Страница 97 из 122
"Ехали почти два часа, дорога-то туда пусть и хорошая, но там везде горки, вечный спуск-подъем, а потом, перед самым лагерем, сворачивали в сторону, проселком давно заброшенным… Останавливались в лесу, всей оравой завтракали… знаешь, как это вкусно — крутые яйца, хлеб, огурцы малосольные, а у кого-то и бутерброды с колбасой были, с ветчиной. Соль брали в спичечных коробках. Делили обычно на всех, пусть и по маленькому кусочку, но поровну. А потом расползались по лесу. Места там ужас до чего грибные, далеко ходить не надо, даже у самых малых через пару часов полные ведерные корзинки были. За малышней, конечно, присматривали строго, одних даже за кустики пописать не отпускали. И ни разу никто не пропадал, как про те места нам не рассказывали, сколько не пугали…
Там, бывало, взрослые исчезали, и не грибники или охотники, хотя, какая там охота, так просто, с ружьишком побродить. Не любит зверь и птица эти места. Не гнездуется, нор не роет, разве что случаем пробегает. Так вот, пропадали те, кто туда за чем-то другим ходил. Разное рассказывали, да и до сих пор говорят. Мол, стоят в тумане бараки, как новенькие, а бараки там строили не простые, получше иных изб деревенских, даром, что для зеков. А подходишь ближе, видишь уже и колючку на столбах, и стены бревенчатые, слышишь голоса, люди там вроде как ходят, перекликаются, по именам друг друга зовут, часовые пароли спрашивают… Еще шаг — и всё, кончается туман и на поляне, подлеском заросшей, замшелые срубы, подгнившие, упавшие столбы и ржавая колючка в густой траве… Кто-то кому-то в городе всегда рассказывает, что там, в лагере, зеки оставили свои заначки, мол, и золотишко там есть, и всякие раритетные вещицы, вроде старинных часов, браслетов лагерной выделки… ну, народ-то у нас легковерный, вот и бросаются на поиски, особенно, кто умишком послабее или из новеньких, приезжих. А когда наши-то, постарше, отговаривать начинают, так только таких раззадоривают. Мол, старые пердуны тут всю жизнь прожили, а лесной тени боятся. А мы вот какие смелые-бесстрашные. Вот такие и пропадали не раз. Потом, через месяцы уже, находили совсем в других краях того леса, что от лагеря к нам, к городу идет, вещички разные, приметные, которые эти храбрецы с собой брали. А вот ни тел, ни костей не находили ни разу… хотя, вру… было один разок…"
В комнату, тихонько ступая, вошли и, стараясь остаться незамеченными, пробрались поближе к столику Машка с подругой. И если скромница-подруга, казалось, даже не изменилась в лице, и по-прежнему была строго застегнута на все пуговки даже на рукавах блузки, то глаза Маши затянуло удовлетворенной истомой получившей полное расслабление женщины. И трусиков на ней уже не было, видимо, они остались где-то там, в темных комнатах или даже на кухне, а сейчас расплывчатые, мутные тени от взволнованных легким сквозняком свечей пробегали по чисто выбритому, чуть раскрасневшемуся лобку девушки.
Конечно, хозяйка дома всё заметила, какой бы подвыпившей и возбужденной она ни была, но возбуждение, благодаря Аньке, уже начало спадать, а собственный рассказ о чудесах в "Белом ключе" отвлек Саньку от мыслей о ветрености и блудливом характере своей бывшей подруги, но, будто бы в отместку за полученное ею удовольствие, которого лишилась сама хозяйка, Александра спросила:
— Маш, помнишь ту историю с профессором? Когда череп его нашли?
— Еще бы, — охотно отозвалась Маша, видя, что подруга не собирается устраивать сцен и разбираться с ней за такое откровенное поведение в своем доме. — Мы же тогда только-только в школу пошли, совсем сопливые девчонки, и тут — такие новости… весь город недели две только об этом и говорил…
Плотно сжимая красивые ножки, Маша устроилась на стуле сбоку от Александры так, что бы лишний раз не попадаться той на глаза. При всей своей несдержанности девушка была достаточно умна, чтобы не дразнить попусту обыкновенно не сдержанную на язык и поступки Саню. Как и куда устроилась её до сих пор безымянная и безмолвная подруга, казалось, не заметил никто из присутствующих.
