Zona Incognita

«Картофелина» улетела в дыру, вырезанную мной на коробе вентиляционки.

— Эх, последний патрон… Ничего-ничего, ещё наколядуем, да?

Привычка говорить с напарницей въелась в плоть и кровь, превратилась чуть ли не в рефлекс. Даже когда её рядом не было, ни в каком из смыслов. Мы с нею преспокойно могли общаться и мысленно, но вслух… получалось как-то человечнее, что ли. Становилось диалогом собеседников. Само собой, это не касалось ситуаций, когда в пределах слышимости распознавалось появление чужих ушей. Тогда приоритетным становился наш мысленный разговор. Да и воспоминаниями поделиться можно.

Сунув голову в трубный короб, я задумчиво проводил взглядом белую звезду падающего артефакта. Запечатлел на память…

Перчатки комбинезона лежали на полу рядом с рюкзаком и мотком верёвки, извлечённой из него. Композитная ткань, образованная множественными микрослоями, практически не ощущается на кистях и работает по принципу термоса. Заправив длинные края перчаток под обшлага рукавов, я зафиксировал «липучки», подхватил рюкзак и верёвочную бухту, удобно пристроил их на левом плече. Термокомбез сидит на мне впритык. Треснул бы он по швам, будь хоть на полразмера меньше. Повезло, что на вскрытом складе амуниции завалялся размерчик три-икса-эль, в противном случае из меня получился бы антигуттаперчевый мальчик.

Переступив через труп стражника, лежащего на выходе из санузла, я отправился по кольцевому коридору, назад к шахтам лифтов. По ходу расстрелял уцелевшие камеры видеонаблюдения. Живых, по идее, на уровне не осталось, но убедиться — дело принципа. Поэтому ствол с глушителем в автоматическом режиме пасёт дверные проёмы. Привычка всегда быть начеку зарубцевалась на извилинах ещё в месяцы первых моих ходок по Зоне. Любое выскочившее в коридор тело мгновенно пополнило бы коллекцию мертвяков, усеявших пол. Мои глаза смотрели на тела бедолаг, которым не посчастливилось оказаться на нашем пути, а счётчик в голове продолжал щёлкать. Восемнадцать… девятнадцать… вот он, в конце коридора, последний. Все двадцать охранников уровня мертвы. Мертвее них, если можно так выразиться, только персонал лабораторных секторов, расположенных глубоко под нами.

Никогда не вёл счёта оставленным за собой трупам. Свихнулся бы от такой арифметики… Но в этот раз абсолютно все эмоциональные факторы из миссии необходимо исключить. А хорошо освоенный метод исключения у меня лишь один. Внушить самому себе, что это происходит не взаправду. Что просто игра такая.

Мертвенную тишину осевого лифтового зала нарушило тихое попискивание «тревожки» пульта охраны, на котором висел охранник с пробитой головой, а также звяканье стреляных гильз, что катались под моими ногами. К этим звукам добавился смачный хруст костей. Мой взгляд невольно повернулся в направлении этого звука. Зубы матёрой псевдопсины с жадностью впивались в остатки ног одного из охранников. В результате направленной мутации её огромное тело покрылось чешуйчатыми наростами. Судя по тому, что она всё ещё жива, мутация получилась действительно удачной. Пули не пробили живую «чешую» в отличие от бронежилета, который выглядел причудливой композицией разлохмаченных ошмётков и кусков.

Уловив приближение шагов и позвякивание гильз, Карина издала негромкий рык и напрягла тело, но, увидев меня, начала чуть ли не хвостом вилять. Оторвавшись от еды, подбежала ко мне.

— Не утерпела, девочка? Голод не тётка, а мать родная. — Погладив уродливую во всех смыслах башку, я указал на двери ведущего наверх лифта, из которого мы появились. Скомандовал: — Охраняй!

Это единственный путь отсюда на поверхность и в обратном направлении. Моя псевдособака встала напротив этого лифта и напрягла мышцы. Она исполнена готовности ринуться в атаку. Теперь здесь смогут пройти разве что танки или ударная группа в экзоскелетах. Любой спецназовец «внешнего мира» не сумеет справиться с этой отборной зверюгой, порождённой самой Зоной, и будет порван на лоскуты, как только створки лифта раздвинутся примерно на полметра. Ведь ни единого настоящего сталкера среди штурмующих почти наверняка не окажется. Эта человечья порода, как правило, не рвётся прислуживать власть предержащим «большой земли». Мне ли не знать!

