Страница 125 из 130
— А теперь шампанское, — сказал Томас Ливен, поливая раскаленную жаровню. Покалывающий ноздри и многообещающий аромат немедленно распространился вокруг.
— Ааааах, — произнес Гувер, откинувшись на спинку. Даже лицо Донована слегка смягчилось, он едва заметно улыбнулся.
— Видите, — сказал Томас, — уже действует, — и, продолжая орудовать, как бы между прочим заметил:
— ФБР придержит самые тяжкие доказательства против Абеля. Его не приговорят к смерти.
— А к чему?
— Простите? — брови Томаса поползли вверх. — Мистер Донован, вы меня удивляете. Что значит «к чему»? Но хотя бы жизнь своему клиенту вы могли бы сохранить.
— Не искажайте мои слова! Это мистер Гувер сказал, что Абель должен отправиться на электрический стул!
— С точки зрения права — да, — резонерствовал Томас, раскладывая тем временем деликатесную закуску. — Но если у ФБР имеются свои планы в отношении вашего клиента…
— Что тогда?
— Тогда, конечно, появилась бы возможность вынести иной приговор. Например, пожизненное заключение. Тридцать лет тюрьмы. Двадцать, десять…
— А что со всеми обвинениями, о которых говорил мистер Гувер?
— Обвинительный материал можно и придержать, во всяком случае часть его. Самую главную часть. Ешьте, мистер Донован, ешьте ради бога, иначе ваши почки остынут.
Седовласый адвокат принялся механически жевать. Он сощурился на Томаса.
— А что будет, если… — он поперхнулся и закашлялся. Томас услужливо похлопал его по спине.
— Вот видите, я хотел сказать, но не решался. Не подобает мне напоминать об этом такому важному человеку.
— О че-еем? — прохрипел Донован, раздраженно пытаясь продышаться.
— О том, что не следует говорить с полным ртом, — коротко ответил наш друг. — Думаю, теперь можно продолжить.
Донован отложил свой прибор. Губы его плотно сжались, а голос зазвучал так, как если бы заговорила ледяная сосулька:
— Оставим эту игру в кошки-мышки. Я спрашиваю: что будет иметь ФБР, если придержит самый тяжкий обвинительный материал и тем самым спасет жизнь Абелю?
Томас взглянул на Гувера:
— Не хотите ли ответить на этот вопрос, сэр?
Гувер буркнул что-то невразумительное и склонился над тарелкой.
— Все правильно, — сказал Томас. — На самые неприятные вопросы всегда приходится отвечать мне. Что ж, охотно это сделаю. Мистер Донован, в этом случае ФБР с большой долей вероятности получит шанс рано или поздно спасти жизнь какого-нибудь американского агента.
— Американского агента?
— Мистер Донован, мне действительно страшно неприятно вторгаться в святая святых американской секретной службы, но вы ведь сами когда-то были членом этого клуба, не так ли? И тогда, в конце войны, именно вы помогали создавать немецкую контрразведку против Советского Союза. Или нет?
Джеймс Б. Донован молчал.
— Я вас не упрекаю, — сказал Томас, подмигивая, — в конце концов, такова была ваша задача. Н-да… Даже если кто-то найдет странным, что именно вы сегодня защищаете советского шпиона.
— Как назначенный защитник. Суд хотел бы тем самым доказать свою беспристрастность.
— Конечно, конечно, это вовсе не упрек, — предупредительно сказал Томас.
— Полагаю, каждая страна имеет свою разведку, — произнес Донован, слегка задетый.
— Вот только попадаться не надо, — невнятно проворчал Гувер, склонившись над своей тарелкой.
— Именно, — подтвердил Томас. — Но вообще-то я предвижу уже сейчас — это всего лишь просчет возможных вариантов, — что наступит день, когда Советы схватят американского агента. Такое ведь может случиться? Возьмите еще немного почек, господа, — и он элегантно разложил закуску. — Например, мне довелось слышать, что одна секретная служба в течение многих лет засылает самолеты в некую страну не только для того, чтобы фотографировать облака.
— Это, разумеется, совершенно нелепый слух, — сказал Гувер, не поднимая головы.
— Конечно, конечно, — мягко сказал Томас. Тут Донован внезапно насторожил уши. — Советские протесты из-за нарушений русского воздушного пространства, разумеется, совершенно беспочвенны.
