Врач от бога

– Я не понимаю, как такое могло произойти! – качая головой в прострации, проговорил Владимир Лазаревич, ни к кому особенно не обращаясь. – Лида всегда отличалась отменным здоровьем, скажи, Толик?

Муж Лиды тряхнул головой в знак подтверждения слов тестя.

– Из всех лекарств принимала только витамины и пищевые добавки, – продолжал ее отец. – И еще, кажется, слабительное – потому что так нужно было для поддержания диеты, которой Лидок строго следовала.

– Даже аспирин не пила, потому что никогда не болела! – вторила мужу Елена Исааковна. – Нет, такого просто не может быть! Это все еда в аэропорту, я не сомневаюсь…

– Но ведь Анатолий ел вместе с Лидой, насколько я понимаю? – предположила я. – А с ним все в порядке! Кроме того, если бы проблема заключалась в ресторанной еде, то мы имели бы гораздо больше жертв. Вы представляете, сколько людей каждый день проходит через этот пункт питания? Нет, Лида отравилась где‑то в другом месте.

– Да какая теперь разница, где она отравилась? – впервые подал голос муж Лиды. – Ее больше нет! Кто за это ответит?!

– Нужно провести вскрытие, – сказала я. – Оно покажет состояние внутренних органов…

– Нет, ни за что! – воскликнула Елена Исааковна. – Чтобы Лидочку кромсали, как кусок мяса?! Я не позволю!

– Вы хотите узнать, что произошло с вашей дочерью? Или предпочитаете закрыть на все глаза и молча горевать?

– Она права, – заговорил Владимир Лазаревич. – Лена, мы должны, просто обязаны выяснить все до конца!

– Лидочке уже все равно! – снова расплакалась Елена Исааковна.

– Ей – да, – согласился муж, нежно обнимая ее за плечи. – Нам – нет!

* * *

Армен Багдасарян встретил меня любезно. Это был хороший знак: от Олега, его однокурсника, я знала, что наш патологоанатом не слишком любит общаться с коллегами, имеющими дело с живыми пациентами. Армен представлял собой полную противоположность людей своей профессии, как их обычно рисуют в кинофильмах – неаккуратно одетыми, рассеянными, поедающими бутерброды, разложенные прямо на трупе, вызывая в памяти сказки о вампирах, оборотнях и людоедах. Интеллигентный, одетый с иголочки Багдасарян производил самое приятное впечатление и чем‑то напоминал патологоанатома из старого немецкого сериала «Инспектор Деррик», который под халатом носил смокинг и бабочку.

– Какими судьбами, Агния? – поинтересовался Армен.

Несмотря на то что работаем в одной больнице, впервые мы познакомились благодаря Олегу: выясняли, отчего умерла моя пациентка. Именно с этого визита и началось пресловутое расследование о подмене эндопротезов, которое взбудоражило всю больницу.

– Вы уже проводили вскрытие Лидии Томилиной? – спросила я.

Армен внимательно посмотрел на меня темно‑карими, круглыми и влажными, как у лошади, глазами:

– А почему вы интересуетесь, Агния?

– Лида – моя школьная подруга, – пояснила я. – Мне и ее родителям хотелось бы знать, что с ней произошло и почему.

– Ну, на вопрос «почему», боюсь, ответить не смогу – это дело соответствующих органов, – покачал головой Багдасарян.

– Вы думаете, что смерть Лиды – криминальная? – изумилась я.

– Полагаю, что так, – кивнул он. – Судите сами: внутренние органы – печень, почки, сосуды, а особенно легкие – подверглись серьезным изменениям. Такого не случается при принятии большой дозы синильной кислоты единовременно. Я послал в Центральную лабораторию образцы волос, тканей и органов вашей подруги, но результаты будут не раньше чем через пять‑шесть дней. Честно говоря, мне пришлось принять на веру то, что сказал лечащий врач об отравлении синильной кислотой, потому что подтверждающие это анализы из Центральной еще не пришли. Причина смерти – обширный отек легких, наступивший вследствие нарушения клеточного дыхания.

