Страница 26 из 133
Для капитана Чавеса служба в Элорсе стала поворотным пунктом биографии, там он, по его словам, «открыл самого себя». Вместе с ним на новое место службы приехала Нанси с детьми. Их жизнь отныне, как и у всех обитателей городка, была тесно связана с тем, что происходило в гарнизоне. От военных зависело многое: транспорт, завоз продовольствия, защита от капризов погоды, от «лихих людей» с оружием, которых много бродило по необжитым просторам штата: разведывательные группы колумбийских партизан, парамилитарес, контрабандисты, уголовные банды, наркотрафиканты. Чавес впервые по-настоящему ощутил вкус власти. Его голос был непререкаем, к нему прислушивались, дружбы с ним искали, и не всегда для благих дел. Таким он указывал на дверь.
Чавес властью не злоупотреблял, но порядок и дисциплину наводил твёрдой рукой, так что сомнений ни у кого не возникало: это прирождённый лидер, он знает, что делает. Чавес был уверен, что ему придётся оставаться в звании капитана очень долго. Начальство на дух не переносит фрондёров и потенциальных бунтарей. Но так получилось, что в Элорсу с внезапной инспекционной проверкой нагрянул главнокомандующий армией Хосе Умберто Вивас. Его считали человеком непредсказуемым, капризным до самодурства. От него можно было ожидать самых неожиданных выводов и, соответственно, служебных последствий. Благополучно завершив инспекцию, генерал, перед тем как сесть в вертолёт, спросил Чавеса: «Когда вы ожидаете очередное звание?» — «В текущем году, мой генерал», — последовал ответ.
В Каракасе Хосе Умберто затребовал список офицеров, которым по выслуге лет надлежало присвоить звание майора. Отметив галочкой фамилию Чавеса, генерал сказал: «Поставьте его первым в списке. Ему нелегко приходится в Элорсе, у черта на куличках. А того, кто был первым, из столичного гарнизона, перенесите на второе место».
Не только службой жил Чавес, он был душой гарнизонных торжеств и праздников. Его не надо было упрашивать: он с нескрываемым удовольствием пел на товарищеских встречах, и репертуар его был разнообразен — coplas и фольклорные песни, танго и болеро. Коронным номером было исполнение баллады (el corrido), посвященной прадеду Майсанте. Друг Чавеса вспоминал, как тот произносил речитативом слова баллады, аккомпанируя себе на куатро: «Он делал это с таким глубоким чувством, что у нас, скажу честно, мурашки бегали по коже».
Иногда Чавес организовывал музыкальные праздники для офицерских семей, жителей Элорсы и её окрестностей. Прежде подобные мероприятия тоже устраивались, но за большие деньги и для избранной публики: богатых скотоводов, крупных землевладельцев, важных чиновников. Певцы и певицы предпочитали петь для них шлягеры на английском языке. Всё проходило за высокими оградами, с изысканным угощением и изобилием виски двенадцатилетней выдержки. Этот устоявшийся ритуал для местной элиты Чавес отверг с ходу. В Элорсу зачастили те фольклорные звёзды, которые ему особенно нравились, — Кубиро, Кристобаль Хименес, Рейна Лусеро, Луис Сильва, Сексахесимо, Денис дель Рио. Они выступали для всех горожан, на специально возведённых на площади подмостках.
Чтобы заплатить артистам, Чавес прибегал к традиционной для этих степных мест практике — «аукционам скота». Чтобы получить животных для аукциона, Чавес с двумя-тремя солдатами отправлялся за город, встречался с пастухом и просил «какую-нибудь тощую корову» для организации праздника. Потом эта просьба звучала снова и снова, но на других пастбищах. Пастухи с пониманием относились к обращению майора, и очередная «тощая корова», которую было не жалко пожертвовать, обязательно находилась. Продажа с аукциона «тощих коров» не только помогала собрать средства для оплаты солистов, но и подготовить для гостей щедрое угощение с мясом на вертелах в лучших традициях льянерос.
