Сонька. Конец легенды

Дочка уткнулась в грудь матери, опять стала плакать, вздрагивать. Сонька гладила ее по спине, успокаивала, затем с усмешкой произнесла:

— Все что Бог ни делает — к лучшему.

На соседних нарах приподнялась сонная соседка.

— Чего ты сказала, Сонь?

— Не тебе, спи, — ответила та и улыбнулась дочери. — Давай спать, скоро побудка.

На поиски Гришина Егора Никитича был направлен следователь по особым поручениям Потапов. Человек обстоятельный, неторопливый, он, по мнению начальства, проще всего мог войти в контакт с затворником, о котором после изгнания из департамента не было ничего слышно.

Жил Егор Никитич в доходном доме на Пятой линии Васильевского острова. Потапов велел извозчику остановиться возле семнадцатого номера, расплатился и направился под арку громоздкого шестиэтажного дома.

Подниматься пришлось по узкой и плохо освещенной лестнице на третий этаж. Возле высокой коричневой двери следователь на секунду задержался, нажал на кнопку звонка.

Какое-то время стояла тишина, затем в коридоре послышались глухие шаги и женский голос недовольно спросил:

— Кто?

— Мне бы Егора Никитича, — ответил Потапов.

— Кто спрашивает?

— Товарищ по службе.

— Нет у него товарищей. И службы нет, — ответил все тот же голос, и шаги стали удаляться.

Потапов снова нажал на звонок.

На сей раз дверь открылась, и на пороге возникла высокая худая дама за пятьдесят. Внимательно посмотрела на визитера, чем-то он, видимо, ей понравился, она неожиданно пригласила:

— Войдите.

Следователь вошел, пошаркав ногами о половик, двинулся следом за женщиной в глубину квартиры.

Квартира была просторная и неуютная — потолки высоченные, стены голые, мебели почти никакой.

Вошли на кухню, хозяйка кивнула на один из табуретов, сама села напротив.

— Говорите.

— Я из следственного управления, — произнес Потапов, кладя шляпу на стол. — Мы когда-то с Егором Никитичем служили вместе.

— И чего хотите?

— Поговорить с ним.

Дама помолчала, затем тяжело вздохнула и попросила:

— Оставьте его, господин. Дома его нет, а сказать ничего путного я вам не смогу.

— А где он?

— Сказала же нет! А даже если бы и был, я бы не позвала. Праздные разговоры ему сейчас только во вред.

Потапов полез в нагрудный карман, вынул плотный пакет, положил перед хозяйкой.

— Денежное вспомоществование. Из департамента. Его там по-прежнему ценят и уважают.

Женщина взяла конверт, пересчитала находящиеся в нем деньги, посмотрела на визитера глубокими уставшими глазами.

— Очень даже кстати. Егор Никитич ведь совсем обезденежен.

Неожиданно в кухню вошли два паренька и девица. Паренькам было лет по десять-двенадцать, девице на вид — пятнадцать.

— Дети Егора Никитича, — тихо произнесла дама.

Мальчики никак не отреагировали на ее слова, девица же сделала неудобный к моменту книксен.

Следователь привстал, назвался.

— А папенька еще спят, — вдруг сообщила девочка. — Наверно, надобно будить.

— Тебя за язык дернули? — возмутилась женщина. — Ступайте к себе и не высовывайтесь, пока не позовут!

— Но ведь папенька просили разбудить их не позднее обеда, — возразила дочка.

— Не твоего ума дело!.. Марш отсель!

Когда дети послушно гуськом покинули комнату, дама недовольно произнесла:

— Не дети, а чистое наказание.

— Может, разбудите? — неуверенно попросил Потапов.

Дама вздохнула, еще раз заглянула в конверт с деньгами, сунула его под кофту и вышла из кухни.

Следователь встал, прошелся из угла в угол комнаты, и в этот момент сюда снова вошла девочка.

— Меня зовут Дарья, — представилась. — А вас?

— Георгий Петрович.

— Вы, Георгий Петрович, папеньке денег не давайте, ежели принесли. Он всегда был выпивающим, а последнее время и вовсе стал больным.

Заслышав шаги, девочка мигом направилась к двери, едва не сбив заглядывающих сюда братьев.

На кухню вошла сначала хозяйка, затем нехотя, с хмурым видом там появился и сам Гришин.

Выглядел он крайне плохо — похудевший, сутулый, регулярно откашливающийся.

