Стиль модерн

Стив не прерывал его. Его заинтересовала картина в духе фовизма: две отяжелевшие женщины с грустными лицами, — наверное, проститутки, — лежали на диване.

— Я куплю эту картину.

Как и в прошлые времена, Минко мгновенно перешел на шутки.

— Вы все так похожи, американцы! Вам нравятся только сцены в борделе!

— Вы тоже были падки до этого в прошлом. Вы ведь были другом старой куртизанки?

— Ах, Кардиналка! Верно. У вас хорошая память. Представьте, я этим немного горжусь. У нее один из лучших борделей в Париже. Она всегда мечтала об этом. Заведение носит ее имя. Это недалеко отсюда, но моей ноги там никогда не было — мне хватает моих клиенток. И потом эта клятва! Я ведь труслив. Неужели ваши американские друзья не говорили о ее заведении? Они без ума от него!

— Нет, — сказал Стив, продолжая рассматривать картины. — Я интересовался только живописью.

— Да, так все говорят. Значит, вам нравится именно эта?

Добрый час они торговались. Стив не был уступчив в делах, во всяком случае, не больше, чем Минко, который без устали разглагольствовал о тяжелых временах, налогах, пошлинах на алкоголь, на фортепиано — словом, использовал весь арсенал аргументов, предназначенных для изматывания клиента. Но Стив оказался сильнее: он добился, что Минко втрое снизил цену. Тем не менее тот, кажется, был удовлетворен, пересчитывая доллары.

Уже провожая Стива, Минко внезапно разволновался:

— Повторяю, Американец: я трус. Вы — первый, кого я снова увидел, и останетесь единственным, понимаете, единственным! Если что, я вас не знаю. Я вас не видел.

— Жаль! Я с удовольствием встретился бы с вами снова. Мой дом в Америке еще не обжит. Стены голые.

— Целый дом, — выдохнул Минко, — в таком случае…

Стив не дослушал — он уже был в лифте. От старой куртизанки, стоявшей, если он правильно помнил, пятой по списку, он надеялся получить новости о д’Эспрэ и, если повезет, узнать, где прячется недосягаемый Стеллио.

* * *

Своим успехом Кардиналка была обязана неукоснительному следованию традиции — это Стив понял еще у входа. Ее заведение находилось на узкой улочке и сохранило очарование старых домов свиданий, которое Стив успел вкусить, будучи авиатором. Скромный фасад, закрытые ставни — только красивый розовый шар давал прохожим понять, что здесь находится, и уже можно было представить в этом доме кровати под балдахином и вышитые простыни, умывальники, одетые в мрамор, лампы в форме тюльпанов.

Войдя в салон на нижнем этаже, Стив оценил комфорт старых буржуазных домов: рядом с пианино стояли кресла, обтянутые бархатом, круглые столики, накрытые скатертью. Правда, хозяйка добавила к ним элементы современного интерьера: огромный бар, где подавали коктейли и глинтвейн, граммофон, на котором джаз сменялся вальсом-мюзетт, под надписью золотыми буквами: Просим мужчин не танцевать друг с другом.Звучала песенка:

Ах, Мессалина,

божественная дива,

какие нежные глаза,

мы от нее все без ума.

Девочки были во вкусе дня: с волосами, покрытыми перманентом, с нежными припудренными щеками, накрашенными губами, металлическими украшениями, с растерянным и вовсе не провоцирующим видом — эдакие поддельные инженю с вульгарным шиком высоко подхваченных шелковых чулок. Они ничем не отличались от светских женщин, тех, кого Стив видел на вчерашних торжествах. И он вспомнил предсказания Вентру, когда первый раз в жизни услышал слово вертихвостки.

Стив сразу попросил о встрече с Кардиналкой. Не без волнения он произнес свое имя, уверенный, что она его примет, хотя в былые времена оба не выносили друг друга. Кроме того, работая в мире удовольствий, она вполне могла быть связан-ной с Пепе де л’Альказаром.

Но Франция вернула ему вкус к жизни, а авантюра — это каждый раз заново ощутить, что можно ее и лишиться. Он не успел углубиться в эти размышления — в двери, обтянутой тканью с ромбовидными стежками, незаметно появился сгорбленный силуэт, подавая Стиву еле заметные знаки. Кардиналка согласилась его принять.

