Страница 25 из 28
Несмотря на толчею, здесь довольно тихо, как, впрочем, всюду, где собираются индейцы. Кажется, будто вы внезапно оглохли или смотрите немой фильм. Индейцы долго торгуются, но при этом произносят лишь отдельные слова, да и то почти шепотом, напоминающим S, стрекотание кузнечиков в траве. Но чаще всего они стоят совершенно неподвижно, словно оцепенев, глядя на интересующий их товар. Потом внезапно покупают его или так же внезапно поворачиваются и идут дальше.
Торговцы снедью помешивают в горшках и разливают по металлическим кружкам грязновато-серый отвар, делят еду на порции и подают покупателям на газетных листах. Покупатели по очереди, не говоря ни слова, протягивают монету: торговцы, очевидно, заранее знают, что кому нужно, а может быть, товар определяется достоинством монеты.
Неожиданно начинается дождь; шерстяные ткани и фетровые шляпы покрываются каплями. Но никто не обращает на это внимания, торговля идет как ни в чем не бывало.
Вдруг раздается треск фейерверка, постепенно он приближается к рыночной площади. Стайка детей радостно устремляется туда. Лица индейцев, на которых минуту назад была написана глубокая меланхолия, светлеют. Треск слышится уже совсем близко и скоро переходит в целые серии громких взрывов.
Оказывается, на земле лежит лента, набитая порохом. Она тянется с окраины города через всю рыночную площадь и исчезает на главной улице. Лента горит медленно, одна за другой следуют багрово-красные вспышки, все вокруг окутывается ядовито-синим вонючим дымом. Индейцы стараются стать как можно ближе к ленте, так что порох воспламеняется у самых ног; они стоят совершенно неподвижно, но лица сияют необыкновенной радостью.
Мы прячемся от дождя в машину и продолжаем наблюдать рыночные сценки.
Вот молодая мать с грудным ребенком на спине наклонилась над расставленными на земле кувшинами, осматривает их, наконец берет один в руки и сосредоточенно проводит по нему пальцем. Потом достает кошелек и покупает этот кувшин. Но как она понесет и ребенка и огромный кувшин? Оказывается, это не проблема: она снимает ребенка со спины, сажает его в кувшин, так что видна только голова, обертывает кувшин куском материи, купленной раньше, и кладет себе на спину.
Когда наступает пора закрывать рынок, на площади появляется небольшая группа индейцев с медными трубами, позеленевшими от времени. Из труб изливается поток мычащих и булькающих звуков. Толпа на площади молчаливо смотрит на музыкантов. А дождь все моросит и моросит.
Кито — тихая столица
Кито — самая тихая и самая идиллическая из всех южноамериканских столиц. Хотя здесь живет более двухсот тысяч человек, кажется, что вы попали в небольшой провинциальный город. Пятьдесят семь церквей, узкие крутые улицы, почти полное отсутствие промышленных предприятий — вот облик Кито. До сих пор он производит впечатление старого колониального города.
Кито расположен в долине, у подножия древнего вулкана. Если в ясный солнечный день вы подниметесь на один из окрестных холмов, то увидите вздыбленные волнами хребты и вершины, покрытые огромными шапками снега. Когда наступает ночь, вершины белеют во мраке, словно матовые лампочки, распространяя бледный, призрачный свет, а раскинувшийся где-то внизу и озаренный сотнями огней город напоминает усеянный звездами небосвод, вдруг погрузившийся на дно сказочного озера.
Кито вырос на местности, сплошь иссеченной застывшими волнами гор, все улицы ведут либо круто вверх, либо вниз.
Вдоль улиц вытянулись в ряд небольшие магазины: в них торгуют представители многих наций, но «господствуют» индейцы. Они сплошь заполняют и торговую площадь и прилегающие к ней переулки; всюду мелькают их пестрые одеяния. Индейцы, живущие в городе, несколько более шумливы, чем их деревенские собратья, и все-таки вам кажется, будто наибольший шум здесь производят запахи и краски.
В обычные дни у вас создается впечатление, что больше всех церковь в Кито посещают индейцы. То и дело можно наблюдать, как они пробираются через тяжелые резные церковные двери с ребенком и ношей на спине. Забыв и о ребенке и о ноше, они погружаются в молитву.
