Страница 16 из 24
Икрамов, задумчиво поджав губы, постучал пальцами по столу, поинтересовался:
— А господин… который при входе в театр… Он ведь в прошлом артист?
— Артистишко. Бездарный, никчемный… Это ведь именно он пытался застрелить мадемуазель, за что был осужден на пять лет каторжных работ.
— Он желал застрелить госпожу Бессмертную? — изумился полковник. — По какой причине?
— По причине безответной любви. Среди артистов такое, к несчастью, случается, — развел руками директор.
— И вы взяли его снова в театр?
— Не в театр, а подле театра!.. Пусть гоняет чужих и пугает своих.
— Но ведь он преступник, — глаза полковника слегка налились кровью. — Разве можно ему доверять?
— Во-первых, преступник, отбывший наказание. Во-вторых, я ему ни в коем случае не доверяю. А в-третьих, холуй, до конца дней своих знающий свою вину, — лучший из холуев!
— А он может что-либо знать о госпоже Бессмертной?
— Пока ничего не знает. Но я могу его сориентировать. — Директор закурил ароматную сигару, прищурился от дыма. — Вы ведь пришли в театр именно по этому вопросу?
Гость кивнул.
— И желаете конфиденциальности?
— Мне безразлично.
— Неверно, господин полковник. Конфиденциальность здесь весьма важна. Не думаю, что вам следует в открытую марать свое честное и достойное имя. Вокруг госпожи Бессмертной уйма всевозможных домыслов, и в вашем положении их следовало бы избегать.
Икрамов поднялся.
— Хорошо, я последую вашему совету.
— Разумно. Я же, в свою очередь, обещаю сохранить наш разговор тет-а-тет в тайне и целенаправить господина бывшего артиста на обозначенное задание.
Икрамов откланялся и покинул кабинет.
Директор вернулся к столу, какое-то время осмысливал состоявшийся разговор, позвонил в колокольчик.
— Изюмова ко мне! — велел заглянувшей секретарше.
…Бывший артист прикатил к воротам дома Брянских на пролетке, рассчитался с извозчиком, направился к калитке, чтобы позвонить.
На звонок вышел привратник Илья, поинтересовался:
— Чего изволите, господин?
— Позови кого-нибудь из господ, любезный.
— Кого именно желаете?
— Кто у вас тут важнее всех, того и зови.
— Важнее всех княжна Анастасия, но они к воротам не выходят.
— Значит, кликни кто не такой важный. Есть у вас такой?
— Дворецкий Филипп, но он гневаться будет, что оторвал от дел.
Изюмов раздраженно дернул железную калитку, потребовал:
— Впусти, я сам разберусь, с кем мне побеседовать! Зови дворецкого!
— Никак не смогу. Оставлю ворота — меня накажут.
Возле ворот остановилась еще одна пролетка, из нее вышла мадам Гуральник, направилась к калитке. Увидела незнакомого господина, с удивлением спросила:
— Вы, сударь, кого-то желаете видеть?
— Они желают видеть княжну, а мы их к посторонним господам не приглашаем, — объяснил привратник.
— Мне необходимо навести справки об одной госпоже, — сказал Изюмов, — а этот чурбан ничего не понимает.
— О какой госпоже? — вскинула бровки учительница.
— О госпоже Бессмертной. Мы когда-то служили в одном театре. Я — артист Изюмов. Бывший, правда-с. По слухам, они проживают здесь.
— Я скажу дворецкому, — сказала мадам и заспешила к дому.
— Дурень ты, братец, — нервно бросил Изюмов Илье. — Знал бы, кому отказываешь в просьбе, всю подушку ночью сожрал бы. От стыда-с!
— Будете, барин, обижать, собак спущу, — пообещал тот. — Вот вам крест.
— Отойди, свинья!
Во дворе появился Филипп, не спеша и достойно направился к воротам.
— Вот господин желает без разрешения в дом войти, а я их не пущаю, — сообщил ему Илья.
— Ступай к себе в будку, — махнул ему дворецкий, самостоятельно отодвинул засов, позволил визитеру переступить порожек.
— Чего желаете, сударь? — поинтересовался.
— Вели сейчас же наказать этого хама, который увидел во мне злоумышленника и даже не отворил калитку! А потом пообещал спустить собак!
