Рождение волшебницы

Всюду, куда достигал взор, даже в запрокинутой вышине над головой, Золотинка видела множество больших и малых картин, которые живописали жизнь девочки из Колобжега. Так сладостно больно стиснулось польщенное сердце!

Узкое ущелье, изламываясь вправо и влево под неожиданными углами, нигде не кончалось. Через полчаса Золотинка не осмотрела и малой доли развешенных в несколько ярусов картин, не говоря уж о тех, которые располагались выше и вовсе высоко.

Завороженная видениями прошлого, Золотинка забыла неопределенное и опасное настоящее. Она заставила себя стряхнуть наваждение и тут только сообразила, что не заглянула за ту или другую из десятков оставленных уже позади дверей.

Ближайший выход открыл ей такое изобилие сверкающих подробностей, такую путаницу переходящих из одного в другое многоярусных помещений, что она подалась назад, уразумев, что потеряется на первых шагах и едва ли вернется к не пройденной до конца выставке. Другая дверь, дальше по коридору, вела в иной мир, являла иные цвета и краски, размеры и расстояния. И опять завораживающие соблазны неведомого тянули Золотинку ступить за порог и… заблудиться, забывши всякую мысль об оставленном за стенами дворца мире, познать блаженное счастье беспечности.

Она попятилась, а закрыв дверь, зажмурилась, мотнула головой, как норовистая лошадь, глянула до ближайшего поворота красного ущелья – и пустилась бегом. На бегу только, наверное, и можно было заметить, как заметно взрослеет, меняется Золотинка в застылых мгновениях на развешенных по стенам картинах.

Еще через полчаса она придержала шаг возле огромного, как стена дома, полотна, которое называлось «Над вековым простором». И ей не нужно было смотреть ярлык, чтобы узнать этот бескрайний разлив равнины, синеющие волнами леса, широкий изгиб реки и край утеса над ней, где примостились бок обок, вызолоченные закатным солнцем, два крошечных очерка – Юлий и Золотинка. Голова кружилась на этой внезапной высоте, восторгом ширилась грудь и страхом пред равнодушным величием природы.

Снова она пошла, потом пустилась рысцой, а по обеим сторонам коридора мелькали картины – плен у пигаликов, пигалик Жихан… И вот Золотинка набежала на узкий, как щель, торец коридора. Блестела лаком двустворчатая дверь. В нее все и уперлось.

На стене висело последнее полотно. Золотинка узнала тот самый хрустальный ларец на столбике, который видела перед собой воочию, – он стоял в пяти шагах перед дверью посреди коридора. Узнала самую дверь, словно зеркальное изображение двери действительной… оборванный мальчишка в растерянности перед запертым входом. Она наклонилась прочесть надпись. «Пигалик Жихан перед закрытой дверью» – таково было незатейливое, но совершенно правдивое название картины.

Золотинка обогнула ларец, мельком глянув, дернула ручку двери и убедилась, что, в самом деле, заперто. Вот теперь она в точности повторила свое собственное изображение на картине. То было единственное полотно на всей выставке, которое чуточку, самую малость предвосхищало действительность. Теперь и оно, показав язык настоящему, обратилось в весьма покойное, застывшее и отстраненное изображение минувшего.

Отдуваясь, Золотинка в растерянности оглядывалась.

А дверь и не думала поддаваться, сколько ни дергай. Не шелохнулась. Словно это была не дверь вовсе, а выпуклая подделка под дверь, изготовленная для полного правдоподобия из дерева и меди; рукоять и замочная скважина, шляпки гвоздей, навесы – все выглядело как настоящее, бери и открывай.

Однако не было уверенности даже в том, что медный лепесток над замочной скважиной скрывает собой нечто такое, куда действительно можно вставить ключ. Тут Золотинка ошиблась. Лепесток легко отошел в сторону, из темной, как ночь, скважины потянуло холодом и словно бы сквозняком. Ничего другого, сколько она ни напрягала зрение и слух, попеременно прикладывая к дырке то глаз, то ухо, нельзя было разобрать. Глухая тьма и холодная сырость погреба.

Надо было бы попробовать сеть, но не много понадобилось времени, чтобы убедиться, что сеть не действует во дворце, никакое постороннее, чужое по отношению к дворцу волшебство не работает. А задавленный неведомыми влияниями Эфремон едва откликается.

