Страница 4 из 56
— Вы считаете меня сумасшедшим, потому что я до безумия люблю восковую куклу? — однажды вечером воскликнул капитан в Лисльвуд-Парке, когда выпил больше обыкновенного, и баронет с друзьями начали смеяться над его страстью. — Я знаю не хуже вас, что это глупость, простительная только школьнику, но этот вздор способен довести меня до могилы.
Однако, сколь бы много общего, как утверждали ее враги, ни имела мисс Мертон с теми прекрасными произведениями искусства с голубыми глазами и золотыми волосами, которые можно видеть в игрушечных магазинах, все же она была богатой наследницей и вдобавок прелестнейшей женщиной, вследствие этого обстоятельства или по причине сплетен, вызванных бешеной страстью капитана — но через шесть недель после появления в Лисльвуде индийского офицера, она, как говорится, вошла в моду. Будь она даже страшнее, чем смертный грех, это не помешало бы ей теперь выйти замуж за первого красавца околотка. Она могла бы выйти за самого богатого, даже если бы была бедна. Даже если бы она была идиоткой, некрасивой и горбатой, войдя в моду, она неизбежно должна была сделаться предметом восторга, удивления и поклонения. Чудесная перемена произошла неожиданно, вдруг, и кавалеры, которые прежде едва замечали ее, начали сходить с ума от желания жениться на ней — то есть не на ней, собственно, а на ее известности: им хотелось понежиться в лучах этой яркой планеты, попировать на чужом пиру. Мисс Мертон сделалась в Лисльвуде такой же знаменитостью, какой делается в Лондоне страшный преступник или человек, написавший роман о классовом устройстве общества.
Итак, мисс Клэрибелль Мертон стала центром внимания Лисльвуда, и через два месяца сэр Реджинальд предложил ей руку и сердце единственно из удовольствия отбить ее у другого, благодаря подстрекательствам тетки предложение это было принято. В это-то время на вершине косогора, носившего название Бишер-Рида, и разыгралась ужасная сцена. Не дождавшись капитана к обеду, из замка за ним послали его слугу Мартина, и тот нашел своего господина распростертым на мокрой траве в состоянии совершенного оцепенения. После этого Вальдзингам хотел вызвать на дуэль сэра Реджинальда, между соперниками вышла отчаянная ссора, которая закончилась только с отъездом капитана. Он оставил замок, пожелав баронету быть счастливым со своей бездушной невестой, и поскакал, как сумасшедший, в Индиа-Гуз — просить, чтобы его послали куда-нибудь, где враги отечества из жалости поспешили бы его прикончить.
В Лисльвуде судачили о том, была ли мисс Клэрибелль Мертон огорчена, что ей пришлось отвергнуть сумасбродного обожателя. Но, как всегда, лицо девушки не выдало ее тайн, оно было прекрасным, но абсолютно безмятежным. Она вышла замуж за сэра Реджинальда без любви, сделав это так же бесстрастно, как она брала уроки музыки, не имея слуха, и училась рисованию, не обладая эстетическим вкусом. Она выполняла все, что ей предписывали делать. Она вышла бы и за капитана, прикажи он ей сделать это, так как не была в состоянии противиться силе, если б не противодействие тетки, которая издавна имела над нею неограниченную власть. Она полностью зависела от тех, кто руководил ею, смотрела их глазами, думала их умом и употребляла в разговоре только их выражения. Капитан мог быть совершенно искренним в своей любви к ней, но если ее тетке было угодно выставить его обманщиком, то и мисс Клэрибелль начинала сомневаться в нем. Она говорила ему своим тихим, нежным голосом тысячу несправедливостей, которые были простым повторением слов ее опекунши. Ее можно было сравнить с кораблем без руля и якоря, отданным на произвол изменчивого ветра, и не успел еще капитан, отправляясь в Индию, достичь Мальты, как крестьянские дети уж усыпали цветами путь, по которому должны были идти из церкви сэр Реджинальд и леди Лисль.
