Желания

— Это просто способ. Почему бы и нет? «Дезирада» не внушает доверия.

— Юдит живет не с одним Командором. Есть еще Сириус. Тот вообще не выходит из дому.

— Вспомните вечер на «Дезираде». Казалось, что в нем участвовал сам дьявол…

— Планы дьявола известны с незапамятных времен, но с незапамятных же времен люди вольны отказаться от них. Юдит переехала на «Дезираду», но ее никто не тащил туда силой.

— И тем более никто не помешал ей в этом.

— Кто бы мог это сделать?

Тренди раздраженно бросил:

— Она еще так молода.

— Вы тоже.

— Но Командор…

— Командор — не Сатана, а Юдит — не невинная жертва! Немного ясновидящая, немного медиум, конечно, как и ее мать когда-то. Вспомните, как я был удивлен в тот день, когда Анна…

— Не говорите об Анне.

Это было сказано сухо, Тренди больше не мог скрывать свой ужас, боль, которую, на самом деле, следовало назвать ревностью. Он снова увидел проходящего мимо Командора, вспомнил его отсутствующий взгляд. Куда пропали его сияющее лицо, бьющая через край сила и осанка, которые Тренди отметил, впервые увидев его на «Дезираде»? Этого человека мучили страдания, боль; Тренди понял это, потому что испытал их сам. Он вновь почувствовал жалящие уколы, терзавшие его после отъезда со «Светозарной». В одиночестве Командора, в отстраненной манере, с которой тот нес свою ношу, Тренди не мог не заметить влияния Юдит.

Корнелл смущенно положил руку на плечо Тренди:

— Вы же знаете, Юдит сильная. Даже если она и Командор… Я старался доказать это Рут, но она не желает меня слушать. Есть что-то, чего я не понимаю. Какое-то непреодолимое препятствие. Что-то, что она упорно отказывается мне говорить.

— Это все старые истории. Ее прошлое — вот о чем она не хочет говорить.

Теперь обескураженным выглядел Корнелл. Он убрал руку с плеча Тренди:

— Это правда. Я знаю, что Рут не все мне рассказала. В любой судьбе всегда есть первопричина. Потомство, предки, целая цепь причин. Только знает ли она их? В таком случае самое лучшее — перевернуть страницу. Я уже говорил вам, после вашего отъезда, она возненавидела свой дом. Я предложил ей поехать со мной в Америку. У меня там вилла на берегу моря, яхта. Она увиливает, откладывает, изображает Пенелопу. На самом деле…

Корнелл отвернулся, но в зеркале Тренди прекрасно видел, как он стиснул челюсти:

— На самом деле я для нее больше не являюсь товарищем по несчастью. Я разделяю ее ужасы, но ничего не могу сделать.

Корнелл не отважился сказать, что она его больше не любит. Только добавил:

— Любить детей — значит не мешать им следовать своим путем. Это самое простое. — Он машинально поискал трубку, но вспомнил, что забыл ее. — А как вы, ваши рыбы, Тренди? — спросил он более спокойным тоном. — Откуда вы здесь? Знаете ли вы, что ваш профессор является автором либретто «Сансинеи»?

— Знаю.

Корнелл с интересом посмотрел на него:

— Рут сказала, что вы оставили на «Светозарной» все свои бумаги, заметки, наблюдения…

— Да, верно. Передайте Рут, чтобы она никому не позволяла их трогать. Никому, слышите? Даже Дрогону. Особенно Дрогону.

— Дрогону? Но почему вы думаете… Рут считает, что вы скоро вернетесь, что она не может из-за вас уехать. Она даже уверяла меня, что у вас остался ключ от «Светозарной»!

— Это правда. Это получилось бессознательно, уверяю вас. Передайте это Рут.

Корнелл бросил на него озадаченный взгляд. Внезапное возбуждение Тренди застало его врасплох. Он еще раз поискал трубку.

— Я передам, — наконец сдался он. — Хотя было бы лучше, чтобы вы сказали ей это сами. Мы пробудем здесь еще несколько дней. Она вас очень любит, да вы и сами знаете. Приходите повидать Рут. Уверен, ваш визит немного ее развеселит.

Корнелл поискал в портфеле адрес своего отеля:

— Приходите к нам. Позвоните нам утром. Мы уезжаем на следующей неделе. Как вы находите Крузенбург этим вечером?

Тренди уже совершенно забыл о певице. Корнелл испытующе смотрел на него. Чтобы скрыть смятение, Тренди машинально извлек из кармана связку ключей. Это были только ключи от его квартиры. Корнелл заметил, что Тренди побледнел:

— Вы что-то потеряли?

