Если сердце верит

— Но вы ведь тоже.

— Да, но я лучше вооружен. Я даже не предполагал, что епископату доступны такие средства, пока мне не понадобились все эти адвокаты, пресс-секретари и лоббисты. Но они появились откуда ни возьмись. И до сих пор работают, Лили. Все были уверены, что газета извинится и перед вами. Если я неповинен в том, в чем меня обвиняли, то совершенно логично, что невиновны и вы.

Вспомнив каждое слово тех самых обвинений, Лили снова пришла в ужас и тут же начала оправдываться:

— Я никогда не говорила того, что они опубликовали. Я вообще не собиралась беседовать о вас, но репортер хитростно вовлек меня в разговор и ловко выудил все, что ему было нужно. Он твердил, что женщины считают вас привлекательным. Я же отвечала, что все это абсурд, поскольку вы священник.

— Да, да, Лили, я знаю, вы никогда не проявляли ко мне ничего, кроме уважения.

— Но разве могло быть иначе? Ведь вы же действительно священник!

— Хорошо бы вас послушала та рыженькая дамочка, которая очаровала-таки меня в прошлом году на губернаторском балу. — Лили ахнула, а кардинал усмехнулся: — Увы, такое тоже случается. И потом, — тут он явно перестал улыбаться, — я думаю, бывают и нечестные священники, как, впрочем, и нечестные мужья. Я никогда ничем подобным не занимался и впредь заниматься не стану. И я всегда чувствовал, что вы такая же. А насчет неуравновешенности… Глупость какая! Я много лет был вашим советчиком и знаю, что вы очень рассудительны. Боже правый ведь это именно вы даете мне силы! Хотя, разумеется, если бы я хоть словом обмолвился об этом при журналистах, они непременно вывернули бы все наизнанку.

— Но почему они так поступают?! — воскликнула Лили. — Кто дал им право? И почему я?

Она терпеть не могла этот вопрос, но он сам сорвался с языка. Это Фрэн Россетти вытянул его из самых темных глубин. Может, именно его глубокий голос внушал уверенность в том, что кардинал все знает, поскольку он — наместник Бога на земле. Лили не была религиозна, но почему-то отзывалась на его голос, на его речи, да и не она одна. Проникая в людские души, он осторожно и бережно очищал их от грязи.

И Лили, молчаливая по природе, продолжала спрашивать:

— Почему со мной вечно что-то происходит? Сейчас — это; тогда — Донни Киплинг? Почему мне так нелегко с мамой? А мое заикание? Разве я сделала что-то дурное, отец Фрэн?

— Не рискну утверждать наверняка, — ответил он, — но, возможно, потому, что Господь знает: вы способны выдержать все испытания и учиться на своих ошибках. Далеко не всем это дано, а некоторые люди просто слишком слабы. Сильным был Иисус. И вы тоже сильная.

Лили хотелось сказать, что она не Иисус и вовсе не стремится быть распятой — а ей казалось, что именно это с ней и проделывают, — но она не решилась богохульствовать. Отец Фрэн допускал полную откровенность, однако, Лили не могла перейти определенных границ.

— Впрочем, что это я? — остановил себя Россетти. — Снова взялся за свое и совсем забыл, что вы не разделяете полностью постулаты ни одной религии, в том числе и моей. Но я имел в виду именно то, что сказал. Вы действительно сильная, Лили.

— И ни в чем не виновна, — напомнила она, ощущая новый прилив ярости. Лили вдруг испугалась, поняв, что гневается на кардинала. Если он и впрямь наместник Бога, то должен был открыто и публично выступить в ее защиту! Если в нем есть хоть капля рыцарственности, как говорит Поппи, то отец Фрэн должен был потребовать сатисфакции для нее прежде, чем для себя.

— И еще вы умны, — продолжал кардинал, — и знаете, что в жалости к себе мало пользы.

— Мне следовало предположить, что вы это скажете.

— Да, следовало. Я вообще легко предсказуем. Помните, как я всегда хотел, чтобы вы были ближе к дому? Мы с вами постоянно двигались именно в этом направлении: Манхэттен, Олбани, Бостон, Лейк-Генри, наконец… Ближе уж некуда. Вы виделись с вашей мамой?