Как медик, я знала, что основное воздействие синильной кислоты заключается в угнетении клеточного дыхания. При приеме большой дозы возникает почти мгновенная смерть – в природе сравнительно мало ядов, которые действуют настолько быстро.

– В любом случае это всего лишь поверхностный осмотр. Если зайдете завтра, то я, возможно, смогу сказать больше, – закончил Багдасарян.

Итак, беседа с патологоанатомом дала больше вопросов, чем ответов. Идя по коридору к лифту, я столкнулась с группой мужчин. Их было четверо, в белых больничных халатах, но их лица не показались мне знакомыми. Разумеется, я знаю не всех врачей в нашей больнице – всех не запомнишь. Но вот эта странная компания вызвала у меня некоторое недоумение. Направлялись они, по всей видимости, именно к Армену. Один из незнакомцев – судя по всему, глава этой небольшой группы – взглянул прямо на меня, проходя мимо. От его взгляда мне стало не по себе: большие темно‑голубые глаза, практически лишенные ресниц, словно сканировали меня от макушки до пяток. Это длилось лишь мгновение, и потом мужчина отвернулся. Я едва поборола искушение вернуться и посмотреть, в чем, собственно, дело, но меня ожидала следующая операция, а времени до нее оставалось в обрез.

* * *

Дома все оказались в сборе – большая редкость. Когда я говорю «все», то имею в виду маму, Дэна и Славку, моего бывшего мужа, который заходит время от времени пообщаться с сыном. Строго говоря, мы со Славкой пока еще формально не разведены – просто не видим в этом необходимости. Я вроде бы замуж не собираюсь – благодарю покорно, уже насладилась сполна годами супружества! Славка, на мой взгляд, гораздо больше заинтересован в том, чтобы оформить все официально, ведь у него недавно родился ребенок от другой женщины. Я не в обиде: за те два года, что он находился в бегах, прячась от кредиторов, у которых взял денег на раскрутку собственного бизнеса и прогорел, каждый из нас устраивал свою жизнь, как мог. Тем не менее мой бывший ни разу не заикнулся о разводе, а я не настаивала, потому что сама терпеть не могу бумажную волокиту. Если Славке надо, пусть сам позаботится о формальностях!

Я радовалась, что мы с ним смогли договориться без взаимных оскорблений и сцен. Дэн все еще сердился на отца из‑за его бегства и того, что мне пришлось самой иметь дело с его кредиторами, но он отходчив, а потому я не сомневалась, что со временем обида полностью улетучится.

– Я подаю документы в университет! – с порога сообщил мне сынуля, пока я разбиралась с Кусей, нашей огромной черной терьершей, которая никак не желала отдавать мне тапку и требовала ласки.

– Один? – удивилась я, борясь с собакой. – Не посоветовавшись со мной?

– Я советовался с папой, – пояснил Дэн. – И с бабушкой. А с тобой мы почти не встречаемся, поэтому…

Он, разумеется, прав. Дэн сказал это без малейшего оттенка обиды, но я тут же почувствовала себя виноватой – как тогда, когда Данилка был еще совсем маленьким, а мне приходилось много работать, потому что Славка постоянно метался с одного места на другое, и постоянными заработками были только мой и мамин. Дэн всегда с пониманием относился к тому, что «маме надо в больницу», но на его маленьком детском личике и в широко распахнутых синих глазах я читала глубокую печаль каждый раз, когда оставляла его с мамой, а то и совершенно одного в пустой квартире. Теперь Дэну уже не так необходимо мое общество, но все же я в очередной раз дала себе слово поменьше работать и побольше времени проводить с сыном. Хотя теперь, пожалуй, это становится проблематичным не столько из‑за меня, сколько из‑за него самого!

– И что за университет? – поинтересовалась я. – Я думала, ты пойдешь в Мухинское.

– Брось, ма! Кому в наши дни нужны художники?

– Но ты, кажется, неплохо справляешься, – заметила я. – Была же выставка…

– Да, но одной живописью сыт не будешь! – прервал сынуля, отнимая наконец у Куси тапку и передавая его мне. – Я решил поступать на компьютерный дизайн – это гораздо более хлебное занятие в наши дни. А живопись – она же никуда не убежит?