Эту сторону жизни Чавеса в Элорсе отчасти отражают воспоминания певца Кристобаля Хименеса:
«Я познакомился с ним примерно в 1985 году, в Элорсе. Он был майором, начальником гарнизона и президентом тамошних праздников. Он пригласил меня выступить, а я после нескольких концертов в Маракае был не в голосе. Объяснил ему: „Шеф, много петь не смогу“, на что он ответил: „Если ты споёшь народу 'Corno de Maisanta', я оплачу тебе как за полный концерт“. Своё обещание он выполнил. На следующий день после выступления Чавес решил отвезти меня на военном джипе в Маракай. Мы добрались до переправы на реке Араука, но паром дал течь, и мы долго не могли перебраться на другой берег. Но с Чавесом время пролетело незаметно. Мы много говорили о революции, о народных страданиях, о переменах, которые нужно произвести в Венесуэле. Конечно, я тогда не знал, что говорю с человеком, который посвятил свою жизнь борьбе за такие перемены. Мы просидели в джипе до восьми часов утра. В какой-то момент Чавес почувствовал усталость и задремал. Я замолчал, потом тоже заснул и увидел сон. Хотя не знаю, был это сон или видение. Передо мной предстал Чавес, но не в полевой форме, а в белом торжественном мундире с золотым позументом. От удивления я проснулся, не зная, как истолковать это видение. И вот через много лет я увидел по телевизору парад на Лос-Просерес и Чавеса в белом президентском мундире, точно таком, в каком он мне привиделся на берегу Арауки. Да, Чавес — это загадочное явление, личность, выбивающаяся из безликой толпы…»
В Элорсе Уго продолжил поиски «следа Майсанты». Расспрашивая престарелых обитателей селения через семьдесят с лишним лет после боевых подвигов Майсанты, Уго открывал всё новые эпизоды жизни героического предка. Однажды Уго познакомился со старушкой Флор Амарильо, которая видела Майсанту, когда была девочкой. Флор рассказала, что партизанский вождь заглянул в их дом, чтобы встретиться с хозяином, и застал всю семью в слезах. Женщины объяснили, что неделю назад в селение нагрянул отряд полковника, служившего Гомесу. Полковник хотел арестовать хозяина дома, друга Майсанты. Не обнаружив его, увёз с собой одну из дочерей как заложницу. Расспросив обо всём, Майсанта сказал женщинам: «Я скоро вернусь» и ускакал.
Прошло несколько дней, и Майсанта снова появился у дверей скромного жилища. Он сумел найти и спасти девочку. Старушка, не скрывая слёз, сказала Чавесу: «Знайте, в стенах этого дома все боготворили вашего прадеда».
По словам Чавеса, именно в Элорсе он научился понимать индейцев. В венесуэльском обществе всегда существовало отторжение «коренных народов». Они жили как бы вне пространства и времени. Индейцев не считали венесуэльцами, они не имели документов. Энтузиасты-антропологи и социологи призывали изменить государственную политику в отношении исконных обитателей страны, но к ним мало кто прислушивался. Дилемма для туземцев была простой: или ассимиляция (если повезёт), или физическое уничтожение. По мере освоения окраинных земель страны натиск на индейцев усиливался. Судебными властями, как правило, игнорировались случаи насильственной гибели индейцев. Всё списывалось на «неблагоприятные условия жизни», «пьянство», «межплеменную вражду».
Вокруг Элорсы обитали племена йарурос (yaruros) и куивас (cuivas), которых белые пришельцы методично выживали и безжалостно преследовали, загоняя в труднодоступные, непригодные для жизни места. Священник Гонсало Гонсалес посвятил Чавеса в историю взаимоотношений местных землевладельцев с индейцами. В начале 1960-х годов на берега реки Каньо-Карибе прибыли вооружённые люди, претендовавшие на «колонизацию» неосвоенных земель, которые принадлежали индейцам с незапамятных времён, и, чтобы согнать их с насиженных мест, применяли самые дикие методы устрашения, вплоть до геноцида.
Один из таких эпизодов вошёл в историю Венесуэлы как «кровопролитие в Рубейре». Землевладелец нанял на работу индейцев, обитавших по соседству с его имением. Первый день прошёл спокойно. Хозяин и его подручные присматривались. На следующий день, когда после нескольких часов работы индейцы сделали перерыв, чтобы поесть, на них внезапно обрушились удары хорошо отточенных мачете. Хозяйские головорезы были безжалостны: отрубали головы, убивали детей, вспарывали животы женщинам. Спастись удалось двум индейцам: они прыгнули в реку, несколько дней прятались в лесу и потом глухой ночью пришли к священнику. Он тайком переправил их в Каракас. Разразился скандал. В ходе расследования в окрестностях Рубейры нашли сожжённые человеческие останки. С помощью адвокатов и подставных свидетелей дело замяли: «виновными» оказались сами индейцы.