Страница 7 из 11
Войдя в квартиру Олега, я с удивлением обнаружила, что свет нигде не горит.
– Эй, есть кто дома? – крикнула я, скидывая туфли.
Шилов сидел в гостиной: его темный силуэт вырисовывался на фоне вечернего неба, уличных фонарей и светящихся окон соседних домов.
– Не надо! – предупредил он, когда моя рука потянулась к выключателю.
Я собиралась поделиться с Олегом своими переживаниями по поводу смерти Мамочки, но, похоже, это придется отложить.
– Что случилось? – спросила я. – Я еще утром заметила, что с тобой что‑то не так.
Шилов помолчал.
– Помнишь, как мы с тобой познакомились? – спросил он через некоторое время.
Еще бы не помнить! Надо сказать, обстоятельства не из приятных.
– Тогда ты пациентку потеряла, – продолжал Олег, и я сразу же все поняла.
Да, как раз тогда, когда Шилов пришел к нам в отделение заведующим, одна из пациенток, которой я проводила анестезию, погибла. Операция прошла хорошо, и ничто не предвещало трагедии, но тем не менее женщина умерла.
– Кто‑то умер? – тихо спросила я. – Кто?
– Ты знаешь, я ведь к такому не привык, – вместо ответа сказал Олег, слегка качнув головой. – Не тот у меня профиль, понимаешь?
Я понимала. Шилов – ортопед, он редко имеет дело с вопросом жизни и смерти. Чаще всего в его случае речь идет не о самой жизни, а о ее качестве, об умении мастерски, с ювелирной точностью сделать свое дело. Он не проводит операции на сердце или по трансплантации органов, не работает с черепно‑мозговыми травмами, как его отец, нейрохирург. Потеря пациента в его работе – редкость. Такое может произойти разве что из‑за того, что больной не перенес наркоза или, не дай бог, началось заражение, но этот процент настолько низок, что его, как правило, даже не принимают во внимание.
– Кто умер, Олежка? – спросила я, опускаясь рядом с ним в кресло. – Почему?
– Ты понимаешь, есть проблемы с ответами на оба вопроса.
– То есть? – не поняла я.
– Помнишь, я тебе про мужика рассказывал, у которого вместо паспорта только ксерокс?
– Это которому в паспортном столе лишних десять лет приписали?
– Вот‑вот, – кивнул Шилов. – Он как раз и умер.
– Да ты что?! Операция же нормально прошла!
– Лучше не бывает. К вечеру его уже перевели в обычную палату, так как все показатели находились в норме. А ночью он возьми да и помри.
– Отчего умер‑то? Сердце?
– Не‑а. Газовая гангрена, представляешь?
– Гангрена?! За одну ночь? И никто ничего не заметил?
– В том‑то и дело. Обычно на ее развитие требуется до семидесяти двух часов, и пропустить такое в условиях больницы не представляется возможным. Тем не менее факт остается фактом: пациент утром был уже мертв. Предварительное заключение – заражение крови, хотя точно только патологоанатом может сказать. Армен обещал управиться побыстрее.
Я знала Армена Багдасаряна. Мы познакомились с ним тогда же, когда и с Олегом: до той поры у нас не возникало необходимости общаться, хоть мы и работали в одной больнице. Именно он проводил вскрытие моей умершей пациентки и обнаружил подмену импортного протеза отечественным. Багдасарян – хороший друг Олега, и он, несомненно, сделает все возможное, чтобы разобраться в ситуации, однако я не могла не признать, что дело дрянь. Если человек умер от газовой гангрены, это могло означать, что во время операции в рану попала инфекция, а это, как правило, вина врачебной бригады. С другой стороны, смерть была какой‑то уж слишком, необъяснимо скоропостижной. Выраженные признаки гангрены, как и сказал Олег, появляются в течение семидесяти двух часов, и при соответствующем лечении восемьдесят процентов пациентов выживают.
– Ну, Армен разберется, – решила подбодрить Олега я. – А ты сам‑то что думаешь?
Он только плечами пожал.
– Даже предположить не могу. На мужике, честно говоря, можно было воду возить: все анализы – как у младенца, сердце – пламенный мотор. Из наркоза вышел быстро, без побочных эффектов. Вечером я к нему в реанимацию заглядывал, так он требовал перевести его в обычную палату, к мужикам, чтобы было с кем словом перекинуться. А утречком – бац, и прямиком в морг!