Остановился на пороге, с явным неудовольствием посмотрел на гостя, махнул жене:

— Ступай к себе.

— Господин ненадолго, — возразила та. — Ему на службу надобно.

— Я не тороплюсь. — Потапов подошел к бывшему следователю, протянул руку: — Здравствуй, Егор Никитич.

Гришин с некоторым замедлением протянул все-таки ладонь в ответ.

— Слушаю, Георгий Петрович. С чем явился?

— Просто повидаться, — пожал тот плечами. — Вон сколько лет не виделись.

— Вранье. Из Департамента полиции люди просто так не приходят. Непременно с пакостью. Или чего-то приперло. Зачем понадобился?

— Есть разговор, Егор Никитич.

— Ты видишь, в каком я состоянии?

— Вижу.

— И какой разговор может быть?

— Значит, в другой раз.

Потапов хотел было выйти, но Гришин придержал его:

— Погоди. — Внимательно посмотрел ему в лицо. — При деньгах?

— Есть маленько.

— Пойдем в кабак, там расскажешь.

— Так ведь выпьешь, и никакой разговор не получится.

— Получится!.. У меня мозги светлеют, когда опохмелюсь. — Гришина слегка повело, он схватился за стол, крикнул: — Дашка, собирайся, пойдешь с нами!

Кабак был полуподвальный, затхлый, с несколькими шумными клиентами, судя по всему завсегдатаями. Те уже были в подпитии, и не исключалась традиционная свара.

Гришин с видом завсегдатая выбрал удобный по расположению стол, рухнул на табуретку, кивнул дочке на соседний:

— Сиди там и не мешай.

Даша послушно уселась, принялась отрешенно водить глазами по засаленным деревянным стенам кабака.

Егор Никитич жестом позвал полового, тот подрулил к столу, вежливо изогнулся:

— Слушаюсь.

— Бутылку хреновухи, студень с горчичкой и хлебушка, — распорядился Егор Никитич половому, кивнул на дочку: — А мамзельке стакан узвору. Можно с пирожным.

— Будет сделано, господин.

Половой удалился. Гришин тяжело и надсадно закашлялся вновь, объяснил:

— Как застудился в зиму, с тех пор и мучает мокрота. — Закурил, с прищуром через табачный дым посмотрел на визитера. — Излагай, Георгий Петрович.

Потапов чуть поелозил на стуле, в упор посмотрел на бывшего следователя.

— Начальство, Егор Никитич, проявило к тебе неожиданный интерес. Едва ли не в спешном порядке.

— И кто ж начальство в жареное место клюнул?

— Нашелся один петушок.

— Неужто так серьезно клюнул?

— Суди сам, ежели на тебя, опального, розыск организовали. В департаменте ведь после самострела на тебе сразу крест поставили. А тут, гляди, понадобился.

— Все это не столько забавно, сколько глупо, — усмехнулся Гришин, взял принесенный половым графин, разлил по рюмкам. — Давай, Георгий Петрович, за встречу. Непонятную, хотя и с элементами интриги.

Чокнулись, выпили. Гришин, шумно сопя носом, намазал горчицу на кусок хлеба, стал закусывать, от удовольствия мотая головой и вытирая слезы. Налил по второй.

— Папенька, — подала голос Даша, аккуратно отщипывая ложечкой пирожное, — я все вижу, все замечаю. Не увлекайтесь, иначе до дома не дойдем.

— Не дойдем, так донесут, — отмахнулся тот и снова поднял рюмку. — Знаешь, за что, Георгий Петрович, давай выпьем?.. Никому не говорил, а тебе решусь.

— Неужели доверяешь?

— Не доверяю. Но больше не могу молчать. Важно хоть кому-то выразиться. Семь лет молчал, некому было сказать. Жена испугается, дети не поймут. А тут ты нарисовался — господин не до конца глупый и не до конца подлый.

— Благодарю за оценку, Егор Никитич.

— Не перебивай… Давай за тоску мою выпьем. Ежечасную. Все эти годы. Ежечасную и постыдную. Когда мордой в подушку, сопли в кулак. Воешь в перо… Чтоб никто не видел и не слышал. Потому что недостойно жил и так же недостойно пытался уйти из этой поганой жизни. Но даже и этого не смог сделать по-людски. Недострелился!.. Понимаешь, какой это стыд? Стыд, растерянность, никчемность. Давай за это.