Бессонница

«НЕРОЖДЕННЫЕ ТОЖЕ ИМЕЮТ ПРАВО НА ЖИЗНЬ» или «ЖИЗНЬ — ТАКОЙ ПРЕКРАСНЫЙ ВЫБОР» и старый расхожий афоризм:

«АБОРТ — ЭТО УБИЙСТВО». Несколько раз женщины, воспользовавшиеся услугами этой клиники, располагающейся рядом с родильным домом Дерри, но никогда с ним не ассоциирующейся, подверглись настоящей травле.

— Да, они делают аборты, — согласился Хэм. — Разве у вас с женой не возникали подобные проблемы?

Ральф подумал о всех тех годах, в течение которых они с Кэролайн пытались завести ребенка — годах, так ничего и не принесших, кроме нескольких ложных тревог и единственного выкидыша на пятом месяце беременности, — и пожал плечами. Внезапно день показался ему слишком жарким, а ноги — слишком уставшими. Он подумал об обратном пути, который еще предстояло преодолеть.

— Господи, не знаю, — покачал головой он, — не хочется, чтобы люди поднимали такой… Такой шум.

Дейвенпорт, хмыкнув, подошел к витрине соседа и уткнулся в плакат.

Тотчас высокий бледный мужчина с эспаньолкой — это и был Дэн Далтон собственной персоной — полнейшая противоположность Тимоти Далтону <Английский актер, ставший в последние годы особенно популярным после исполнения роли Джеймса Бонда в очередной серии фильмов об агенте 007.

Нашему зрителю известен как мистер Рочестер в телесериале «Джен Эйр».>, который в представлении Ральфа и должен был бы рекламировать «Мальборо», — материализовался из темных недр магазина подержанной одежды, словно водевильный призрак, слегка заплесневевший от долгого заточения в подземелье. Он понял, на что именно смотрит Дейвенпорт, и презрительная улыбка искривила его губы. Ральф подумал, что подобная ухмылка вполне может стоить ее обладателю пары выбитых зубов или сломанного носа. Особенно в такой до одури знойный день.

Дейвенпорт, ткнув пальцем в плакат, яростно покачал головой.

Улыбка Далтона стала еще шире. Он замахал руками на Дейвенпорта — «Кого интересует твое мнение?» — говорил этот жест; — а затем вновь растаял в таинственных глубинах «Сэконд хэнд».

Когда Дейвенпорт повернулся к Ральфу, на его щеках пылали ярко-красные пятна.

— Фотографию этого типа следовало бы поместить в энциклопедии в качестве иллюстрации к слову «член», — в сердцах проговорил он. «Скорее всего, он такого же мнения о тебе», — подумал Ральф, но благоразумно промолчал.

Дейвенпорт стоял перед уставленным книгами стендом, засунув руки в карманы под красным передником, и явно размышлял о плакате с изображением (эй, эй) Сьюзей Дэй.

— Ну что ж, — осмелился нарушить молчание Ральф. — Думаю, мне лучше… Дейвенпорт вышел из состояния задумчивости.

— Постой, не уходи, — произнес он. — Подпиши сначала наше обращение, если хочешь вернуть мне хорошее расположение духа.

Ральф переминался с ноги на ногу:

— Обычно я не вмешиваюсь в подобные дела…

— Ну давай же, Ральф, — уговаривал его Дейвенпорт. — В этом нет ничего плохого; мы просто хотим быть уверены, что выскочки наподобие вожаков «Нашего дела» и политических неандертальцев типа Далтона не прикроют действительно полезный женский центр. Я ведь не прошу тебя подписывать документ в поддержку проведения химических испытаний на дельфинах.

— Надеюсь, — промямлил Ральф.

— Нам бы хотелось послать пять тысяч подписей Сьюзен Дэй к первому сентября. Возможно, это ничего не изменит — Дерри не больше придорожного поселка, а эта женщина слишком занята, — но ведь попытка не пытка?

Ральф хотел было сказать Гамильтону, что единственной петицией, которую он подписал бы не раздумывая, стало бы обращение к божествам сна, чтобы они вернули ему три часа отличного отдыха, украденные у него, но, еще раз взглянув в лицо книготорговца, передумал.

«Кэролайн подписала бы это проклятое обращение, — подумал он. — Конечно, вряд ли ее можно было назвать сторонницей абортов, но она уж точно не была почитательницей мужей, возвращающихся домой после закрытия баров и принимающих своих жен и детей за боксерские груши».

