Рождение волшебницы

Требовалось немного терпения, чтобы уяснить какое.

Замешкав перед прыжком, Нута подгадала миг, когда катившая под уклон кибитка поравнялась с окном. Не то чтобы Нута искала спасения, но все же не так высоко падать: парусиновый верх повозки поднимался над землей на два человеческих роста.

Сжавшись комком, принцесса просвистела в воздухе и хлопнулась на кибитку между распорками, отчего ветхая парусина лопнула, погасив удар. Она провалилась внутрь на гору пустых корзин из-под яиц, зарывшись в которые, застряла без дыхания и без мыслей.

Самое поразительное, что никто ничего не понял – ни возчик, ни путники, что брели по дороге. Все слышали зловещий гулкий хлопок, все вздрогнули, озираясь… и ничего. Не было во всей слованской действительности примеров, чтобы заморские принцессы падали с небес, с поразительным хладнокровием и точностью поражая повозки птичников. Словане и образцов таких не имели. Не с чем было сравнить и сопоставить. Потому, как сказано, никто ничего не понял – слышали, изумились… и разошлись каждый своей дорогой.

Спустившись с горы, возчик снял тормоз или, проще сказать, вытащил пропущенный сквозь спицы задних колес дрын, швырнул его на обочину, взобрался на сиденье и с чистым сердцем хлестнул лошадей.

Что касается Нуты, то она, запавши между корзинами, обомлела и лежала зажмурившись. Потому что была ужасная трусиха. С заморскими принцессами это случается сплошь и рядом.

К тому же не было надобности торопиться. Нута имела сколь угодно времени, чтобы прийти в себя. Оставив внешние укрепления Вышгорода, миновав Новый мост, повозка задержалась у известного возчикам кабака под названием «За лужей». Природное явление, неразрывно связанное с почтенным питейным заведением, можно было лицезреть перед кабаком и в натуре.

Выглянув из прорехи в кибитке, Нута увидела распахнутую настежь и подбитую снизу надежным клином дверь – ни один безумец не смог бы затворить ход в питейное заведение. Разинутый зев его отдавал теплым тлетворным духом, в котором плавали размягченные голоса.

Помягчел, как видно, и возвратившийся из этого тумана возчик – немолодой мордатый дядька, без усов, но с бородой торчком и с сальными прядями за ушами. Мятую черную шапку толстого войлока он залихватски сдвинул на затылок.

– Вылазьте, барышня! – сказал возчик на удивление миролюбиво, когда обнаружил в повозке неожиданность. – Приехали.

– Отвезите меня в стан наследника Юлия, я заплачу, – возразила Нута. – Вот! – она протянула золотую заколку с камешком.

Ценность вещицы слегка окосевший дядька не мог определить, но явленный из кибитки рукав бархатного платья показался ему впечатляющим доводом в пользу таинственной незнакомки.

– А вы, барышня, часом не из немцев будете? – полюбопытствовал он, повертывая в заскорузлых пальцах блестящую вилочку.

Положительный ответ, вероятно, послужил бы достаточным оправданием загадочному появлению незнакомки. На свою беду Нута никакого ответа не дала, не подтвердила и не опровергла догадку возчика и этим его разочаровала. Отодвинувшись вглубь кибитки, она завозилась среди корзин.

– Поезжай в стан наследника. Скоро!

Обиженный возчик взобрался со второй попытки на козлы и тогда пробормотал себе в утешение:

– А все ж таки божья тварь!

С этим глубокомысленным соображением он и тронул. Однако роковая задержка – тот предварительный крюк за лужу, который понадобился возчику, чтобы заложить все остальные крюки, – эта задержка уже оказывала свое воздействие, ломая замыслы и разрушая надежды. На людных улицах ощущалось необычайное возбуждение, которое возчик по складу своего философического ума не склонен был замечать.

И все же пришлось ему сказать «тпру!». Люди сбегались, переговариваясь на ходу, оставляли лавки, чтобы завязнуть в быстро сбивавшейся толпе. Впереди на просторном перекрестке нескольких улиц горячился на скакуне пестро одетый мальчик в разрезной шляпе с перьями. Вероятно, сын боярский на службе у великого государя. Оказавшись в средоточии ожиданий, он испытывал живейшее удовольствие. Нагло покрикивал на людей, замахивался плеткой и вздымал коня на дыбы. И, не начиная читать грамоту, чего все ждали, приставил к губам рог и затрубил, терзая притихшую толпу самыми омерзительными и бессвязными звуками, какие тощий мальчишка пятнадцати лет способен извлечь из охотничьего рога. Наконец, он заголосил:

– Великий государь и великий князь Любомир Третий, Словании, Тишпака, Межени и иных земель обладатель, сегодня в год от воплощения господа нашего вседержителя Рода семьсот шестьдесят девятый, месяца рюина в четвертый день незадолго до полудня по соизволению божию скончался.

