Рождение волшебницы

Переполох наряженных не по чину миродеров, которые с запоздалой поспешностью кинулись двигать и опрокидывать столы, пытаясь устроить завал, подхлестнул боевой задор витязя – он отмахнул мечом, и небритый старик в атласных одеждах рухнул под чей-то визг.

Однако и Взметень ослеп – пущенный привычной к камням рукой помидор гулко хлюпнул о широкую прорезь забрала, расквасившись вдребезги. Витязь задергался скинуть шлем и прочистить глаза, лошадь его дико прядала, цокая по каменному полу. Между тем в подмогу начальнику скакали товарищи. Латники, пригибаясь под сводами ворот, влетали на конях, отставшие спешивались, потому что толпа конников не могла втесниться в узкий проход.

Под градом серебряных и золотых сосудов, персиков и гранатов, свиных окороков и колбас они сбились кучей и заградились щитами. Двое прорвавшихся между столов всадников оказались в жалком положении: отчаянно отмахиваясь мечами, они едва удерживались в седле, лошади становились на дыбы, бряцали копытами по столам, попадая в салаты и в супы, и спотыкались на опрокинутых стульях. Миродеры, сильные числом, били их в морду, били по задним ногам и сами падали, захлебываясь кровью. Многие были вооружены усыпанными драгоценностями саблями и мечами, которыми они и орудовали без оглядки, с хрипом, зубовным скрежетом и бранью. Свалился тотчас добитый витязь, и другой, придавленный лошадью, не имел уж надежды спастись, а Взметень, неведомо как оказавшись на ногах, без шлема, с раскрашенным лицом, поскользнулся на раздавленном персике и так грохнулся об пол, что едва нашел силы перекатиться под защиту товарищей.

Из распахнутых настежь ворот в спину витязям свистал ветер, он гудел по пространствам чертога, вздымал скатерти на перевернутых столах, срывал шапки и раздувал волосы женщин, обращая их в свирепых воительниц. Люди за опрокинутыми столами и те, что кучились у входа, рычали, собираясь с духом перед решительной свалкой. Лошади без седоков носились по всей палате.

Отброшенная к стене, Нута оказалась за створом ворот, когда ворвались враги. Здесь стояла она, скованная ужасом, не имея сил ни рукой защититься, ни кричать. А запоздавшие витязи еще вбегали в чертог, то один, то другой – словно их ветром затягивало в жерло ворот. Невозможно было сказать, сколько их там затерялось, на воле, жадных до драки.

Преодолевая себя, Нута навалилась на тяжелый, резного дуба створ – ветер толкнул его, разворачивая обратно, но она поймала вторую половину ворот, едва удерживаясь на свирепом, со свистом ревущем сквозняке, через силу, со стоном принялась сводить створы… Вот уже щель осталась… сомкнулась и сразу стихло. Нута повернулась и припала на ворота спиной.

Казалось, маленькая женщина в посконном платьице возымела намерение запереть собой вход и умереть на месте, не отступив ни шагу. Однако ветер упал, ночь отступила за ворота, и что-то неуловимо изменилось по всему чертогу. Переглядывались, ощущая неладное, витязи – они расступились в стороны развернутым строем, чтобы захлестнуть боевые порядки миродеров с боков и взять их в клещи, – ждали только знака. Стольник Взметень занес было руку, готовый начать бойню, и молчал в недоумении, словно поймал себя на непристойности. Размеры сиреневого чертога допускали боевые перестроения пехоты, и препятствий к наступлению как будто бы не имелось. Чертог к тому же приметно вытянулся, расширился вдоль и поперек, раздутый изнутри свирепым ветром, так что было где разгуляться на просторе – раззудись рука, разойдись плечо!

За опрокинутыми, нагроможденными друг на друга столами раздался неуверенный смешок. Миродеры смеялись. А стольник Взметень убрал меч и провел по заляпанному помидором лицу, как не совсем еще очнувшийся от дурмана человек; на остроконечной его бородке и таких же колючих усах висели кровавые томатные сопли.

– Эй, хлопцы, кончай дурью маяться! – поднялся над завалами столов мордатый малый в золотом горшке на голове вместо шлема.

– На всех места хватит! – поддержал его щуплый немытый паренек.

В притихшем чертоге отчетливо разносились стоны и причитания раненых, покалеченных и оглушенных.

– Вольно же вам было в драку лезть, вы первые начали! – обидчиво сказал кто-то из витязей, опуская щит, весь забрызганный битыми персиками.

