Перекресток

— Да, с крыльями неудобно, наверное, — согласилась Ника, покорно кивая-играя своей гривой платиновых волос. — Хорошо, что нам с тобой это не грозит…

— Нам, кроме хвоста и рогов, ничего не грозит, — подтвердил её скрытую мысль Антон и обрадовался: — Гляди-ка, нам несут крабов!

— А как их есть: цивилизованно, по этикету, или как умею? — уточнила ехидно Ника, пока официант с огромным медным подносом тонкой чеканки, заставленным блюдами, тарелками, соусниками и еще бог знает чем, умело лавируя между столиками, стремительно приближался к ним. — Среди такой публики, наверное, только по этикету надо?

Соседние столики, массивные, солидные под белоснежными скатертями постепенно заполняли такие же массивные и солидные мужчины в дорогих, отлично пошитых костюмах, призванных скрывать любые, даже врожденные недостатки фигуры, а не только возрастное брюшко и дряблые мышцы, в золотых часах и браслетах, с искрящимися бриллиантами в галстучных булавках. И спутницы у них были, в основном, соответствующие: дамы в возрасте за сорок, чаще всего — с излишним весом, в специально пошитых вечерних туалетах, с фантастическим обилием драгоценностей. Любовниц и содержанок, а уж тем более проституток, даже великосветских и дорогих, сюда не водили, ну а буде приведут, дальше вестибюля не пускали, ресторан среди посещающей его публики считался «домашним» и присутствующие вели себя, обыкновенно, очень сдержанно, чопорно и солидно, будто готовясь к съемкам серьезного фильма из собственной, полной забот и трудов на благо Империи жизни. Ника здесь и в самом деле оказалась в центре внимания в первую очередь из-за возраста, несоответствующей местному этикету одежды, а потом уже из-за узнавания, но признавшие ее мужчины не очень-то хотели рассказывать своим спутницам, в каких фильмах и журналах видели красотку-блондинку, потому, будучи уличенными в излишнем внимании, ограничивались чем-то невнятным, мол, на кого-то похожа, да еще и ворчали себе под нос в адрес Карева, что, де, «эта богема совсем не умеет себя вести».

— А мы потом, после ужина, в сауну поедем, — как извинение за излишнюю чопорность публики, посещающей это заведение, азартно предложил Антон. — Еще и девчонок побольше снимем… представляешь — Власий просыпается, а вокруг него, о ужас! — продажные женщины и в неимоверном количестве!?!..

— Хулиган ты, Карев, каким был всегда, таким и остался, никак угомониться не можешь, — с нарочитым разочарованием вздохнула Ника. — Все-таки, это твой друг детства, а ты ему такую свинью подложить хочешь?..

— Я хуже, чем просто хулиган, — покаянно опустил голову Антон. — Я чудовищный негодяй и мерзавец, соблазняющий мирных обывателей и законопослушных художников и превращающий их в диких, безнравственных особей…

— …и себе тоже, — поддакнула в тон покаянию блондинка. — Или ты в сауне категорически от девчонок откажешься и даже смотреть не будешь в их сторону?.. в такое чудо я никогда не поверю…

— А вот там и увидим, — решительно закруглил тему Карев. — Давай приниматься за крабов, у меня уже слюна с клыков капает…

Ловко орудуя щипчикам, Ника вскрыла панцирь принесенного красного чудовища, занявшего едва ли не полстола, отковыряла рыбной вилочкой кусочек и, обмакнув его в майонез — не тот, что лежит в изобилии в любом продовольственном магазине на потребу обыкновенным людям, а изготовленный здесь, в ресторане, по особому, тщательно оберегаемому рецепту, — и положила в рот нежнейшее сочное мясо. Обращаться за столом с крабами, омарами и прочей ракообразной живностью она научилась еще в младших классах закрытой гимназии, а такое умение с годами не проходит, даже если им и не пользуешься каждодневно. В принципе, при необходимости, Ника легко могла бы поработать преподавательницей этикета для всех присутствующих в этом зале высокопоставленных персон, но вот такую, казалось бы, солидную и утонченную работу она, как раз, и считала ниже своего достоинства.

— Вкусненько, — сказала блондинка, плотоядно и демонстративно облизывая губки. — Что-то я давно настоящих крабов не ела, спасибо, Карев.

