Страница 42 из 75
-- Ахи бахи хоуз, аки баки коуз!!! - и разбегались в разные стороны, один ловил.
Аннеке с удивлением расслышала в детской считалочке неслабое, хотя искаженное почти до неузнаваемости заклинание перехода. Не следовало удивляться, если время то времени кто-то из детей бесследно исчезал. Она хотела остановиться и проследить за игрой, но провожатый потащил ее дальше.
Узкие кривые не мощеные улицы, вначале с ямами, наскоро засыпанными первым подвернувшимся под руку мусором, постепенно, ближе к центру города, распрямлялись, ширились и покрывались досками, потом битым камнем, а потом и отесанными известняковыми плитами. Дома на окраине, показавшиеся Аннеке такими красивыми и богатыми, терялись в сравнении с домами, возведенными здесь. Колонны, лестницы с фигурными перилами, мраморная облицовка и даже изваяния людей и животных, выглядевшие как живые!
Мальчик, покружив Аннеке по улицам и переулкам, вывел ее к не самому большому и красивому, но очень добротному дому в три этажа со стеклянными окнами, составленными из разноцветных донышек бутылок, обрамленных в свинцовые переплеты. Над входом висела самая настоящая картина, писаная на доске масляными красками и изображавшая кипящую на огне кастрюлю, из которой выглядывал веселый и бодрый, в ярких зеленых перьях петух, приподняв одним крылом крышку, а другим как бы приветствуя входящих. Аннеке хихикнула про себя, подумав, что художник был явно не знаком с азами кулинарии.
Провожатый толкнул дверь, толстую и необычайно крепкую, явно способную выдержать все превратности трактирно-гостевого ремесла, и невероятно скрипевшую. Возможно, хозяин из экономии использовал скрип вместо дверного колокольчика и поэтому нарочно не смазывал петли.
Он уже спешил навстречу посетителям. Это был крупный толстяк с распаренным красным добродушным лицом, лет пятидесяти, рано облысевший, в мешковатой одежде, кое-где запачканной жиром и соусом, в фартуке, с полотенцем, которым он на ходу вытирал большие красные руки. Из-под закатанных рукавов и расстегнутого ворота виднелись многочисленные старые шрамы, из чего Аннеке решила, что трактирщик раньше был воином. Выглядел хозяин человеком бывалым, даже если бы спрятал шрамы, а добродушие его казалось каким-то насквозь практичным и имело четко определенные границы. Быть может, поэтому заведение смотрелось таким мирным и процветающим.
Мышонок Терент, едва завидев хозяина, громогласно завопил фальцетом:
-- Привет, старина Бауглок! Как жизнь? Небось, кучу денежек вытряс из постояльцев? Обдираешь их, как липку? Как жена и детки? Твоего старшего сынка приняли наконец в шайку, куда он всегда так хотел? Никто больше в твоем трактире не отравился? А тот несчастный жив? Вот и хорошо! Везет же тебе в жизни, Бауглок! Да будут и дальше боги благосклонны ко всем нам!
Аннеке вся напряглась, ожидая, что хозяин сейчас кликнет помощников, и их с Мышонком выкинут отсюда с треском, но немногочисленные посетители, кучковавшиеся около огромной бочки с краном в углу большой трапезной, только громко заржали, а Бауглок издал нечто среднее между ворчанием и смехом, похлопал Терента по щуплому плечу так, что тот едва устоял на ногах, потом поклонился Аннеке:
-- Мое почтение, госпожа. Чего желаете? Отобедать? Комнатку?
Голос его был очень низким и хриплым.
Мышонок снова затрещал:
-- Вот, привел тебе постоялицу: тихая, скромная, никакого от нее беспокойства не будет, родственница это наша из деревни, в городе ну совсем в первый раз, ничего не знает, я слежу, чтоб ее тут, в Ахте, не облапошили, без меня она никуда, я ее опекаю, если чего купить или достать нужно будет... Комнатка-то недорогая нужна...
И Мышонок принялся нахваливать Аннеке, хозяина, гостиницу, а в основном себя. Аннеке же, пока Бауглок и Терент вели переговоры, осмотрелась.