Лили засмеялась:

— Тут вы тоже предсказуемы. И как всегда, говорите без обиняков. — Улыбка ее угасла. — Мать не слишком обрадовалась нашей встрече. Похоже, мое присутствие отравляет ей жизнь.

— Вы разговаривали с ней?

— О несущественных вещах.

— Все-таки вам необходимо сделать это.

— Знаю. Но это тяжело.

— Со мной же вы говорите.

— Но вы же не моя мама. Я и с друзьями своими говорю, но это тоже совсем другое дело. И почему матери бывают так упрямы?

— Бог предначертал им быть такими, — ответил кардинал. — На чьи еще плечи Он смог бы возложить все тяготы земной жизни, не боясь, что они не выдержат?

— Кажется, за мои плечи Он не опасался.

— Это сейчас вы так говорите, Лили. Посмотрим, что будет, когда сами станете матерью.

Он сказал об этом как о чем-то уже решенном. Когда-то так думала и сама Лили. Но теперь она не верила в это. Ей уже тридцать четыре. А Бог создал женщину так, чтобы она рожала с девятнадцати. Во всяком случае, это утверждал ее гинеколог. Когда же Лили передала его слова кардиналу, тот заявил, что с тех пор, как гинеколог закончил свое обучение, Бог уже несколько раз пересмотрел научные концепции и убедился в том, что светлый женский разум вполне способен компенсировать некоторые недостатки не вполне молодого тела.

Церковь считает, что цель любого брака — продолжение рода. Лили придерживалась иного мнения, но никогда не высказывала своих взглядов кардиналу.

— Будьте упорны, Лили, — сказал он.

Она не сразу поняла, что речь идет о Майде.

— Я бы хотел, чтобы вы с вашей мамой пришли к согласию. Попытаетесь?

— У меня нет выбора, — тихо ответила она. — Кажется, мне придется тут еще немного задержаться.

— Должно быть, у вас очень красиво в это время года.

— Это правда. — Посмотрев в окно, Лили увидела желтую ольху на опушке леса, рядом — алый клен, а справа и слева — темную зелень кустов. И все это несмотря на туман.

— И потом, у вас есть дом. Что еще нужно человеку для счастья?

«Отмщения», — подумала Лили, но скорее уж рискнула бы вступить с ним в споры о Святой Троице, чем произнести это слово. Ведь Россетти постоянно твердил о прощении. Он не одобрил бы ее мыслей о мести.

Джон Киплинг — совсем иное дело. Лили думала об этом все утро. К полудню она сильно разволновалась и устала. Понимая, что нужно чем-то заняться, Лили надела джинсы и клетчатую фланелевую рубашку, в каких ходила половина города, спрятала волосы под кепку «Ред сокс», намотала на шею широкий шарф, нацепила огромные темные очки Селии и поехала в город.

Густой туман висел прямо над дорогой. Сквозь него пробивались только яркие краски осенних деревьев да стоявшие по обочинам дома. Они все чаще попадались по мере приближения к центру горю да. От влажности воздух казался пронзительно-холодным, и потому мало кто решался высунуть нос на улицу. Лили это было только на руку. Она не спеша проследовала мимо магазина Чарли, впервые после возвращения на родину осмелившись на такое средь бела дня. Потом свернула у почты, приехала к желтому викторианскому зданию, где находилась редакция газеты, и остановилась возле пикапа, вероятно принадлежавшего Джону.

Лили не пришлось долго искать нужную дверь — она отличалась от других множеством медных табличек. Позвонив, Лили вошла и очутилась в кухне. Отсюда она медленно двинулась дальше, не снимая на всякий случай ни кепку, ни шарф, ни темные, очки и ориентируясь на голос, доносившийся из бывшей парадной залы. Здесь за письменным столом сидела молодая женщина. Она прижимала к уху телефонную трубку, сосредоточенно хмурилась и, явно смущаясь, изучала какие-то бумаги. Когда же незнакомка оглянулась, Лили поняла, что перед ней девочка, и девочка эта уже на сносях.

Через несколько секунд послышались шаги на лестнице, и у противоположной двери появился Джон. Бросив на Лили тревожный взгляд, он подошел посмотреть, что делает его сотрудница. Взяв у нее трубку, Джон принял информацию, и Лили поняла, что речь идет об объявлении в газету.