— Я и сам давно здесь не был, — без всякого стеснения, выразительно обвел вилкой зал Антон. — По старым визитам сюда меня и запомнили…

— Сейчас тебя в Столице в любом кабаке припомнят, как родного, и любая собака признает, — откровенно поделилась своими соображениями Ника. — Кругом твои портреты, наидостовернейшие рассказы о кровавых схватках с инсургентами и «тайна нового романа». Какую газетку не возьми, даже задницу подтереть нечем.

— Твоя тонкая душевная организация не позволяет это делать моими газетными портретами? — от души захохотал романист. — Я тебе туалетной бумаги куплю побольше, мало ли, кем еще ты не сможешь подтереться…

— Остальными я подтираюсь с удовольствием, — язвительно ответила Ника. — И даже, как пишут в уголовной хронике, с особым цинизмом…

…Заворочавшемуся в кресле Власию вновь пришлось наливать коньяк, потому что, проснувшись и обведя слегка протрезвевшим, но все-таки еще мутным, изумленным взглядом зал ресторана, бедный художник едва не впал в ступор, будучи абсолютно не в состоянии сообразить, как же он сюда попал. Друг детства и примерный семьянин, конечно, попытался выяснить, что же случилось за то время, пока он пребывал в бессознательном состоянии, но Карев оказался строг и суров: раз не помнишь, то и знать тебе об этом не надо, а вот выпить еще разок обязательно придется. Власий не обиделся и даже без длительных уговоров выпил, и сразу же напомнил, что дома его ждут жена и дети, и если Антон собирается после ресторана в бордель, то пусть отправит его домой, ибо по борделям он не ходок, даже если идти не может. Энергично высказавшись на семейно-бордельную тему, Власий потерял весь запал, снова уютно свернулся в кресле и мирно задремал, даже не заметив презрительные взгляды со стороны сидящих за соседними столиками персон.

На небольшой эстраде в уголке ресторанного зала, вдали от столиков, чтоб не мешать своим звучанием посетителям, начали появляться музыканты, тут же, на ходу, заигравшие нечто тихое джазовое, не привлекая к себе особого внимания, по очереди, по мере того, как они выходили на эстраду, подхватывая мелодию и ритм. Гитара, контрабас, рояль, саксофон, ударные…

Заметив брошенный Антоном быстрый взгляд на музыкантов, Ника не удержалась, чтобы не съехидничать:

— Хочешь при этой вот публике продемонстрировать свое, прямо скажем, виртуозное владение музыкальными инструментами? Простенькая гитара там, в ансамбле, кажется, есть…сыграешь, Карев? а может, еще и споешь какие-нибудь куплеты?..

— Не превращай меня в скандальное чудовище, — ворчливо ответил Антон. — Зачем же мешать нормальным людям зарабатывать?.. тем более там, среди них, есть мои знакомцы… да и не хочется мне что-то сегодня снова попадать в полусветскую хронику…

— В других местах ты об этом не думаешь, или на тебя истеблишмент такое воздействие оказывает? — засмеялась Ника, без запинки выговорив новенькое, модное словечко, не так давно вошедшее в столичный обиход. — А как они строго здесь, порядок соблюдают, тебе никто из знакомых даже рукой не помахал…

— В чужой монастырь со своим уставом не ходят, но вот уж не думал, что ты умеешь ругаться такими непристойными словами, — в тон ей ответил Антон. — И где ж ты тут, в этом стойле, истеблишмент увидела? Хотя, стоп… кажется, как раз сейчас и появился именно истеблишмент, будь он неладен…

— Что такое? — удивилась блондинка, отслеживая взгляд романиста, устремленный на вход в ресторанный зал.

— Спокойно, не оборачивайся, — неожиданно серьезным тоном попросил Антон.

— Ладно, — покладисто согласилась Ника, ловко доставая из внутреннего кармана курточки пудреницу.

Раскрыв маленькую, изящную шкатулочку, девушка слегка отвела полусогнутую руку влево, внимательно вглядываясь, но не в свое отражение в зеркальце, а на происходящее у высоких полуоткрытых дверей, драпированных бархатными, бордовыми портьерами. А там появился и уже о чем-то переговаривался с мгновенно подлетевшим к нему метрдотелем высокий, представительный мужчина с окладистой, холеной бородой, одетый в хорошо знакомый черный фрак. Начальника Сто восемнадцатой сопровождал какой-то небольшой чин из неизвестного департамента, скорее, играя роль шакала Табаки при Шерхане, чем хорошего приятеля или делового партнера.