— Нет. Просто я был уверен, что здесь все мои ключи.

— Сегодня я совершенно не узнаю нашу диву, — продолжал профессор. — За исключением финального дуэта первого акта. Говорят… Говорят, что ей чего-то недостает — уверенной властности, дарующей славу. Но посмотрим, что будет дальше. Опера Дракена величественная, но трудная. А мы живем в весьма странное время. Эти разговоры о конце света…

— Теперь и вы верите?

— Рут беспрестанно говорит об этом. Она считает дни, числа. В общем, ведет себя, как все остальные.

— Почему бы и нет, после того, что случилось? Вам не кажется, что мы слишком доверились здравому смыслу? Есть невидимое, необъяснимое… Эта болезнь, например…

При одном этом слове лицо Корнелла помрачнело. Как и у всех остальных, упоминание о болезни вызывало у него суеверный страх.

— И все-таки я считаю, что мы стали думать о конце света, потому что несчастны, — проговорил он. — Рут думает о нем, потому что страдает. Потому что уверена в своем поражении. Почти все мы находимся в таком состоянии. Мы превратились в несчастную, бессильную цивилизацию. Проще всего ждать неизвестной кары, непонятного астрального потрясения, чем пытаться утешить свою боль. Вот почему мы снова стали верить в Сатану.

Корнелл вновь вернулся к своим извечным философским рассуждениям. Он то обращался к мраку Средневековья, то ссылался на неизвестных богов, то вспоминал о демонах Вавилона.

— Нигде не обошлось без дьявола, — продолжал он, — даже здесь. Взгляните на потолок. Это наша мифология. Она должна убедить нас, что он существует, если мы в этом засомневаемся.

Тренди посмотрел на фрески, на которые указал Корнелл.

— Саламандры. Ночные птицы. Черный мир демонов. Дьявол часто мерзок, но он умеет привлекать к себе красоту. Если только в контракте не предусматривались золото и власть…

Но Тренди его не слушал. Он думал о ключах. Он не понимал, как он мог их потерять. Куда, черт побери, они подевались? Как могли отделиться от остальных? Он попытался вспомнить. Сегодня вечером, когда он вернулся, дверь открыл Нюманс. Следовательно, тогда он не вынимал ключи. А когда переодевался, то вынул связку из кармана и положил рядом со спичками Нюманса.

Теперь Тренди понял, что было причиной охватившего его страха: он был уверен, что объединил обе связки ключей. Действительно, несколькими днями раньше он думал об этом, потому что два ключа были похожи и даже изготовлены из одинаково легкого металла. Они даже на пол падали с необычным, каким-то неопределенным звуком.

Внезапно его озарило: с таким же звуком падали шпильки из прически Констанции. Если Тренди и потерял ключи, то только в ее гримерной сегодня утром. В ее гримерной на кушетке.

Корнелл заметил, что Тренди чем-то озабочен. Он замолчал, некоторое время наблюдал за ним, а затем сказал:

— Похоже, я утомил вас своими поучениями. Пойдемте-ка лучше на свои места. Что-то антракт слишком затянулся. Да еще эта толпа…

Тренди не заставил себя просить. Он был рад повидаться с Корнеллом, но теперь не мог думать ни о чем, кроме своих ключей. И тут же откланялся.

— Не забудьте передать Рут, — добавил он. — Вы мне обещали.

Корнелл кивнул. Едва они вышли из фойе, толпа разделила их. Корнелл только успел заметить, что Тренди не вернулся в зал, а пошел в обратном направлении, спустился по лестнице и скрылся из глаз. При этом он так торопился, что расталкивал сановников и светских дам, имевших неосторожность попасться ему на пути.

По какой-то рассеянности или странному суеверию Тренди сохранил свой пропуск. Ему не составило никакого труда найти дорогу за кулисы. Прозвенел звонок. Антракт закончился. Совсем немного времени понадобилось Тренди, чтобы добраться до гримерной Констанции. Коридор был пуст. Он показался Тренди более серым и мрачным, чем утром. В его конце, загораживая винтовую лестницу, все также торчал сломанный стул. Дверь в гримерную была приоткрыта. Тренди услышал женские голоса. Он прислушался. Это были две костюмерши, жаловавшиеся друг другу на певицу. «Она всегда такая спокойная, такая холодная… Я никогда не видела ее в такой ярости… Бедный дирижер, ему досталось еще больше, чем нам. Она никого не хотела видеть. Даже автора либретто. И почему мы должны ждать за дверью, пока она гримируется…»