Импульсы нужной последовательности, выданные моим КПК, принудили маленький клубок «проволоки» вспомнить изначальную форму и превратиться в длинный изогнутый прутик. С его помощью я открыл створку второго грузопассажирского лифта, шахта которого уводила вниз на добрую сотню метров, к уровням лаборатории. Ещё один взгляд на экран моего компа, где светилась трёхмерная проекция подземного бункера. Плоский, удлинённый дополнительной батареей мини-компьютер удобно разместился вдоль предплечья левой руки. К тому же его корпус защищён пластитановым чехлом, предками которого были громоздкие натовские outer box'ы. Мою портативку я всегда предпочитал звать КПК, а не ПДА. Не нравится мне эта тупая калька с америкосовского сокращения PDA.

Извлечённым из рюкзака пневмопистолетом я всадил в бетонный пол три стальных штыря с карабинными кольцами. В рюкзаке остались только плавильник и тридцатисантиметровый шар, начинённый несколькими кило мощнейшей взрывчатки. В глубину вязкой субстанции ЗИ-44 помещён обыкновенный, дешёвый и никому не нужный за пределами Зоны «выверт». Если бы хоть кто-нибудь узнал, что происходит с ним или, например, с тем же «грави» или «золотой рыбкой» в определённой ситуации. Когда в бесконечно малый промежуток времени на эти артефакты воздействуют силы всестороннего сжатия… Если бы хоть кто-то узнал, тогда стоимость этих зонных ништяков выросла бы на порядок. Ещё бы! Подобная схема действует по типу атомной бомбы, но без всякой необходимости возиться со всякими там уранами и плутониями.

Плавильник долой, он уже не понадобится. Ничего лишнего вниз не брать.

С единственным грузом в рюкзаке под тихий свист спусковых роликов уникарабина я начал погружение в глубину потаённого логова «яйцеголовых» научников.

Учёные-экспериментаторы — моральные уроды. Ненависть к ним у меня ещё сильнее, чем к солдафонам. От последних вреда куда меньше, и вред этот измеряется исключительно их количеством и огневой мощью. Научники же порой сами не соображают, что творят. Действуя своим излюбленным методом «научного тыка», грубо толкают в спину мир, и без того балансирующий на лезвии бритвы. Видите ли, век спустя кончины эпохи «отца народов» откопали сталинский бункер и решили разобраться в замыслах собственных дегенеративных предшественников. Техническую документацию нарыли и давай восполнять сплошной теоретический пробел. Захотелось им помыслы мертвецов конвертировать в удобочитаемый вид. Так и подмывает заорать: «В очередь, сукины дети, в очередь…»

Монотонно убегающий вверх нехитрый «пейзаж» стен шахты, высвеченный моим фонарём, гипнотически погрузил разум в недобрые мысли, и я прощёлкал момент. Из темноты резко всплыло препятствие. Мои рифлёные подошвы с разгона ударили верхнюю часть кабины лифта, застывшей на первом лабораторном уровне, и провалились сквозь крышу. Материал корпуса сделался хрупким от низкой температуры и при ударе попросту раскрошился, открыв моему взгляду внутреннее пространство.

Кисть хоть и с запозданием, но выжала фрикционный рычаг, и движение прекратилось. Я завис в коробке лифтовой кабины. Дверь на уровень открыта, а в самой кабине стояли две голубые статуи охранников. От сотрясения, вызванного моим неуклюжим торможением, они упали и разбились, подобно хрустальным вазам. При виде этой картины у меня неприятно дёрнулись нервы.

— Тьфу на вас! — вырвался из ретрансов мой непроизвольный возглас.

Нельзя сказать, что это зрелище меня слишком удивило, оно не было полной неожиданностью. Однако заведомо что-либо знать и столкнуться с этим в реале — совсем не одно и то же.

И пары секунд не прошло, стальные тросы отломились в месте крепления, практически беззвучно. Тормозные клинья, приняв на себя массу лифта, раскрошились, и параллелепипед кабины стремительно рухнул вниз, на глазах превращаясь в облако осколков, дробящихся на всё более мелкие кусочки от частых ударов в стены шахты.