Все так, но не это стало бы главной причиной, побудившей Кэролайн поставить свою подпись. Она сделала бы это, чтобы иметь хоть малейший шанс послушать и увидеть воочию такую смутьянку, как Сьюзен Дэй. Она сделала бы это из любознательности, бывшей, возможно, одной из доминирующих черт ее характера — настолько сильной, что даже опухоль мозга не была в состоянии убить ее. За два дня до смерти она вынула билет в кино, использовавшийся Ральфом в качестве закладки, из книги, оставленной им на прикроватной тумбочке, потому что хотела знать, что именно он смотрел. Фильм назывался «Отличные парни»… И тут Ральф одновременно удивился и расстроился, обнаружив, сколь болезненны эти воспоминания. Даже теперь ему было невыносимо больно.

— Конечно, — кивнул он. — Я с удовольствием поставлю свою подпись. — Вот и отлично! — воскликнул Гамильтон, хлопнув Ральфа по плечу.

Его задумчивый взгляд сменился улыбкой, но, как подумал Ральф, в ней не чувствовалось перемены к лучшему. Улыбка была тяжелой и не особенно располагающей. — Пройдем в мое логово!

Ральф последовал за Хэмом в пропахшую табаком лавчонку, вовсе не казавшуюся логовом в полдесятого утра. Уинстон Смит шествовал впереди, остановившись лишь пару раз, чтобы окинуть их взглядом своих древних желтых глаз. «Он глупец, да и ты ничуть не лучше», — как бы говорил этот загадочный взгляд. В сложившихся обстоятельствах подобное мнение вовсе не казалось Ральфу таким уж спорным. Он сунул газеты под мышку, склонился над разлинеенным листом, лежавшим на прилавке рядом с кассовым аппаратом, и подписал обращение к Сьюзен Дэй приехать в Дерри и выступить в защиту Центра помощи женщинам.

Ральф преодолел подъем на Ап-Майл-Уилл с большим успехом, чем ожидал, и, миновав перекресток Уитчхэми Джексон-стрит, подумал: «Вот так, неплохо.»

Внезапный звон в ушах и дрожь в конечностях заставили его остановиться и приложить руку к груди. Сердце билось пугающе яростно. Послышался бумажный шелест, из газеты выскользнул и полетел в водосточную канаву рекламный проспект. Ральф стал было нагибаться за ним, но вовремя остановился.

«Не очень умно, Ральф, — если ты наклонишься, то, скорее всего, упадешь. Лучше оставить это для дворника». — Отличная мысль, — пробормотал он, выпрямляясь. Черные точки, словно сюрреалистическая воронья стая, замелькали перед глазами. Ральф был почти уверен, что сейчас отойдет в мир иной, распластавшись поверх земли , и будет уже все равно, что он успел сделать в этой жизни, а что — нет.

— Ральф? С тобой все в порядке?

Осторожно подняв голову, он увидел Луизу Чесс, жившую на противоположной стороне Гаррис-авеню в полуквартале от его дома. Она сидела на одной из скамеек у входа в Строуфорд-парк, возможно, ожидая автобус. — Все хорошо, — ответил Ральф, заставив сдвинуться с места непослушные ноги. Казалось, он шел, преодолевая сопротивление странной вязкой жидкости, отчаянно надеясь добраться до скамейки. И Ральф не смог подавить вздох облегчения, когда буквально упал на сиденье рядом с женщиной.

Луиза Чесс была обладательницей огромных темных глаз — в бытность Ральфа ребенком такие глаза называли испанскими, — и он мог поклясться, что эти очи свели с ума не одну дюжину парней, когда Луиза училась в старших классах школы. Глаза и сейчас были прекрасны, но Ральфу не очень нравилась тревога, появившаяся в них сейчас. Это было… Как? «Слишком дружелюбно», — пришла в голову мысль, но он не был уверен, что эта мысль правильная.

— Хорошо, — эхом повторила Луиза.

— Конечно. — Ральф достал из заднего кармана брюк платок, украдкой взглянув, чист ли тот, и вытер лоб.

— Надеюсь, ты не станешь возражать, Ральф, если я скажу, что ты не выглядишь хорошо.

Ральф возражал, но не знал, как сказать об этом.

— Ты бледен, вспотел, к тому же соришь на улице.

Ральф удивленно взглянул на женщину.

— Что-то выпало из твоей газеты. Кажется, это рекламный проспект. — Неужели?

— Тебе и самому это отлично известно. Подожди меня секунду.