. – Потому что такова политика Джека Муди, владельца этого замечательного заведения, и его отца, владевшего рестораном еще до появления на свет преемника. Тебе это интересно?

– Да, – ответила Стефани.

Главный редактор еженедельного «Островитянина», Дэвид Боуи, не считавший возраст Хелен Хафнер чем-то значительным, подался вперед и положил свою пухлую руку поверх руки девушки.

– Я знаю, что тебе это интересно, – сказал он. – И Винсу тоже. Поэтому сейчас он заведет свою волынку и все тебе объяснит.

– Потому что здесь школа? – сказала она улыбаясь.

– Точно, – ответил Дэйв. – И что хорошо для таких стариков, как мы?

– Вы учите только тех, кто хочет учиться.

– Точно, – повторил Дэйв и откинулся на спинку стула. – Прекрасно.

На нем не было ни пальто, ни куртки, только старый зеленый свитер. Дело было в августе. Для Стефани в патио было довольно тепло, несмотря на бриз, но она знала, что ее собеседники слегка озябли. В случае с Дэйвом это было необъяснимо: ему всего шестьдесят пять, да и лишние тридцать фунтов должны бы сыграть свою роль. Винс Тигги этим летом стал выглядеть под девяносто, хотя обычно ему давали не больше семидесяти. Худой, как щепка, для своего возраста он был очень подвижен, несмотря на скрюченные пальцы. Миссис Пэндер, секретарша, работающая в редакции «Островитянина» на полставки, пренебрежительно хмыкая, называла его «фаршированным шнурком».

– Политика «Серой чайки» заключается в том, что за газеты, заказанные посетителями, несут ответственность официантки, обслуживающие их столики. То есть, до тех пор, пока газеты не оплачены, они, по сути, куплены официантками, – объяснил Винс. – Джек сообщает об этом девушкам при приеме на работу, чтобы потом у тех не было повода приходить к нему и ныть, что они не знали об этом условии.

Стефани окинула взглядом патио, заполненное наполовину, хотя было уже двадцать минут второго, а затем помещение закусочной, окна которой выходили на Лосиную бухту. Внутри почти все столики были заняты, и она знала, что снаружи будет очередь до трех часов. Этот с трудом контролируемый хаос творится каждый год с Дня Памяти до конца июля. От официанток требуется уследить за каждым клиентом, и бедняжки рвут задницы, носясь с подносами, полными вареных лобстеров и моллюсков.

– Едва ли это... – Стефани замерла на полуслове, уверенная в том, что старики, выпустившие свою газету еще до того, как появилось понятие «минимальная заработная плата», рассмеются, если она закончит мысль.

– Честно. Ты должно быть это слово подбирала, – сухо сказал Дэйв и взял последнюю булочку из хлебницы.

«Честно» вышло у него как «честнусть», рифма к излюбленному янки слову «пусть», которое могло выражать, как согласие, так и сомнение.

Стефани была родом из Цинциннати, Огайо. Когда она впервые оказалась на Лосином острове для прохождения интернатуры в штате «Еженедельного островитянина», девушкой овладела глубокая грусть, которая на новоанглийском диалекте также рифмуется с «пусть». Как можно было выучить хоть что-нибудь, когда понимала она только одно слово из семи. А без конца просить людей повторять, что они сказали, чревато недоумением, а то и репутацией прирожденной идиотки (что на диалекте островитян звучит как «идиетки»).

Последипломная программа университета Огайо рассчитана на четыре месяца, но уже по прошествии четырех дней Стефани была готова все бросить. Но тогда Дэйв отвел ее в сторонку и сказал: «Не вздумай идти на попятную, Стеффи. К тебе все придет». И пришло! Как ей показалось, акцент почти сразу же стал понятен. Как будто в ухе чудесным, непостижимым образом лопнул пузырик, мешавший расслышать, что говорят. Теперь она была уверена, что могла бы всю жизнь прожить здесь, не умея говорить на их языке, но все понимая. Пусть! Она это могла и точка.

– Да, именно слово «честно» я и имела в виду, – согласилась она.

– Это слово не входит в словарь Джека Муди, если только дело не касается предсказаний погоды, – сказал Винс, а затем, изменившись в голосе, обратился уже не к ней. – Положите-ка, эту булочку, Дэвид Боуи! Разве ты не достаточно стремительно набираешь вес? Свинья-свинья-свинья!

– В последний раз, когда я проверял свой паспорт, в графе «семейное положение» печати не было, – парировал Дэйв, еще раз откусив от булки. – Ты что, не можешь закончить свою мысль, не доставая меня?

– Ну, не нахал?! – возмутился Винс. – Не разговаривать с набитым ртом его, видимо, тоже никто не учил.

Он закинул руку за спинку своего стула, и бриз с блестевшего на солнце океана откинул со лба его белые волосы.

– Стеффи, у Хелен трое детей от шести до двенадцати лет, а муж сбежал. Она не хочет уезжать с острова, потому что здесь можно поднакопить деньжат, работая даже простой официанткой в «Серой чайке». За лето можно заработать больше, чем потратится зимой. Следишь за мыслью?

– Да, не сомневайтесь, – сказала Стефани.

Тут как раз женщина, о которой шла речь, подошла к их столику. Стефани отметила, что на официантке были толстые чулки, которые не могли скрыть варикозных вен, и что под глазами у нее темные круги.

– Винс, Дэйв, – сказала Хелен, кивнув их симпатичной компаньонке, имени которой она не знала, – вижу, ваш друг отчалил. На паром?

– Ага, – сказал Дэйв. – Решил, что лучше вернуться в рабочий Бостон.

– Ну и пусть. Вы все?