— Привратник прилежно несет свои обязанности, за что ему исправно платят жалованье, — объяснил Филипп и снова повторил вопрос: — Чего изволите, господин?
Изюмов не сразу нашелся, затем нервно объяснил:
— Мне важно разыскать некую госпожу Бессмертную… Бывшую артистку… Мадемуазель Таббу. Сказывают, она проживает в доме княжны Брянской.
— Сказывают? — с иронией удивился дворецкий. — Кто вам об этом «сказывал», господин?
— Людская молва! Публика!.. Поклонники! Она когда-то была знаменитой!
— Мне об этом неизвестно, господин, — склонил голову Филипп.
Во дворе показалась Катенька, увидела беседующих возле ворот, на короткое время задержалась и направилась дальше.
— Она была примой! — объяснял Николай. — Весь Петербург сходил по ней с ума! Табба Бессмертная! Не слыхал, что ли?
— В театрах, сударь, не бываю по причине другой социальной принадлежности, — объяснил дворецкий и взялся за калитку, желая выпроводить визитера. — Мне непонятно, о ком вы интересуетесь, сударь, по этой причине ничем вам помочь не смогу!
Привратник помог Филиппу выставить упирающегося бывшего артиста за калитку, и дворецкий, не оглядываясь, зашагал к дому.
Николай постоял за воротами в раздумье. Когда Филипп исчез в дворницкой, достал из кармана бумажный рубль, снова подошел к калитке.
Поманил Илью, тот нехотя подошел.
— Чего еще?
Артист сунул ему деньги, подмигнул.
— Видел здесь обозначенную барыню или нет?
Привратник спрятал деньги в карман, пожал плечами:
— Проживает здесь одна. Неприветливая, строгая. Лицо все время закрыто… Сеткой. Может, и она.
— Зовут не знаешь как?
— Они со мной не беседуют.
— Может, Табба?.. Мадемуазель Табба?
— Может. Только я не знаю.
— А может, еще чего-нибудь о ней интересного вдруг вспомнишь? Напрягись, парень.
— Вроде на какую-то тангу через день бегает. В дворницкой девки шептались.
— Тангу?
— Кажись, тангу… Танцы у них такие. Модные шибко!
— А не знаешь куда?
— Не могу знать. Я знаю только калитку да ворота. Впусти-выпусти. А про другое не положено.
Николай озабоченно чмокнул губами, удовлетворенно подмигнул привратнику и направился ловить извозчика.
Глава третья
Страсть
Танцевальный класс по обучению модному аргентинскому танго находился в небольшом особняке на Большой Морской улице недалеко от Исаакия.
Сам зал был небольшой, почти квадратный, но его вполне хватало для семи пар курсистов, которые здесь занимались. Аккомпанировало занятиям трио, состоявшее из гитары, скрипки и входящего в моду аккордеона.
Урок вела черноволосая и пластичная англичанка мадемуазель Эва. Она прохаживалась между танцующими парами, подавала команды с сильным акцентом, громко, властно:
— Файф степ!.. Теперь выход в променад! Грубо!.. Очень грубо идет поддержка!.. Господа держат дам воздушно и неприкасаемо! Стойка компактней! Только полет и грация! И руки!.. Как плети! Как лианы! Медленно, медленно, быстро, быстро… И снова — медленно, медленно…
Господа были в черных легких костюмах, дамы в белых расклешенных платьях. Со стороны казалось, будто по залу летали черно-белые бабочки.
Партнером Таббы был некто Валентин, господин тридцати лет с небольшим, сухощавый, невысокий, пластичный, занимающийся, похоже, танцами не первый месяц.
Табба танцевала жестко, одержимо, без эмоций на лице, получая от танго наслаждение. Двигалась легко и грациозно, умело поддавалась касанию партнера, никак не реагируя на его присутствие. Глаза ее закрывала миниатюрная, в бриллиантовых блестках маска.
Когда оттанцевали полчаса, Эва объявила:
— Отдых, господа!.. Пятнадцать минут антракт!
Валентин проводил Таббу к стоявшим в углу стульям, придержал за локоть, помогая сесть.
— Могу я задать бестактный вопрос, мадемуазель?