Наконец, Золотинка вспомнила ларец и бросила дверь. Крышка не открывалась, но ларец, граненый хрустальный сундучок, искрящийся ломаным светом, заерзал на круглой, вроде короткого столбика, подставке, вывернулся из рук – и на пол.

С тяжким хлопком он разбился на тысячи сверкающих осколков, и в этом похожем и на лед, и на груду алмазов развале обнажилась ободранная деревянная рогулька с насажанным на одно из ответвлений поуже кольцом.

Золотинка признала его с одного взгляда. Тот самый волшебный камень, который она надвинула на палочку-водительницу, как на палец, и бросила на волю, чтобы камень не достался Рукосилу. Бросила, не подозревая, что именно этому камню, под названием Паракон, и повинуется медный истукан Порывай. Это и была та чудовищная ошибка, последняя в цепи недоразумений, которая завершила отчаянные метания Золотинки. Два года назад в Каменецком замке.

В трепетном предчувствии удачи, не зная еще, как понимать подарок, Золотинка извлекла рогульку из осколков и тогда, после нескольких простых опытов, убедилась, что хотенчик мертв. Да и Паракон тоже. Увы, это были подобия, бездушные двойники когда-то живых, податливых на призыв предметов. Паракон не откликался, Золотинка не чувствовала его волшебное естество, а подброшенный в воздух хотенчик падал на пол сухой деревяшкой. Четыре жемчужины под откидной крышкой перстня – ровно столько их здесь и было, когда Золотинка последний раз открывала камень! – представляли собой четыре заколдованные души. Несколько торопливых попыток расколдовать людей не имели успеха. Жемчужины оставались бесчувственны, как все остальное, и Золотинка, помедлив, попрятала их на место в тайное отделение перстня.

Но как бы там ни было, Порывай, слышно, спешит к блуждающему дворцу. За своим повелителем Параконом, уже угасшим? Или Паракон угас только здесь, во дворце, а на воле вновь вспыхнет? Недолго подумав, Золотинка насадила кольцо на ответвление рогульки, как оно было изначально, и спрятала хотенчик за пояс. Дворец словно и ждал этого: рассыпанные по полу осколки ларца испарялись, как быстро тающий лед, скоро и следов не осталось.

По правде говоря, поспешное, несколько показное согласие не особенно вдохновляло Золотинку. Временами она чувствовала с беспокойством, что каждый шаг ее задан и определен неизвестным ей замыслом, это требовало размышлений. И однако, как ни бунтовал разум, невозможно было уклониться от предначертанного. Нельзя было не подобрать Паракон (или ложное его подобие, это еще вопрос), нельзя было не пройти красный коридор до конца по всем его завораживающим извивам, а упершись в запертую дверь, нельзя было не искать ключ. Ибо уклонение от назначенного и должного – малодушие.

Мелькнула тут кстати соблазнительная мысль, что теперь, когда Золотинка исполнила желание дворца в отношении Паракона, дверь откроется сама собой. Она ошиблась и на этот раз: дверь стояла недвижно и невредимо на всех своих запорах и петлях. И однако же никуда не деться: если есть замок, нужен и ключ, так повелось исстари, не Золотинка это придумала, и не ей менять устоявшийся порядок вещей.

Она испытала в качестве ключа Паракон, а потом хотенчик, безуспешно пытаясь втиснуть их в скважину. Потом опрокинула подставку для ларца, отыскивая какую-нибудь тайную полость. Ключа не было и за картиной в расщелине между полотном и стеной. Ничего не дали поиски за другими картинами, в укромных местах позади изваяний и вообще по всему коридору на четверть часа ходьбы от торцевой двери.

Никто не мешал Золотинке в ее бесплодных трудах, и это навевало сонливую скуку. Так тихо и сонно было в пустынных коленах коридора, что она, очнувшись, не сразу сообразила, как это вышло – она очутилась на уложенной на пол картине и заснула.

Спала, она, наверное, немало, если учесть, что за стенами, на земле Словании ночь была уже на исходе. Во дворце мало что изменилось. Лишь последнее прясло коридора от поворота до тупика стало заметно длиннее. Подставка для ларца как бы отодвинулась, а за крайним полотном «Пигалик Жихан перед закрытой дверью» возникло еще несколько картин самого издевательского содержания. Они живописали последние Золотинкины затруднения. Самое позднее по времени изображение имело насмешливую подпись: «Пигалик Жихан укладывается спать в надежде, что утро вечера мудренее». И вот утро пришло. И в самом деле, оказалось весьма мудреное. Еще мудреней вчерашнего, похоже.