Прошло без малого восемь лет с того прекрасного октябрьского утра, в которое Клэрибелль Мертон стала женой молодого баронета, когда сэр Реджинальд Мальвин Бернард Лисль вновь стал главным действующим лицом в другой церемонии в той же сельской церкви. Эта церемония проходила без всякого блеска и шума: тело молодого человека покоилось в гробу под тяжелым бархатным покровом, обитом черным сукном и украшенном серебряными гербами и рельефными инициалами, который несли благороднейшие сыны Лисльвуда. После этого на кладбище возле испещренных стихами статуй кавалера Мармэдюка Лисля, почетного камергера ее величества королевы Елизаветы, и Марты, его супруги, стоявших в коленопреклоненной позе друг против друга, появился новый надгробный памятник из дорогого мрамора. Этот памятник свидетельствовал о том, что под ним погребен прах последнего баронета Реджинальда Мальвина Бернарда, сына Оскара. Сэр Реджинальд умер от наследственной болезни, которая преждевременно свела в могилу большинство членов рода Лисль. В продолжение трех поколений глава этого дома умирал по достижении тридцатилетнего возраста, оставляя после себя единственного сына — наследника титулов и богатства. Если бы сэр Реджинальд умер бездетным, баронство наследовал бы один его дальний родственник, любитель музыки и живописи, живший в Неаполе, но сэр Реджинальд последовал примеру отца и деда, оставив шестилетнего сына, бледного и нежного, очень похожего на мать и нравственно, и физически. Сэр Реджинальд и леди Лисль не были несчастны в браке. Супруг любил спорт, лошадей, собак, стрельбу в цель и конные прогулки — все те развлечения, которым так охотно предаются джентльмены, имеющие много денег и не имеющие никаких дел. У него была ферма, и он начал применять на ней новые системы земледелия, что потребовало громадных расходов и в результате и не дало ничего, однако эти попытки занимали его, и он заставлял молодую жену ходить с ним через вспаханные поля и сенокосы в дождь и жестокий зной, против чего она не протестовала.
Он устраивал скачки, оживляя весь Лисльвуд присутствием прекрасных беговых лошадей и жокеев, однако и это удовольствие, как и все другие, вскоре приелось баронету. В одно прекрасное утро в газете появилось объявление о продаже беговых лошадей сэра Реджинальда Лисля, «включая Клэрибелля, постоянно одерживавшую победы на скачках». Со временем ему надоело и все остальное, все потеряло цену в его пресыщенных глазах. Клэрибелль была тиха, мягка, хотя и не нежна. Она сопровождала скучающего мужа, когда ему вздумалось путешествовать, и пила воды в Спа, когда он велел ей это, пробегала с ним по картинным галереям, заполненным произведениями фламандской и итальянской живописных школ, не умея отличить одну от другой и принимая Тициана за Тэниера, а Сальватора Розу за Рубенса. Если бы он предложил ей взойти на Монблан, она храбро взобралась бы на самую вершину, даже если бы это могло стоить ей жизни. Подобное рабское послушание, сопровождавшееся спокойной улыбкой, нельзя было назвать прирожденной кротостью: в нем скорее выражалась полная апатия ко всему окружающему, поскольку для нее это было легче, чем чему-то противиться или сопротивляться. Она слушала баронета, когда он говорил, и летними вечерами читала ему вслух описания боксерских боев, помещенные в «Бель-Лейф», не понимая ни слова читала. Она садилась в его фаэтон, чтобы ехать на какие-нибудь скачки, хотя была не в состоянии отличить победившую лошадь от прочих и едва помнила клички своих пони. Когда сэр Реджинальд хворал, она ухаживала за ним с величайшей заботливостью, если он начинал сердиться, она без возражений переносила его вспышки, если он был печален, она всегда старалась успокоить его, а когда он скончался, горевала о нем. Она покинула Лисльвуд тотчас же после похорон, уехав на воды, находившиеся где-то в Суссексе, сопровождаемая только сыном и горничной. Огромный великолепный замок с его прекрасными комнатами, в которые недавно взошла мрачная смерть, наводил на нее какой-то странный ужас, а вид темных аллей расшатывал ее нервы. Тетка ее умерла вскоре после ее замужества, и у нее не осталось ни родных, ни друзей, вследствие чего она страстно привязалась к единственному сыну и всецело посвятила ему себя. Вспоминала ли она о прекрасном капитане с тех пор, как стала свободной? Может быть, и в этом нет ничего странного: ведь она так терзала этого человека восемь лет тому назад! Ей не было известно, жив он или умер, и она не имела ни малейшей возможности узнать о его участи. Сэр Реджинальд никогда не произносил имени своего экс-приятеля, и она не смела даже думать о Вальдзингаме: по мнению ее, было нечестно помышлять о ком-то, когда муж недавно сошел в могилу, и серебряные украшения его гроба еще не успели потускнеть в сыром склепе. Она начала путешествовать с сыном, показывая ребенку громадные, мрачные соборы, которые она некогда посещала со своим отцом. Они посетили Антвер, Кельн, Брюссель, Мюнхен и после шестимесячного путешествия вернулись в Лисльвуд. И вот на другой день после своего приезда она вновь увидела Артура Вальдзингама — на том самом месте, где оставила его восемь лет тому назад.