Гувер взглянул и подмигнул:
— Речь идет о самолетах, изучающих метеорологическую обстановку, которые иногда случайно сбиваются с курса.
— Ясно. Но что случится, если один из этих… хм… метеопилотов будет случайно сбит? — осведомился Томас.
— Эти метеосамолеты я знаю, — медленно произнес Донован. — ПВО их никогда не собьет, они летают на слишком большой высоте.
— Невозможное сегодня может произойти завтра. Кроме того, как я слышал, с недавнего времени появились очень точные ракеты. Теперь, если такая ракета достанет с неба американского метеопилота и он выживет и предстанет перед судом, а речь идет о летчике, которого мистер Гувер желал бы заполучить обратно… не жалко было бы, что мистер Абель к тому времени отправится уже к праотцам? Труп — не козырь в торговле, господа.
— Нет, в самом деле, мистер Шойнер, — сказал Эдгар Гувер негромко, — ваш цинизм заходит слишком далеко.
— Пардон, господа. Я говорил всего лишь об одной возможности. Чистая гипотеза…
Очень медленно заговорил адвокат:
— А если никто из наших метеопилотов не будет сбит?
— Вот видите, — дружелюбно сказал Томас, — наконец-то мы начинаем понимать друг друга, мистер Донован. Могу хорошо себе представить, что в этом случае мистер Абель из чистой благодарности решится сменить хозяев и начнет работать на американскую секретную службу.
Джеймс Б. Донован остановил взгляд на Эдгаре Гувере:
— Вы того же мнения?
— Вы слышали мистера Шойнера. Больше мне добавить нечего.
Краска бросилась в лицо Донована:
— За кого вы, собственно, меня принимаете, мистер Шойнер? За кого принимаете моего клиента? На что это вы намекаете?
— Это, — скромно ответил Томас, — игра моей фантазии, мистер Донован, и ничего больше.
— Ни на что подобное мой клиент никогда не пойдет! — крикнул Джеймс Б. Донован.
12
24 августа 1957 года некий Петер Шойнер явился в нью-йоркскую тюрьму для подследственных. У него было разрешение от высоких верхов поговорить с Рудольфом Ивановичем Абелем с глазу на глаз. Директор лично сопроводил эту «вип-персону» через бесконечные коридоры в комнату для свиданий. Попутно он рассказал, что советский шпион успел завоевать здесь всеобщие симпатии:
— Обычно в тюрьмах заключенные скверно относятся к красным. Но этот Абель — исключение! — директор закатил глаза. — Скажу больше: он — всеобщий любимец! Дает музыкальные концерты заключенным, представляет кабаре, изобрел новую систему оповещения…
— Что он сделал?
— Ну вы же знаете, — директор смущенно засмеялся, — как заключенные переговариваются друг с другом, когда сидят в камерах.
— Старая добрая система перестукивания, — сказал Томас, со вздохом припомнив свой тюремный опыт.
— Абель предложил нашим заключенным новый и лучший способ, который функционирует в сто раз быстрее!
— Какой именно?
— Не хочу разглашать. Скажу одно: по электропроводке.
— Черт побери! — Томас вскинул брови. И подумал: лучших деловых партнеров встречаешь в жизни всякий раз, когда от этого уже никакого проку.
Они подошли к переговорной. Томас зашел внутрь. За мелкоячеистой проволочной сеткой в элегантном костюме стоял Рудольф Иванович Абель. Взгляд его, обращенный на посетителя, был серьезным. Директор сделал знак служащим, и те удалились вместе с ним. Тяжелые железные двери закрылись. Томас Ливен и советский шпион Абель стояли, разделенные лишь проволочной сеткой. Они долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. В помещении было очень тихо. И тогда Томас Ливен заговорил… Мы не знаем, что он сказал. Мы не знаем, что отвечал Абель. Ни Абель, ни Томас никогда об этом не рассказывали. Беседа продолжалась сорок девять минут.
26 сентября 1957 года открылся процесс против Рудольфа Ивановича Абеля. Председательствовал его честь судья Мортимер Байерс. Слушания были по большей части открытыми. Благодаря находчивости Абеля его защищал один из лучших адвокатов Америки. Когда ему предложили выбрать себе защитника, он объяснил: