Страница 14 из 50
— Да.
— Что вы делали в Праге? Готовили такую же конференцию?
— Я был в Праге исключительно по личным делам.
— Лес?
— Женщина.
— О, пардон… Вопросов больше нет.
— Я и сейчас должен спешить. Она ждет меня.
Дорн встал, кивком простился. Пойнт сказал:
— Не смею задерживать. Передайте от меня поклон вашей леди. Надеюсь, она окончательно вытеснит из вашего сердца образ бедной фройлен Лоры, и вы, наконец, будете счастливы, Дорн. Это так надо — немного простого счастья, самого обыкновенного, особенно когда все трещит и валится к чертовой матери… А чешки прекрасны…
Дорн еще раз сдержанно кивнул и направился к выходу.
У гардероба он увидел Вольфганга Гаука. Он отчаянно спорил с пожарным. Дорн не стал подходить к ним и вмешиваться в разговор, хотя понял, что Гауку нелегко — в споре верх одерживал пожарный. «Кто же проводит конференцию, — усмехнулся Дорн, — если даже вопросы пожарной безопасности решает абверовский офицер?»
Лицо пожарного показалось знакомым. Дорн вгляделся и прибавил шагу, чтобы скрыть удивление. Это был русский эмигрант Лиханов — в форме венской пожарной инспекции. Лиханов, очевидно, тоже узнал Дорна. Он резко повернулся к нему, и на его лице застыла такая гримаса, словно он увидел привидение.
10
Лиханов не сразу понял, что сама судьба дает ему случай… может быть, первый и последний — сквитаться. Но что делать, лихорадочно думал он, следуя за Дорном. Пистолет остался дома. Он и не нужен. Стрелять в центре города… Нет, он, Борис Лиханов, не самоубийца. Хороший нож — вот что нужно! Но где его взять? Эх, если бы было можно забежать в пожарную часть! Там такого добра у этих конспираторов хоть отбавляй… А они его наверняка ждут, и с нетерпением.
Сегодня утром Лиханова вызвал Эбхарт.
— Борис… — начал он, подбирая слова, видимо, чтобы Лиханов лучше понял его — это человеческое качество, говорить с иностранцем как с ребенком, на его полуломаном или крайне упрощенном языке, да и погромче. Лиханов приметил давно и относился к нему с терпением. — «У трех сестер», это пивная, сейчас там… Конференция коричневых. Нам следует предупредить все возможные возгорания. А поскольку языком вы владеете недостаточно, вот вам пачка памяток о противопожарной безопасности. Разложите листовки… то есть памятки в зале конференции, Так же в ложе прессы необходимо напомнить о предупреждении возгорания. Да и президиуму полезно знать…
Лиханов молча взял пачку памяток, перетянутую бумажной лентой. По пути скуки ради глянул на текст памятки — и присвистнул. В первых строках казенным слогом оповещалось о правилах поведения при возникновении очага пожара. Но потом… «Австрийское гау — нет! Австрийская республика — да! Долой слуг фюрера! Как может австриец-католик мечтать о соединении с протестантской Германией? Чтобы дать австрийцам свободу и благополучие, следует рассматривать наши внутренние проблемы с социальной, а не национальной точки зрения. В этом ваша основная ошибка, господа пангерманцы и профашисты. Лучше, пока не поздно, вдумайтесь в цифры, которые вы хотели бы игнорировать: на выборах в парламент за великогерманскую партию было подано в 1930 году всего 12 процентов голосов, а за национал-социалистский союз, более известный как филиал НСДАП, всего 3 процента. Среди австрийцев нет пятой колонны, на которую вы так надеетесь. В нашей красавице Вене всего 9 тысяч штурмовиков — каждый крупный завод Флорисдорфа выставит куда больше борцов Красного фронта. И не надо провоцировать, что правительство боится плебесцита, который проголосует за аншлюс. Этого народного голосования боитесь прежде всего вы, господа. Правильно, что гауляйтер Вены Тавс оказался за решеткой. Всех туда вас, господа, за измену Родине и народу».
«Написано довольно безыскусно, словно нижний чин писал… У нас в полку большевики так агитацию вели — на наглядных примерах, на разоблачениях, на цифирках… Для доходчивости. Для безлошадных. А мне предлагается подсунуть писульку тузам. Но почему предлагается мне?» — на секунду задумался Лиханов и понял: если коричневые схватят его за руку, он же будет на своем дурном немецком объяснять с упорством идиота, что распространяет противопожарные памятки, — и всем станет ясно, что он не ведает, что творит, ибо, не зная достаточно хорошо языка, не мог, конечно, прочитать текст целиком. А если придут с вопросом в пожарную часть, то кто и когда подменил памятки прокламациями, там и знать не знают. Хоть в типографии, хоть на складе… Неплохо придумано. Он теперь понял, почему с таким пристрастием Эбхарт интересовался при первой встрече его отношением к коричневым.
Деловито и собранно Лиханов обошел перед началом конференции зал, разложил «памятки». Потом пожурил хозяина за узкий проход в гардеробе — при панике может возникнуть пробка. «Насчет паники не знаю, — подумал Лиханов, — а вот то, что они из-за листовок взовьются, это точно. Жаль, что он этого не увидит. У него теперь другая задача». Лиханов с ненавистью смотрел в спину Дорна.
Они миновали собор святого Стефана, повернули к парку, Дорн явно направлялся к памятнику Штраусу. Дорн остановился. Огляделся. Посмотрел на часы. Кого-то ждет. Лиханов так и не решил, что ему делать. Может, задушить? Но в многолюдном парке это тоже не так просто. Набить морду можно. В любом случае, решил он, перед тем как кончить Дорна, надо набить ему морду. За все его, лихановские, страдания.
А все же странный этот Дорн. И деньги у него есть, капиталец. На его месте сидеть бы тихо и спокойно под вечным шведским нейтралитетом и ни о чем не думать, денежки считать. Так нет же! Что его толкает на разные авантюры с фон Лампе, с Иденом, с бумагами проклятыми, за которые простой человек и полкопейки в базарный день не даст, а этот только за подделку бювара отвалил… Что это? Честолюбие или страсти низкие? А может, он вообще шпион? Немецкий — скорее всего. Но немец никогда не стал бы переплачивать. А за бювар Дорн переплатил ему, ох, переплатил. Немец скорее убил бы сразу, как бювар из рук принял. А может, он на Францию работает? И тогда — он против немцев? Нет… Тогда бы ему с фон Лампе не договориться. «Ах, боже мой, о чем я думаю, — усмехнулся Лиханов. — Да какая мне разница! Одно важно: от присяги убивать тевтонов…» — и тут он увидел: к Дорну подходила женщина. Не молоденькая уже, но симпатичная. Лиханов бы сказал о ней — славная, милая. Улыбалась, Дорн пальцы ее в перчатках сжал, совсем по-довоенному. Дорн взял ее под руку, они пошли к небольшому прудику… Дорн кивнул мальчишке с корзинкой, взял у него булку, женщина начала кормить лебедей. «Какая идиллия, — подивился Лиханов, — и тут появляется злодей в маске, стало быть, я. Дама в обмороке. Вот пошлятина! Чарская бы постеснялась. Но как интересно: Дорн и дама».
Дорн и его спутница тихо пошли. «Может, он вообще в Вену ради этой дамы приехал, а я кручу турусы на колесах… Но все равно. Указать на меня мог только он. Уже за это… Пока меня пожарники прикрывают, а завтра вообще тут неизвестно что будет и… Может, даже в Чехию уйти не успею. И не то что в Интерпол, в самоё СД угожу», — думал Лиханов, когда Дорн и его дама подходили к стоянке такси и садились в первую машину. Он прыгнул в следующую.
— За той машиной, — скомандовал шоферу. Тот, не оборачиваясь на седока, невозмутимо включил зажигание.
«Наш бы непременно оскалился, намекнул, как несладко рогоносцу петлять за своей женой, что-то в этом роде, посочувствовал бы как мог и смел, но мужскую солидарность бы выказал. У, европейский автоматизм! Делает свою работу, остальное его не касается», — Лиханов понял, они едут в сторону Венского леса.
Такси Дорна остановилось возле небольшого пансионата, видимо, из дешевых. Они вошли в дом. Либо Дорн выйдет сразу, либо утром, решил Лиханов. Он ждал Дорна полтора часа за столиком кафе на первом этаже пансионата, затем наблюдал за домом до полной темноты. Значит, будет здесь до утра, с удовлетворением думал. Надо, пожалуй, прихватить и пистолет. Нож ножом, но и пистолет не помешает. С этими мыслями Лиханов отправился домой. К пансионату явился ранним утром, опасаясь, однако, что Дорн опять будет огражден присутствием дамы. «Ну и пусть, — уговаривал себя Лиханов. — Ну и пусть… Не каждую же секунду он с ней. Найдем возможность обменяться парой слов».