Экслибрис

— Желаю удачи, — с унылой улыбкой пробормотал он и отвернулся от меня, чтобы начать, как мне показалось, стряпать очередные «шедевры» для будущего аукциона доктора Пикванса. Я взял первый том и открыл его.

За следующие восемь часов, перечитав все каталоги и подкрепившись лишь безвкусным пирогом с крольчатиной, принесенным господином Скиппером из какой-то закусочной, я постепенно выяснил кое-что о таинственном докторе Пиквансе. Мне удалось установить, что аукционы он проводил примерно раза два в год, начиная с 1651 года, когда, после окончания Гражданской войны, парламент издал закон о богохульстве. Все его аукционы, похоже, были такими же нелегальными, как последний в «Золотом роге», поскольку проводились они исключительно в Эльзасе: примерно половина в «Золотом роге», а остальные — в ближайших тавернах и пивных, включая два или три аукциона, состоявшихся в «Голове сарацина». Похоже, книжные распродажи, подобные проведенной в «Золотом роге», были его основной деятельностью, и на некоторые аукционы выставлялось до 500 лотов. В каталоги заносили автора сочинения, его название, дату издания, стиль переплета, число страниц и иллюстраций, общее состояние книги и, наконец, источник ее приобретения. Последняя графа приободрила меня. Я отметил, что Пикванс или его помощники записывали имя не только того, кто предоставил лот на аукцион, но и покупателя.

Однако, по моим подозрениям, многие из указанных имен и источников были такими же поддельными, как и сами книги, поскольку в 1651 году Кромвель конфисковал много роялистских имений, и, на мой взгляд, содержимое их библиотек — или тома, украшенные поддельными экслибрисами их хозяев, — прошли через контору Пикванса. Я заметил на одном из аукционов 1654 года рекламировались «книги, некогда принадлежавшие сэру Джорджу Вильерсу, герцогу Бекингему, изъятые из его замечательной коллекции в Йорк-хаусе на Стрэнде». Известно, что часть этой «замечательной коллекции» — поистине одной из самых лучших в Европе — разграбили после Гражданской войны, после конфискации Йорк-хауса; остальные книги распродали с аукциона спустя несколько лет, когда сын Джорджа Вилльерса, второй герцог Бекингемский, роялист, бедствовал в изгнании в Голландии. Но по записям в этих каталогах невозможно было определить, продавал ли Пикванс подлинные тома, украденные из библиотеки Бекингема.

С бьющимся сердцем я смотрел на множество названий из коллекции Йорк-хауса. Мы жили в эпоху исключительно разборчивого и тонкого вкуса, эпоху эстетов и коллекционеров, подобных Бекингему и покойному королю Карлу, но это был и век ужасных осквернений. Сколько сокровищ помимо коллекций Бекингема пришлось утратить Англии из-за наших войн? Из-за пуритан и их суеверного фанатизма. Пусть Кромвель и его войска не уничтожали произведения искусства — не обезглавливали статуи и не швыряли картины Рубенса в Темзу, — зато они продавали их за бесценок агентам короля Испании и кардинала Мазарини, а возможно даже — и неразборчивым в средствах торговцам вроде доктора Пикванса. Я заметил, что многие книги, значащиеся в каталогах Пикванса, поступили из аукционных залов Антверпена, который в последние несколько десятилетий стал центром распродаж по сниженных ценам, где алчным правителям Европы продавали добро, награбленное в многочисленных европейских войнах. Приступив к изучению очередного каталога, я пал духом, представив всю сложность порученного мне задания. Как смогу я отыскать «Лабиринт мира» в таком бесчисленном множестве украденных книг?

Одним из первых я просмотрел каталог вчерашнего аукциона, где обнаружил упоминание о книге Агриппы, с указанием моей собственной фамилии. Magishe Werke, судя по записи, изначально происходила из венского собрания Антона Шварца фон Штайнера. Но сейчас меня больше интересовал его предпоследний собственник, то есть тот, кто предложил его на аукцион Пикванса. Раньше мне не приходилось слышать имя этого человека: Генри Монбоддо. Оставалось совершенно неясным, как эта книга попала от фон Штайнера к Монбоддо, и, следовательно, невозможно было узнать, каким путем Монбоддо приобрел эту книгу, — в любом случае ее мог привезти в Англию сэр Амброз Плессингтон, а уж потом ее украли из библиотеки Понтифик-Холла. Единственной зацепкой для установления личности Монбоддо являлся адрес его дома в Хантингдоншире, указанный в каталоге. Правда, не было никаких сведений относительно того, жив ли этот Монбоддо или уже умер, что часто бывало при распродажах личных библиотек. Я записал его имя и адрес на клочке бумаги и продолжил просмотр остальных каталогов, тщетно выискивая еще какие-то книги, которые он или его наследники предлагали для продажи.