— Этот профессор был из Питера, то есть, Петрограда, — начала рассказ Маша. — С ним человек десять командировочных приехали. Рабочие, инженеры какие-то, даже, кажется, кто-то из военных был, или из чекистов, тогда разные разговоры ходили. А сам профессор из института Физики Земли. Чего-то он там узнал-услышал про наш "Белый ключ". То ли в архивах прочитал, то ли люди рассказали, но приехал он с кучей разных приборов, что бы, значит, эту аномалию засечь и изучить.
"Ну, пока они по лесу-то вокруг и около лагеря мотались, приборы расставляли, показания записывали, всё было тихо-смирно, тынц, чинно-благородно. А потом решил профессор в сам лагерь пойти, там посмотреть, что есть на месте. А тогда уже с ним приехавшие мужики наслушались наших, местных баек, и кое-кто заупрямился, мол, не хочу в пасть к черту лезть… не к ночи будь нечистый помянут…
И пошел в лагерь только сам профессор, его зам по научной, значит, части, какой-то инженер, фамилия из головы вылетела, а с ними еще тот военный или чекист. Остальные всякими правдами и неправдами отказались. Кто-то из инженеров больным прикинулся, что бы трусом там или мистиком не прослыть, но в основном прямо профессору сказали, мол, у всех жены-дети, родители-семьи, рисковать головой в мирное время, да еще непонятно ради чего не хотят. Троих ушедших до самого лагеря провожали еще трое, кто посмелее. Они потом и рассказали, что туман над лагерем развеялся, как обычно и бывало после видений всяких и голосов давно умерших зеков и охранников. Видно им было, как прошли в центр лагеря профессор со спутниками, расположились там, начали распаковывать аппаратуру, что с собой прихватили… тут опять наполз туман — и, тынц, всё.
Исчезли люди без следа. Больше никто из приехавших в лагерь не полез, но, как туман разошелся, внимательно всё в бинокли осмотрели и даже на пленку засняли. А чего ж снимать-то? Скособоченные от времени бараки? Ржавую колючку под ногами? Там же без этого чертова — не к ночи будь помянут нечистый — тумана просто старый, тынц, заброшенный лагерь стоит не первый уже десяток лет.
Шуму в городе тогда было — знатно. Еще бы, не просто какой местный дурачок исчез без следа, а приезжий, да еще целый профессор из Петрограда. Губернская милиция приезжала, какое-то еще начальство, даже, кажется, чекисты интересовались. Слух ходил, хотели военных просить, что б лес в округе лагеря прочесали, но потом — отказались. Нету у нас поблизости больших гарнизонов, чтобы можно было много людей взять. А издалека вести — только время и ресурсы, тынц, народные тратить, всё без толку. А и в самом деле, какая разница, кто ищет то, что вообще пропало? Хоть наш участковый, хоть городские сыщики, хоть губернские, а хоть и всю армию на ноги подымай…
Казалось, тынц, так всё и кончилось. Те, кто уцелел, ну, не ходил в центр лагеря, по домам разъехались, а чего им тут дальше-то сидеть? Что уж там семьям профессора и спутников его сообщили — не знаю, но ровно через год, день в день, а может даже и час в час, совсем рядом с лагерем, у лесной тропочки, что грибники для себя пробили, нашелся череп — профессорский. По очкам его сперва опознали. Золотая оправа была, заметная, её в городе хорошо все запомнили. А тут — глянь, лежит под кустом, уцелевшими зубами щерится и те самые очочки на нем…
Конечно, у многих с души отлегло тогда, хоть что-то, да обнаружилось от пропавших. Всегда так бывало с другими, значит, и профессор туда же пропал, как все. А старое, привычное, будь оно трижды чертовщиной — не к ночи будь помянут — уже не такое страшное, как что-то новое. Всегда так, тынц.
Но вот сдали череп в милицию, те его — на анализ, проверить-то надо тот ли это, а вдруг в городе шутник какой завелся? Подбросил чужой череп с похожими очками, да издевается, хихикает исподтишка, гад… Но — всё верно оказалось. Запросили в Петрограде зубную карту этого профессора, сравнили с найденным. То самое. Да еще и фотки раздобыли, где профессор в очках, опять сравнили. И очки — те самые.