Брусника

Анна Юрьевна Котова

Брусника

(Повести о мирах иных)

Я не стою, поверь, чтоб ты слезы лила обо мне,

Чтоб ты шла по следам моей крови во тьме — по бруснике во мхе

До ворот, за которыми холод и мгла…

Когда Дагне сказала, что возьмет младшую сестру на Эгну, Дабл обрадовалась. Пусть Дагне зануда и способна часами говорить о ерунде, а о важных вещах ей всегда скучно даже подумать, зато Эгна! Туристский рай. Скалы, озера, сосны, тишина, настоящая дикая жизнь. Ради этого можно было вытерпеть и Дагне. Странно, правда, с чего эту рафинированную горожанку с ногтями длиной в три сантиметра, расписанными под готический витраж, потянуло в первозданные края, к жизни в палатке и обеду, сваренному на костре. Но Дабл решила не смотреть в зубы дареному коню. Зря, конечно: оказалось, что они едут с сестрой не вдвоем. С ними едет еще и Ольгерт. Сразу стало ясно, откуда взялась сама идея Эгны, палатки и костра: Ольгерт был записной спортсмен и любитель природы, из тех, кому главное — хвастать перед восхищенными знакомыми своим редкостным опытом и экзотическими умениями. Дабл терпеть не могла Ольгерта. А Дагне он нравился настолько, что ради него она готова была рискнуть прической и маникюром. Понятно стало также, зачем им вообще третья лишняя — младшая сестра. Должен же кто-то варить обед и мыть посуду, пока Дагне со своим блондином будут красиво крутить роман на природе!

И точно. Прибыли на Вейское озеро, на разрешенную к использованию стоянку. Дабл поставила палатку — сама. Ольгерт давал ценные указания, сидя на бревнышке, Дагне в это время поправляла макияж. Дабл развела костер. Дабл сварила кашу из предоставленной турфирмой крупы и консервов с экзотическим названием "тушионка".

— Ну, вижу, ты справишься, — сказала старшая сестра, слопав миску каши. — Мы поплаваем на лодочке, а ты тут прибери, ну и молочную лапшу к ужину… Пока! — и упорхнула вслед за Ольгертом к берегу. Только весла замелькали.

Дабл мрачно произнесла вслух несколько слов, не подобающих юной девице, и побрела на прибрежный песок драить котелок и миски.

Впрочем, на третий день она уже была вполне счастлива.

Ее присутствие в палатке стесняло романтических влюбленных, поэтому днем они быстро смывались "покататься на лодочке" и пропадали до вечера. Никто не мешал Дабл бродить по лесу, слушать шум ветра в ветвях, щебет птиц, шелест мелких грызунов в траве. Она собирала ягоды и ела их, сколько влезет, она купалась, когда хотела, она могла часами сидеть у муравьиной тропы и наблюдать, как маленькие черно-красные трудяги волокут в родной замок добычу, и придумывать о них истории. Стоянка располагалась на скалистом мысу, среди светлого соснового леса. Поверх скального основания лежал скудный слой почвы, на ней рос мягкий влажный мох, а среди мха — черника и брусника, глянцево блестевшие боками ягоды были восхитительны. Черника уже совсем поспела и осыпалась под пальцами, сладкая и нежная. Брусника только начала созревать, но для одной девушки девятнадцати лет ее было уже более чем достаточно. Дабл совершенно не скучала на Вейском озере.

Потом случилось удивительное.

Дабл бродила по брусничнику с кружкой в руке, опуская ягоду то в кружку, то в рот, и вдруг поскользнулась на кочке. Подошва ботинка (настоящие туристские ботинки, аутентичные, предоставленные турфирмой, конечно) сорвала с кочки клок мха, и что-то серебристо заблестело на солнце. Нагнулась, посмотрела — шлем! Пластиковый шар без единой царапины — точнее, три четверти шара. Забит землей, конечно.

Подняла, повертела в руках, выковыряла землю и мелкие камушки. Убедилась, что шлем совершенно цел — только дыхательные трубки оборваны, но при поднятом забрале они не нужны. Пошла на берег, присела на корточки у воды, отмыла хорошенько. Внутри сохранилась мягкая подкладка из фальшивой кожи, которая лучше настоящей. Над прозрачным щитком забрала-хамелеона, исправно потемневшего на ярком солнце, по серебристому фону была изображена смутно знакомая эмблема — что-то из учебника истории. Дабл положила шлем сушиться на камень и задумалась, пытаясь представить, откуда он взялся и кому принадлежал — и сколько лет тут лежит. Насколько она помнила, Эгна уже лет сто — туристская вотчина, курорт, самое мирное место в системе Рионы, а вот в прошлом веке тут вполне могли и воевать. Где ж была последняя колониальная война с Империей Шу? Кто ж ее знает, может, и тут… Шлем высох, Дабл еще немного порассматривала его и примерила. Шлем мягко и ласково приник к вискам. Погляделась на себя в озеро. Если бы не драная футболка, смотрелось бы вполне грозно.