Церковь для индейца — это настоящий оазис; здесь он отдыхает, окутанный ароматом курений и белых лилий, в блеске утраченного, но обещанного вновь великолепия. Женщины наклоняются и, причмокивая, целуют ступени лестницы. Исповедуются во весь голос, словно желая сообщить присутствующим о своих прегрешениях.
Четырнадцатое января, воскресенье. Моросит мелкий дождь.
Рано утром нас разбудил неистовый колокольный перезвон, который доносился со всех сторон: звонили во всех церквах города. Затем запели детские хоры, голоса звучали слабо, нежно и проникновенно, и трудно сказать, чего в них было больше — радости или грусти.
Целый день во всех церквах служат мессу за мессой, хотя и с перерывом на обед: одной молитвой сыт не будешь. Люди, одетые в черные плащи, с достоинством шествуют по улицам, невзирая на дождь. Здесь и белые и метисы, но все они сейчас испанцы и католики с головы до пят. Индейцы в красных одеялах и забавных, сидящих на самой макушке шляпах выделяются в толпе, словно крупные пятна крови. Они шлепают своими черными ногами по лужам, так что во все стороны взлетают фонтаны.
Перед заходом солнца снова звонят колокола. Идет последний дождь, окрашенный лиловыми сумерками, и, наконец, проясняется. Вспыхивают крупные золотисто-синие звезды, месяц плывет высоко над горизонтом. По площади, где все тонет в благоухании роз, гуляют влюбленные. В церквах снова трудятся священнослужители, чтобы выжать из воскресенья все, что только можно; храм сияет огнями, словно золотой ларец, а по стенам и полу колеблются тени.
В понедельник утром нам пришлось наблюдать индейские похороны: за гробом шла толпа бедняков. Но гроб был дорогой, с обивкой из фиолетового бархата. На нем лежало множество шуршащих бумажных цветов. Ближайшие родственники покойного были в самых ярких одеждах, какие только можно вообразить: на женщине, например, была синяя юбка, желтая кофта, красная шаль и зеленая фетровая шляпа (возможно, все это было взято у соседей).
Путешествие между вулканами
Мы едем по узкоколейной дороге из Кито в Гуаякиль. На прямых участках пути машинист пытается увеличить скорость, но вагон начинает подпрыгивать и раскачиваться из стороны в сторону, и приходится все время притормаживать.
Погода сегодня пасмурная, так что с вулканами нам не очень повезло. Облака обволакивают их вершины, словно густые черно-белые клубы дыма. Изредка в просвете промелькнет покрытый снегом гигантский конус и снова исчезнет. Наш вагон несется через узкие долины, вверх и вниз по горным склонам, между кукурузными полями и эвкалиптовыми рощами. Иногда он врезается в стелющиеся по земле облака, и тогда все окутывается непроницаемой пеленой.
Земля здесь большей частью покрыта толстым слоем пористого вулканического пепла, реки прорезают в нем глубокие русла. Деревьев мало. Лучше всего здесь растут кукуруза, картофель и трава на пастбищах, где пасутся крупный рогатый скот и овцы. Затем скот перегоняют на другие, прибрежные, пастбища, чтобы он отъелся на сочной траве саванн, после чего отправляют на бойни Гуаякиля.
Наш вагон петляет по речной долине, медленно опускаясь вниз. А внизу, в довольно опасном соседстве с вулканами, среди пышных садов расположился город Амбато.
Сделав несколько кругов вокруг города, мы осторожно въезжаем в долину и ныряем между домами. Поезд катит по улицам, как трамвай.
Амбато лежит у самого подножия Чимборасо. Наш вагон медленно карабкается вверх, делая широкие петли вокруг вулкана. Наконец мы взбираемся на пустынное paramo (Рагamo (исп.) — безлесное плоскогорье.) где зеленеют маленькие островки жесткой, как железо, травы да пасутся ламы. Ветер рябит воду в небольших озерках, над низкими соломенными хижинами клубится синий дымок, небо сияет ослепительной голубизной.
А вот и сам Чимборасо выглядывает из-за облаков.