– Кто?

– Вы!

– Врешь!

– Кто, может, и врет, а слово витязя крепче железа! Витязь за правду голову сложит! – с пафосом продолжал латник. Это был худощавый молодой человек. Коротко стриженная бородка обнимала узкое лицо тенью, сообщая облику юноши нечто отрешенное, почти монашеское, с чем особенно не вязались боевые доспехи и меч. – Я готов показать вам, что вы ошибаетесь, – продолжал молодой витязь. – Эта ваша, простите… ватага побила нашего товарища, когда он сорвался в темноте с обрыва. Вы подло, скопом набросились на поверженного уже человека.

– Эка хватил! – задорно отвечали миродеры из-за столов. – Это когда было!

Пришла пора вмешаться и Нуте. Она давно порывалась заговорить, но словно дыхания не хватало, и потому первые слова ее походили на крик.

– Не надо ругаться! Разве не слышите: стены потрескивают и сыпется с потолка. Грубое слово может обрушить стены!

Возможно, они все, и миродеры, и витязи, только обрадовались поводу переменить предмет разговора. Взволновался, обнаружив у себя за спиной маленькую женщину, стольник Взметень.

– Не вы ли это?.. Прошу простить, сударыня! Не вы ли… надеюсь, я ничего обидного не говорю, не вы ли служили в здешней корчме?

Нута без колебаний признала это нисколько не обидное для нее обстоятельство.

– То есть… выходит, я послан за вами. Мы все здесь, собственно, вас разыскиваем. Еще раз простите… – отчаянно волновался Взметень, и это особенно поражало в таком суровом и прямолинейном человеке, – то есть, если я правильно понимаю, вы – мессалонская принцесса Нута?

К заметному облегчению заробевшего вояки Нута не видела надобности скрывать правду.

– Ясное дело! Фу-ты ну-ты, боже мой! – загалдели на разные голоса миродеры. – А ты не знал! Это же наша царевна! Что зенки-то вылупил?! Царевна, тебе говорят!

– Я должен препроводить вас, – продолжал Взметень, – препроводить вас с почетом. Великая государыня Золотинка велела… она просила вас, принцесса, возвратиться. Она…

Испарина покрывала лоб, стольник Взметень замолчал, словно припоминая оставшиеся за порогом дворца намерения, ищущая рука его блуждала в воздухе, не зная, за что уцепиться.

– Вам плохо? – прошептала Нута.

– Государыня Золотинка… Что я говорю! – мучался Взметень. – Какая к черту государыня! Оборотень! Да, принцесса, при дворе мало кто сомневается, что у нас у власти одни оборотни. Почему-то это считается в порядке вещей. Это не принято обсуждать – дурной тон… Так вы действительно принцесса?

– Ну да… – пролепетала Нута, ужасно теряясь почему-то.

– В самом деле?

– Ну, так это называется: принцесса.

– И вы не оборотень? Та самая Нута, что была повенчана с нашим славным государем Юлием?

– Н-нет, – протянула Нута. – То есть, конечно, да. Повенчана. Но не оборотень.

– А я ведь видел вас при дворе, – кивнул Взметень и задумчиво убрал с бороды остатки помидора. – Я видел вас при дворе и помню. Не знаешь, право, чему верить… Впрочем, принцесса в корчме – это не более удивительно, чем оборотень на престоле. Одно другого стоит. Я ведь получил приказ разыскать вас и вернуть с почетом.

– Спасибо, я не пойду, – тихо возразила Нута. Маленькие ручки ее торопливо юркнули под засаленный передник.

– Да я и не советую вам возвращаться! Ничего хорошего от этого почета не будет – уж поверьте!

Народ жизнерадостно гудел, миродеры оставили оборонительные сооружения и понемногу, смелея, мешались с витязями, строй которых распался. Даже раненые, зажимая кровь, постанывая, косились на мессалонскую принцессу Нуту – у бедной женщины отчаянно горели уши.

– Стыжусь, принцесса, что вынужден служить оборотням! – продолжал Взметень в припадке упоительного самообличения. Казалось даже, он не совсем хорошо сознает, что говорит, и слушает сам себя не без удивления. – Стольник великой государыни не маленький человек, принцесса! Я должен уважать себя, чтобы добросовестно исполнять свои обязанности – самоуважение положено мне по чину. Но как это трудно, принцесса: не потерять уважения к себе, когда служишь оборотням! Какое счастье, принцесса, когда бы я мог служить добру и правде!