Иметь и хранить

— А, вот и капитан Перси! — воскликнул он, заметив меня. — Вы-то мне и нужны. Для вас война — дело привычное, вот и научите, как побить этих испанских нахалов.

— Тут нечему учиться, сэр, — сказал я. — У англичан это получается само собой. Однако вполне ли вы уверены, что нам и впрямь представился случай поразвлечься?

— На сей раз нет никаких сомнений, — ответил он. — Ночью этот корабль вошел в устье; Дэвис подал ему сигнал остановиться, потом приказал дать пушечный выстрел поверх его палубы, но тот продолжал плыть как ни в чем не бывало. Конечно, тогда было темно и рассмотреть его как следует не удалось, но если корабль не вражеский, то почему он не остановился, чтобы заплатить подать на содержание форта? К тому же мне доложили, что водоизмещение у него не меньше пятисот тонн, а такие большие суда никогда еще в наши воды не заходили. Поскольку ветра почти не было, к нам тотчас отправили нарочного, надеясь, что он сможет опередить врагов и предупредить нас. В Бэссиз-Чойсе нарочный пересел на свежего коня и на рассвете обогнал-таки неприятельский корабль. На реке был туман, и он смог разглядеть только одно: что корабль очень большой и что на нем три яруса пушек.

— А какой на нем был флаг?

— Никакого.

— Да — сказал я, — это подозрительно. Как бы то ни было, мы правильно сделали, подготовившись к встрече. Их тут ждет горячий прием.

— А между тем кое-кто советует мне сдаться, — продолжал губернатор. — Есть тут по крайней мере один, которому хочется, чтобы я отправил «Тигр» вниз по течению с белым флагом и с моей шпагой.

— Где он? — вскричал я. — Уверен, что он не англичанин.

— Я такой же англичанин, как и вы, сэр! — тотчас откликнулся джентльмен, в котором я узнал своего недавнего знакомца — мастера Эдварда Шарплеса. — Хорошо вам, шальным забиякам из Нидерландов, толковать о сопротивлении испанцам, у которых бойцов вдвое больше нашего, а пушек столько, что они всё здесь могут разбомбить в пыль. Но люди умные понимают: при таком соотношении сил лучше всего сдаться.

— А трусливым законникам-крючкотворам лучше всего помалкивать, когда говорят мужчины и солдаты, — не остался в долгу я. — Мы тут собрались не за тем, чтобы заключать договор с дьяволом, так что стряпчие нам не нужны.

Офицеры и канониры захохотали, но мастер Эдвард Шарплес продолжал гнуть свое: страх перед испанцами сделал его очень храбрым со всеми остальными.

— Они сотрут нас с лица земли! — стенал он. — Не оставят в Америке ни одного англичанина! Их кулеврины разнесут этот форт в щепки, они разорвут нас в клочья своими гранатами, скосят картечью! — Тут его голос сорвался на визг, и он весь затрясся, как в приступе лихорадки. — Да что вы все, спятили?! Ведь на нас идет Испания, богатейшая, могущественная Испания, которой подвластен весь Новый Свет!

— А сражается с нею Англия! — крикнул я. — Да устыдись же ты наконец и придержи язык!

— Если мы сейчас же сдадимся, они нас отпустят, — проскулил он. — Мы сможем сесть в лодки и добраться до Бермудских островов. Они нас отпустят, отпустят!

— Прямиком на галеры, — пробормотал Уэст.

Шарплес решил попробовать другое средство:

— Подумайте о женщинах и детях!

— Как раз о них мы и думаем, — сурово ответил нив сердцах добавил: — Замолчи же наконец!

Губернатор, человек храбрый и честный, встал со своей пороховой бочки.

— Ваши рассуждения не имеют отношения к делу, мистер Шарплес, — сказал он. — По-моему, всем ясно, в чем состоит наш долг, а сильны мы или слабы, значении не имеет. Здесь позиция, которую нам надлежит оборонять, и мы либо удержим ее, либо умрем. Да, нас мало, но мы — Англия в Америке, и мы отсюда не уйдем. Здесь пятое королевство нашего короля[42], и мы отстоим его. Так что положимся на Бога и будем драться до конца.

— Аминь, — сказал я.

— Аминь, — хором повторили члены Совета, депутаты Палаты и вооруженные поселенцы, сгрудившиеся вокруг.