Она сидела за секретером перед большой бухгалтерской книгой, и он едва смог ее узнать, настолько она похудела, почти ссохлась. Но если в годы войны она упорно сохраняла пристрастие к легким и невесомым платьям, какие шли только Лиане и Файе, то сейчас потонула в одежде тучной женщины образца 1900 года со стоячим воротником и перламутровыми пуговицами. Сколько ей могло быть лет? Семьдесят, возможно, но больных и усталых семьдесят, и чтобы их забыть, она, как большинство стариков, отдала предпочтение одеждам лучших дней. Она подлатала себя под крыльями фиолетовой тафты, можно сказать, забальзамировалась еще до смерти под сиреневыми румянами, покрывающими ее морщины. Только глаза блестели вызывающе живо, а голос звучал твердо и высокомерно, не обременяя себя вступлениями:

— Ну что ж, Американец, вы, как я вижу, пришли не девочек навестить?

Она сразу узнала Стива. Он выдержал ее взгляд:

— Да, мадам, не совсем за этим. Впрочем, они очень милы. Поздравляю.

Она разразилась хохотом, еще более отрывистым, чем в Шармале, потом, как и тогда, стала ощупывать потоки своих драгоценных камней. За дверью слышались приглушенные звуки граммофона, снова наигрывающего вальс-мюзетт, воодушевленный хохот клиента.

— Как видите, я достигла, чего хотела. Заведение в отменном порядке. Я горжусь собой!

Он краем глаза осмотрел ее будуар и вспомнил прошлое: старая полукруглая мебель, лампы с закрученными ножками, прозрачные, хрупкие зеленые и сиреневые безделушки с выгнутыми линиями.

Раздался звук горна. Стив подскочил. Кардиналка засмеялась:

— Ничего страшного. Постоянный посетитель, один полковник. Ему необходимо гудеть, когда…

— Я спешу, — оборвал ее Стив. — Вы были подругой графа д’Эспрэ и должны знать о нем. Я бы хотел с ним увидеться.

Ему показалось, что под слоем пудры кровь отхлынула от ее лица.

— Зачем?

— Мы с ним дружили.

Она взяла нож для бумаг и забарабанила им по деревянному секретеру:

— Хватит, Американец. Забудьте ту историю.

— Нет.

— Я не хочу, чтобы пострадал мой бизнес.

Она произнесла это слово на французский манер, в то же время тыкая указательным пальцем в потолок, будто говорила о комнатах наверху. Стив не смог сдержать улыбку. Решив, что он смеется над ней, она резко сказала:

— Не ворошите прошлое. В тот вечер нас было тринадцать-двенадцать человек, да еще этот кот, совсем черный. Это должно было произойти, это было неизбежно.

— Я не собираюсь ворошить прошлое.

— Вы сказали, что дружили с графом! Вздор! В этом презренном мире ни у кого ни к кому нет дружеских чувств, еще меньше любви. Д’Эспрэ тоже пришлось исчезнуть в назначенный час.

— Исчезнуть?

Незаметным движением Кардиналка взяла из секретера маленькую пудреницу, лежавшую рядом с бритвенным набором и крохотной лопаточкой.

— Теперь уходите! — И потянулась к звонку.

Стив наугад обронил:

— Я в курсе ваших дел, Кардиналка. Другихдел. Я богат, очень известен и могу причинить вам много хлопот.

Она отдернула руку.

— Вы хотите спокойствия, — продолжил Стив. — Я вас понимаю: вы его заслужили. — Он указал на пудреницу: — Но что вы будете делать, если у вас хотя бы на несколько дней это отнимут?

— У каждого возраста свои радости!

— Безусловно. Я предлагаю вам спокойствие по сходной цене: скажите, что вы знаете о графе.

Она затянула шерстяной шалью свой слишком широкий корсаж и проговорила:

— Он разорен. Не знаю, как он дошел до этого. Живет в Шармале. Совершенно один.

Стив попытался увидеть хоть что-нибудь в ее глазах, хоть какое-то чувство. Кардиналка вздохнула, опустила плечи, высматривая на стеклянной безделушке какое-то неизвестное ему воспоминание. Оно длилось целую минуту, это тягостное ожидание, которое он не решался прервать. Она ушла куда-то в прошлое, гораздо более далекое, чем история с Файей, в ту страну, где бывали лишь они с д’Эспрэ, — заповедный край стариков. Она любила его, любила до сих пор, и если бы он уже отошел в мир иной, она бы вела себя иначе.