Общий зал в трактире был большим, имелся камин, на огне которого заодно и готовили: на толстых цепях с крюками висели два железных котла, в одном кипела вода, в другом булькало весьма аппетитно пахнущее варево из овощей. На вертеле, приводимом в движение каким-то механизмом, крутился крупный молочный поросенок. Аннеке почувствовала, что страшно проголодалась.
Она прислушалась к своим ощущениям, но не уловила ни тени чувства опасности. Хозяин трактира и ее проводник были доброжелательны и не замышляли ничего худого. Хозяин действительно рад заполучить такую постоялицу, она ему понравилась. Мышонку лестно опекать настоящую ведунью. В этом трактире можно без опаски поселиться и пожить хотя бы первое время. Аннеке не видела еще хозяйку трактира, но почему-то верила, что и тут все будет в порядке.
Единственная проблема - деньги. В ее кошеле звенели лишь несколько медных монеток, когда-то давно найденных ею в хозяйстве Тэш среди мелочей на кухне: в деревне все за все расплачивались продуктами и работой. И самоцветы, припрятанные в корсаже, предстояло еще как-то превратить в деньги, да чтобы не обманули... Девушку кольнула вдруг мысль, что сверкающие камушки из пещеры могут быть не такими ценными, как ей показалось. Она подергала за рукав заливающегося соловьем Мышонка.
Удивительно, но, вмиг вникнув в суть дела, Мышонок переговорил коротко с хозяином, и Бауглок, еще раз внимательно оглядев Аннеке, предоставил ей кредит, а на робкое выражение благодарности ответил, что не впервые имеет дело с деревенскими. Это надежнее, чем с солдатами, у которых деньги-то в кармане иногда звенят, но достаются не ремесленнику, который солдату сапоги шьет, и не трактирщику, который его кормит и от дождя укрывает, а тратятся в основном в игорных заведениях и веселых домах. А деревенским-то в городе где сразу денег достать?
А за Аннеке не пропадет, уж он-то, Бауглок, в людях разбирается, а если б не разбирался, то давно б с сумой по миру ходил за подаянием, а то б и в земле его косточки гнили... А не желает ли госпожа немедля на комнатку взглянуть, правда, скромную комнатку, учитывая все обстоятельства... А там уж как судьба дело обернет...
И Аннеке, не успев опомниться, поднялась с Бауглоком и Мышонком Терентом по прочной, но не без умысла скрипучей лестнице { с такой лестницей хозяин легко мог следить за всеми перемещениями по дому }и оказалась в небольшой комнатке под крышей, озаряемой закатным солнцем.
Приотворенное окошко, застекленное донышками бутылок так же, как и окно внизу, в главном зале трактира, окрашивало солнечные лучи в зеленый цвет. Окно выходило на улицу, на вход в трактир, и занавешивалось короткими, старенькими, но тщательно заштопанными и белоснежно чистыми занавесочками. В комнате из мебели стояли кровать с соломенным тюфяком и двумя подушками, как и обещал Терент, стол со стулом и большой, плетеный из лозы сундук с отделениями для одежды и вещей. Еще на табуретке в углу помещались таз и кувшин для умывания.
Комната была не хуже той, в которой жила Аннеке в доме Тэш, а, пожалуй, и получше. Под кроватью девушка углядела жаровню на железном листе и ночную вазу. Бауглок кивнул в сторону кровати и сказал, что все убирает его дочка, а Аннеке будет жить, как принцесса и ручек не намозолит. Но вот где можно поколдовать, он прямо сейчас и не знает, но подумает, а прямо здесь лучше не надо, уж он-то колдовство видал и кое-что знает. Как бы не вышло плохого. А сейчас все равно Аннеке надо отдохнуть после долгой дороги и освоиться в городе, а там видно будет. Аннеке покивала.
Тут лестница заскрипела, и в комнату вошла, как сразу поняла Аннеке, хозяйка этого трактира, полненькая, небольшого роста, седая, темноглазая, румяная женщина, чистенькая, выглаженная и пахнущая свежевыпеченной сдобой. Она тащила поднос с мисками и кружкой и сразу начала извиняться, что не постучала, поскольку руки заняты, а стучать ногой как-то недо-стойно.
Хозяйка попросила называть ее матушкой Тэрой, поставила поднос на стол, уплыла и приплыла вновь со стопкой чистого белья, постелила Аннеке кровать, рассказывая между делом о порядках в трактире, и о своих сыновьях и дочках.