Тут в толпе послышались взволнованные возгласы, и наблюдатель, стоявший на большой кулеврине, закричал: «Вижу парус!» Мы все как один посмотрели в сторону устья и действительно увидели плывущий к нам корабль. Налетевший с моря сильный ветер дул ему в корму, и расстояние между нами быстро сокращалось. Однако пока можно было различить лишь одно: что корабль действительно очень велик и что на нем подняты все паруса.

Толпа, стоявшая снаружи, хлынула в ворота палисада. Не прошло и десяти минут, как женщины встали в линию, готовые заряжать и подавать мушкеты, дети укрылись от обстрела, мужчины построились, канониры заняли свои места у орудий, а на флагштоке взвился английский флаг. Я сам поднял его и продолжал стоять рядом, когда ко мне подошли мастер Спэрроу и моя жена.

— Все женщины вон там, — сказал я ей. — Идите лучше к ним.

— Я предпочитаю остаться здесь, — ответила она. — Я не боюсь. — Ее голова была гордо поднята, щеки раскраснелись. — Мой отец сражался с Великой Армадой[43]. Добудьте для меня шпагу у того человека, что их раздает.

Наблюдатель, стоявший на кулеврине, крикнул:

— Корабль огромный, все пятьсот тонн, а то и больше! О господи, сколько у них пушек! А верхняя палуба срезана!

— Тогда это наверняка испанцы! — воскликнул губернатор.

Внезапно толпа иностранцев, кабальных слуг и ссыльных преступников взорвалась громкими выкриками, и, вглядевшись, мы различили в ее гуще Шарплеса: он взгромоздился на бочку и что-то говорил, бурно жестикулируя.

— «Тигр», «Любимая» и «Счастливое возвращение» выходят им навстречу! — доложил наблюдатель.

Англичане встретили эту весть приветственными криками, а разноперый сброд, собравшийся вокруг Шарплеса, — воплями и стенаниями. От дикого страха адвокат утратил остатки стыда.

— Много ли пушек на этих суденышках? — визжал он. — По паре жалких фальконетов и по горстке мушкетов, и с этим они смеют атаковать огромный военный корабль! Да он их раздавит и не заметит! Пустит ко дну одним выстрелом! В «Тигре» всего сорок тонн, а в «Любимой» — шестьдесят... Вы все безумцы! Вы тронулись рассудком!

— Иногда количество побивается качеством, — заметил Уэст.

— Ты что, никогда не слышал о «Согласном»? — крикнул с равелина один из канониров.

— Или о «Королевском купце»? — подхватил другой.

— Или о «Мщении»? — прогремел голос мастера Джереми Спэрроу. — Коли тебе невмоготу здесь оставаться, трус, пойди повесься или доберись вплавь до испанцев и смени свои мокрые штаны и камзол на санбенито[44]. Нам ли бояться этих чванливых донов? Пусть являются, пусть стреляют, пусть высаживаются — здесь, в Виргинии, мы проучим их так же, как проучили в сражении под Кале!

В той битве испанцам мы задали жару:

Большой «Сан-Фелиле» дотла мы сожгли,

А два корабля: «Сан-Андрес» с «Сан-Матео»

Под флагом английским с собой увели.

— И с этим кораблем мы сделаем то же самое! Потопим или захватим и пошлем сражаться против таких же испанских галеонов[45] и галеасов[46].

Флейты свистят, барабаны бьют,

В бой на врага англичане идут!

Голос мастера Спэрроу был так мощен, а вид так величествен, что взоры всех присутствующих обратились к нему. Поверх своего некогда черного, а ныне изрядно порыжевшего камзола он натянул кирасу, еще более рыжую от ржавчины, на его густых волосах сверкала каска, которая была ему на несколько размеров мала, на поясе висел древний палаш, а в руке он сжимал пику. Внезапно выражение веселой бесшабашности исчезло с его лица и сменилось другим, более подобающим его сану.

— Наше дело правое, братья! — вскричал он. — Не только Англию защищаем мы здесь; мы защищаем всех тех, кто любит закон и свободу и боится Бога. Господь не оставит своих верных слуг и не отдаст этот девственный мир Антихристу. Наша колония — закваска, на которой должно взойти все тесто, и Всевышний оградит нас от врагов наших и укроет дланью своей. Бог битв, Бог Англии, Бог Америки, услышь нас! Помоги детям Англии, спасающим Новый Свет!