— Заряда не хватит и на полчаса, — прозвучало у нее в голове. — Кажется, это все, Джей.

Дабл сдернула шлем и уставилась на него. Пустой пластиковый шар. Серебристый. Черная эмблема на лбу. Да, кажется, это действительно знак Империи. Что-то смутно всплывало в памяти. Планета, долго переходившая из рук в руки, пока Рионский союз не вышиб последнюю эскадру Империи, и так они удирали, что бросили на поверхности пропадать небольшой отряд. Который и полег весь до единого человека, потому что по имперскому кодексу чести плен был наихудшим позором. Может быть, эта история произошла тут, на Эгне? Имперские воины погибают, но не сдаются! Слава солнцеликому императору Джону Томасу Ши! — или кто там у них был тогда на троне.

Дабл снова надела шлем.

— Джон Восьмой Мартин Гурам-Шураз, — сообщил шлем. — Идиотское имя для призового идиота, и с этим именем на губах придется умирать… Так и не сказал Тильде, что люблю ее. Может, оно и к лучшему. Не будет ждать понапрасну.

Дабл закрыла глаза и увидела лес чужим взглядом. Обгорелые сучья деревьев, обломанные стволы, иные начисто срезаны залпами лучемета. У кромки воды вспышки взрывов. Левая рука не действует — простреленное насквозь плечо, заткнутое пучком мха и перевязанное рукавом форменной рубашки, онемело. Если бы я выжил, может быть, руку еще удалось бы привести в божеский вид. Но это совершенно невозможно. Я не выживу. Они идут, а я остался один. Симон молчит уже второй час, и это может значить только одно. А Тонио и Ландыш умерли у меня на глазах. Тонио — быстро. Ландыш же, раненный в живот, очень мучился. Грязная рана, воспаление… весь запас походной аптечки ушел на его рану, и без толку. Перед концом ему вдруг привиделось что-то хорошее, он заулыбался страшным черным ртом с искусанными губами и запел. Век бы мне не слышать, как умирающий в последнем бреду с блаженной улыбкой поет государственный гимн. Гимн проклятой Империи, которая доброго слова не стоила с того самого дня, когда Джон Первый Адриан Шураз-Купер основал ее, захватив власть обманом, жестокостью и реками крови. Смешно, Джей. "Век бы не слышать". Тебе не то что века — суток не осталось. Они идут. А заряда не хватит и на полчаса. Кажется, это все, Джей.

Дабл сидела на берегу, опустив ноги в теплую воду, шевелила пальцами, когда маленькие рыбки толщиной в спичку щекотно тыкались в ступни. Шлем держала на коленях.

Сколько он помнит? Несколько минут? Или дней? Кто был этот Джей, погибший за Империю, которую презирал и ненавидел? Ждала ли его Тильда?

Снова натянула шлем и сказала:

— Тильда. …Темные волосы, заплетенные в толстую косу, веснушки, серые глаза в темных ресницах, большой смешливый рот. "Тебе идет форма, Джей. Ты в ней красивый, как жужелица. Черный, длинный и блестящий". И смех. Она всегда смеялась надо мной. Только когда я поцеловал ее на прощание, не засмеялась. "Возвращайся скорее, Джей, если хочешь застать меня здесь. Через год я закончу колледж и уеду работать в госпиталь на Силену. А может, даже и в метрополию. Смотри, там много парней, как бы тебе не опоздать". Уже три года прошло, а я так и не вернулся. Наверняка опоздал. Конечно, она давно и думать обо мне забыла. Не ждет. Я ведь даже не сказал ей, что люблю. Все шутил — мне нравилось, как она смеется. Иногда в мечтах я вижу благостную картину — как я схожу по трапу на каменистую почву Альтравы, и в тени синеватых кипарисов стоит она, тонкая, легкая, в белых шортах и узкой маечке, в сандалиях из разноцветных ремешков, коса перекинута на грудь — и смеется счастливо, увидев меня. А потом вспоминаю, что она давно закончила учебу, и на Альтраве ее уже нет. Ее надо искать… Затем я вспоминаю и остальное. Меня похоронят здесь, на Эгне. Или не похоронят. Заряда не хватит и на полчаса…