Но это издание Агриппы и даже сам таинственный Генри Монбоддо имели скорее побочное отношение к моим поискам. Я вернулся к самому раннему каталогу, с описью 1651 года, и начал продвигаться вперед, от аукциона к аукциону, год за годом, стараясь не пропустить знакомое имя или название, которое могло привести меня к Понтифик-Холлу. Время тянулось медленно. Только около четырех часов дня я добрался до последнего каталога, до описи того аукциона, что состоялся всего четыре месяца назад:

что в переводе с латинского означало:

Аукцион этот проводился в «Золотом роге» недавно, 21 марта, и список изданий почти не отличался от всех остальных аукционов. Пробежав пальцем по строчкам одной страницы, я перевернул ее и начал так же читать следующую. В глазах у меня чуть ли уже не двоилось. Я так плохо соображал от усталости, что когда дошел до этой строчки — почти в самом конце каталога, — она не вызвала у меня ни удивления, ни потрясения, и мне пришлось прочесть ее несколько раз, прежде чем до меня дошла ее суть:

Labyrinthus mundi, или «Лабиринт мира». Фрагмент. Сочинение оккультной философии, приписываемое Гермесу Трисмегисту. Латинский перевод греческого источника. 14 рукописных страниц прекраснейшего пергамена. Переплет в стиле арабесок. В отличном состоянии. Время издания и источник неизвестны.

По некоторой оплошности или по намеренному упущению — эта запись не давала сведений об имени продавца. Но зато имя нового владельца — имя человека, купившего ее четыре месяца назад, — было четко написано карандашом. Именно повторная встреча с именем Генри Монбоддо, вкупе со всеми остальными сведениями, вывела мой ум из состояния отупения. Внимательно перечитав запись, я обнаружил, что этот Монбоддо заплатил за указанный фрагмент всего пятнадцать шиллингов — почти даром, подумал я, вспоминая настойчивые заверения Алетии о ценности манускрипта и ее готовность заплатить любую цену за его возвращение в коллекцию. Но я не сомневался, что это и был предмет моих поисков. Здесь не упоминалось наличие экслибриса, хотя такое упущение едва ли удивительно: вероятно, его убрал либо Пикванс, либо предыдущий владелец, который просто не хотел привлекать внимание к тому, что книга украдена из Понтифик-Холла.

И все-таки цена в пятнадцать шиллингов озадачила меня. Неужели ни Пикванс, ни анонимный владелец не знали ее истинной ценности? Я не мог представить себе, чтобы Пикванс продал книгу хоть на пенни меньше ее стоимости. И тогда я решил, что Алетия, должно быть, глубоко заблуждалась относительно ценности этого фрагмента. Наверное, цена в пятнадцать шиллингов не сильно отличалась от цен всех прочих книг, выставляемых Пиквансом на продажу.

Я не осмелился спросить господина Скиппера, что ему известно о Генри Монбоддо — все-таки Алетия настаивала на осторожности, — и ограничился тем, что, переписав для себя обнаруженную запись, закрыл том каталога и положил его к остальным. Спустя несколько минут я покинул контору Пикванса и отправился на прогулку по улицам Эльзаса легкой, едва ли не окрыленной походкой. Мне почти удалось разрубить этот гордиев узел, решил я. Осталось найти Генри Монбоддо, сделать ему щедрое предложение — воспользовавшись деньгами Алетии — и получить вознаграждение. Тогда я смогу покончить с этим делом раз и навсегда и вновь вернусь к своему тихому, сидячему образу жизни. Какой удачный денек, сказал я себе. Мне кажется, что я даже начал насвистывать какой-то мотивчик. Я был все в том же настроении — усталый, но довольный, — когда звуки шагов, доносившиеся из коридора, стали громче. Мне с трудом удалось подняться с кресла. Вошла леди Марчмонт.