– Ты раньше времени горячку не пори, – сказала я, ероша его светлые волосы на затылке. – Сам же сказал, парень жил на улице, мог что‑то подцепить – например, какую‑нибудь трудно диагностируемую инфекцию, которую обычный набор анализов не выявляет. Может, хронические заболевания: откуда нам знать, ведь больничной или поликлинической карточки у него нет, так же как и паспорта… В общем, подождать надо, пока Армен что‑нибудь путное сказать сможет.
Я старалась говорить разумно и спокойно, но то, что газовая гангрена развилась в течение нескольких часов и никто не поднял тревогу, казалось мне самой настоящей фантастикой.
Олег внимательно посмотрел мне прямо в глаза.
– А у тебя такое часто, да?
Я отвела взгляд, поняв, что имеет в виду Шилов. Да, мне приходится терять пациентов гораздо чаще, чем ему. Слава богу, всю неприятную работу по беседе со скорбящими родственниками берет на себя ведущий хирург. Мое дело, как анестезиолога, маленькое, но потом все равно начинаются комиссии, допросы с пристрастием, объяснительные, приватные беседы с Главным, никогда не доставляющие удовольствия, учитывая склочный характер последнего. Независимо от того, кто именно виноват в смертном случае, мороки потом не оберешься! С другой стороны, я понимаю, что это необходимо: врачебная халатность, постановка неправильного диагноза или элементарная ошибка во время самой простой операции может привести к летальному исходу. В конце концов, жизнь пациента, пусть и на короткое время, оказывается полностью во власти медиков, и они должны сделать все возможное, чтобы ее сохранить. Поэтому я искренне сочувствовала Олегу, хотя мое собственное состояние из‑за нелепой, необъяснимой смерти Людмилы, наверное, мешало мне в полной мере окружить Шилова заботой.
– А у тебя как? – вяло поинтересовался Олег, всецело поглощенный собственной депрессией.
– Да так, – пожала я плечами, делая над собой усилие, чтобы не разрыдаться у него на плече и окончательно не привести будущего мужа в разобранное состояние. Нет, делать этого никак нельзя, ведь он не сумеет сейчас оказать мне никакой поддержки, только расстроится еще больше. Какой прок в том, что мы оба будем сидеть весь вечер на диване в темной комнате и рыдать на пару?
– Все как обычно, – добавила я после короткой паузы и отправилась на кухню разогревать ужин.
Утром нас всех ожидала внеочередная летучка, созванная Главным. Как обычно, ничего хорошего ждать не приходилось: я лишь надеялась, что это просто очередная вожжа попала под хвост начальству и ничего действительно серьезного не произошло. Однако, к сожалению, ошиблась.
– Я собрал вас здесь для того, чтобы рассказать об ужасном, беспрецедентном случае, произошедшем прошлым вечером, – начал Добров, и шепоток в зале для совещаний мгновенно стих. Голос Сергея Никандровича Доброва всегда оказывал на присутствующих магическое воздействие, особенно в сочетании с внушительными размерами.
Тон Главного всегда был такой, словно тот издевался и ерничал, даже если ничего подобного и в помине не было.
– О чем это он? – склонившись ко мне, тихо спросила Марина. Мы работаем в одном отделении и обычно держим дистанцию, так как терпеть друг друга не можем.
– Понятия не имею, – отозвалась я, вперив заинтересованный взгляд в Доброва.
Он между тем продолжал.
– Возможно, кто‑то из вас уже слышал о том, что на одного из наших патологоанатомов, Багдасаряна, было совершено нападение, когда он вчера вечером возвращался домой. Случилось это недалеко от нашей автомобильной стоянки. Сторож, разумеется, ничего не видел – коллега не успел войти в ворота, – но именно он и обнаружил его примерно через полчаса.
Я поискала глазами Шилова и встретилась с его ошарашенным взглядом.
– Это ограбление? – выкрикнул кто‑то из зала.
– Похоже, – кивнул Главный. – Должен сказать, что случай с Багдасаряном – не единственный. Около месяца назад кто‑то напал на старшую медсестру пульмонологического отделения, ударил ее по голове и забрал сумочку. Правда, в тот раз она уже находилась за территорией больничного комплекса, но это дела не меняет. Сегодня утром, до встречи с вами, я имел неприятный разговор со следователем, который указал на очевидные прорехи в работе службы безопасности нашей больницы. Я уже делаю все необходимое для того, чтобы подобное не повторилось, но тем не менее прошу всех вас проявлять предельную осторожность, когда вы покидаете здание. Старайтесь ходить по двое, смотрите, кто следует за вами. Следователь сказал, что у Багдасаряна пропали бумажник и ключи. Еще он заметил: если преступник облюбовал больницу, то он снова может попытаться напасть на кого‑то. Поэтому всем нам следует быть очень внимательными.