– Вы слышали, барышня? – хриплым полушепотом обратился возчик внутрь кибитки. Он и дальше считал нужным пересказывать барышне все, что сумел понять из пространных сообщений вестника. Всю эту жуть про рехнувшуюся заморскую принцессу, которая колдовским обычаем прошла сквозь стены, отравив предварительно свекра и почти отравив свекровь. Был зачитан еще один, отдельный указ, который ставил под сомнение наследственные права Юлия, и доводилась до народа нарочно высказанная воля покойного государя поставить на престол Святополка.

– Вот те раз! – повторял возчик себе. И когда обескураженная толпа как-то нехотя стала расходиться, не зная, что говорить и думать, тронул лошадей, за общегосударственными соображениями совершенно упустив из виду, что по одному из только что оглашенных указов городские ворота закрыты для въезда и выезда.

– Господин хороший! – окликнул он мальчишку на коне, который, важно пересматривая, прятал бумаги в сумку. Мальчишка оглянулся, нахмурившись, ибо не мог сразу сообразить, не содержит ли вольное обращение «господин хороший» чего-нибудь обидного для чести государева вестника и глашатая. – А что, барин, та сказанная государыня, заморская принцесса, супруга нашего наследника Юлия, которая сквозь землю ушла, не из немцев ли она будет?

– Дурак! – коротко выразился глашатай, хлестнув коня.

– Слушаюсь! – мудро ответил возчик.

Покрикивая на народ, он начал выворачивать на Крулевецкую улицу, продолжавшуюся за городской стеной той самой крулевецкой дорогой, что выводила на Аять к полевому стану Юлия. Однако короткий проезд к воротам был запружен громоздкими возами, телегами ломовых извозчиков с огромными колесами, колымагами, дрожками и двуколками. Все было забито до самой двойной башни, которая возвышалась над крышами, перекрывая своей громадой даже самые высокие, в три, в четыре жилья дома.

– Вот те раз! – удивился возчик и повернулся к задернутым полам кибитки. – Как это будем понимать, барышня?

Не получив ответа, он заглянул внутрь полотняного кузова. Большущая прореха наверху, обрамленная колыхающимися лохмотьями, давала достаточно света, чтобы можно было убедиться без тени сомнения: барышня исчезла. А размеры дыры, вполне, значит, подходящие, наводили на мысль, что туда она и прянула – к небу.

Нута слышала все и многое поняла. К тому же она догадывалась, кого называют немцем. Для слованина немец не только обитатель северо-западных лесов, но и вообще чужак. По буквальному смыслу слова – немой. Не понимающий человеческого языка. Причудливое существо, иногда безопасное и нелепое, иногда враждебное. Тот же самый смысл утонченные мессалоны вкладывали в слово варвар, называя так всех чужеземцев чохом, включая и слован.

Так что глубокомысленные изыскания возчика возникли не на пустом месте и не напрасно Нуту встревожили. Прыжок в пропасть, нервное потрясение перевернули все в ее душе, обнажив несвойственные ей прежде черты. Не заглядывая далеко вперед, с хладнокровием все потерявшего человека она принялась готовиться к побегу. Стащила с себя платье, собираясь закутаться в найденный в кибитке половик, но обнаружила, что изнанка дорогого бархата разительно отличается от лицевой стороны, и снова натянула то же платье, только навыворот. Так что получилось из принцессы нечто вполне несуразное и потому не вызывающее подозрений. Осталось только извлечь из ушей алмазные серьги, освободить от заколок и жемчужных нитей волосы да растрепать их, распустить по плечам, как у чернушки, подавальщицы из корчмы. Приспособила она к делу и половик – завернула на бедрах как поневу, то есть несшитую юбку, которая держится одним поясом. Напоследок Нута догадалась скинуть башмачки, стащила чулочки и сунула это все в пустую корзину – возчику на память.