Страница 7 из 13
Однако, когда я стал старше и мог уже планировать самостоятельные экспедиции, пусть и недалекие, мне становилось грустно, что мне приходится идти одному, без отца. Я знаю, как нравились ему наши путешествия, но его любящее сердце буквально разрывалось между мной и мамой.
У самого папы в детстве не было большой близости с родителями.
Его отец был усердный, но очень строгий офицер, дослужившийся до звания бригадира. Возможно, он получил это звание, пожертвовав уютной семейной жизнью. Мне точно известно, что папа очень тяжело переживал его холодность.
Мальчиком я всегда побаивался дедушку Теда. И как потом выяснилось, совершенно напрасно. Да, внешне он был строгим, даже суровым, но только теперь я понимаю, что ему были свойственны доброта и преданность, за что его и любили люди.
Больше всего меня пугали его огромные собаки.
Лет в шесть как-то раз я, сидя на полу, вздумал повозиться с одной из них. И она вонзила мне клыки прямо в лицо, поранив нос и губы.
Меня срочно доставили в больницу, чтобы наложить швы. Но маме показалось, что дежурная медсестра слишком долго возится с приготовлениями, поэтому она взяла дело в свои руки и сама зашила рану.
Кстати, у нее это получилось великолепно, и если мое лицо не рассматривать со слишком близкого расстояния, то швы незаметны, хотя нос слегка искривлен. Редактор американского журнала «Менс джорнал», когда я принес свою фотографию для обложки, со смехом предположил, что, вероятно, в юности я часто проигрывал бои в боксе. На самом деле это последствие того укуса.
Если дедушка Тед относился к маленькому папе довольно строго, то мама его была просто суровой. У нее была недобрая репутация человека сильного и не терпящего безрассудства, а безрассудство как раз и было характерным свойством моего отца. Поэтому у Дэдди выработалась резкая реакция на столь строгое и твердое воспитание – и однажды он стал неуправляемым.
Я слышал бесконечное количество историй о его проделках. Например, однажды он из окна своей спальни вылил целое ведро воды на свою старшую сестру и ее ухажера.
По существу, Дэдди так и остался мальчишкой. Это и делало его таким замечательным отцом, джентльменом и другом. В свою очередь, и я не очень стремился стать взрослым.
Помню, однажды, когда мы всей семьей катались на лыжах в Альпах, типичная шутка отца поставила нас в безвыходное положение.
Мне было лет десять, и я все ждал, когда папа заметит, что жившая в соседнем с нами номере отеля крайне степенная и серьезная швейцарско-немецкая семья так и напрашивается на розыгрыш.
Каждое утро они все вместе спускались вниз – мамаша с головы до ног в мехах, папаша в облегающем лыжном костюме с белым шарфом и их раскормленный и заносчивый тринадцатилетний сынок, вечно строивший мне рожи.
В отеле было принято, что если вы желаете завтракать в номере, то должны накануне вечером повесить на ручку своей двери листок с указанием своего номера и заказом меню. Отец решил, что будет очень забавно, если на нашем бланке заказать тридцать пять вареных яиц, шестьдесят пять немецких сосисок и семнадцать селедок и повесить его на дверь этой семьи.
Зная, что мама страшно рассердится, мы ничего ей не сказали и, перед тем как ложиться спать, потихоньку выскользнули в коридор и повесили заказ на ручку соседней двери.
В 7 утра мы услышали, как отец соседнего семейства возмущенно отказывается от заказа. Поэтому на следующий день мы повторили свою шутку. И еще раз.
С каждым утром напыщенный фатер все больше выходил из себя и даже учинил скандал. Тут уж мама сообразила, в чем дело, и отправила меня принести свои извинения. (Не знаю, почему поручили извиняться мне, хотя все это затеял папа, но, думаю, мама надеялась, что из-за моего малого возраста мне меньше попадет.)
Во всяком случае, я чувствовал, что не стоит откровенно признаваться в нашем розыгрыше, и оказался прав.
С того момента, несмотря на принесенные мною извинения, я стал для их сына козлом отпущения.
Его издевательства достигли апогея в последний вечер. Я шел по коридору без куртки, в свитере и в лыжных штанах, обтягивающих ноги. Толстый прыщавый подросток вышел из своего номера и, увидев меня, решил, что на мне женские колготки.
Он насмешливо захохотал, стал тыкать в меня пальцем, называть девчонкой, уперев руки в жирные бедра. Презрев разницу в возрасте и комплекции, я накинулся на него, изо всех сил ударил и сбил с ног.
На шум из номера выбежал его отец и увидел, что его сынок сидит на полу и размазывает по лицу кровь из носа с преувеличенно громким ревом.
Видимо, чаша его терпения переполнилась, он затащил меня в наш номер и рассказал родителям о моем хулиганском нападении на его сынка.
Отец прятал усмешку, но мама пришла в ужас, и мне здорово досталось.
Так закончились очередные каникулы нашей взбалмошной семейки.
Глава 10
Когда я был маленьким, к нам на Рождество часто приезжали тетушка Мэри-Роуз и дядя Эндрю (тоже в прошлом военный бригадир).
Помню, однажды Дэдди, взяв меня с собой, чтобы научить своим проказам, натянул на сиденье в их туалете упаковочную пленку. Это всегда было отличным розыгрышем. Но они восприняли это с огромным возмущением.
Поэтому Дэдди повторил свою шутку.
Кончилось тем, что после еще нескольких розыгрышей, которые наши гости восприняли как оскорбление, они решили покинуть наш дом раньше намеченного срока.
Но они не учли, что Дэдди ожидал этого и заранее вынул из их машины запальные свечи. В результате они долго сидели в машине со своим багажом и бесились от злости, тщетно пытаясь завести двигатель, который работал вхолостую.
Однако все равно тетушка и дядя всегда оставались близкими друзьями моей семьи и, как я сейчас вспоминаю, были со мной неизменно добры и ласковы. Я очень ценю их дружбу.
Дэдди, который изводил родственников своими проказами, на самом деле тоже их очень любил. Это подтверждает справедливость поговорки «Милые бранятся – только тешатся».
Полученное папой суровое воспитание заставляло его совершенно иначе относиться к своим детям. Не избалованный лаской и вниманием, он щедро оделял ими нас с Ларой.
Папе хотелось, чтобы мы видели в нем заботливого, любящего отца, с которым детям живется спокойно и уютно, и он действительно был самым замечательным отцом в мире. Я очень ему благодарен, и, хотя я потерял его довольно рано, когда мне было двадцать шесть лет, своим примером он успел подготовить меня к самостоятельной жизни.
Больше двадцати лет он провел в политике, был трудолюбивым рядовым членом парламента, одним из «заднескамеечников», и так и не пробился в высший эшелон властных структур. Да он к этому и не стремился.
Он предпочитал как можно больше времени проводить с семьей.
Сомнений нет, он любил свою работу и по мере сил старался облегчить и улучшить жизнь своих избирателей, но ему недоставало той жесткости и готовности ради карьеры шагать по трупам, которые столь распространены среди политиков. И благодаря его мягкому и добродушному нраву нам жилось весело и интересно.
Думаю, ему было предназначено стать прекрасным отцом.
Помню, например, как в начальной школе меня приняли в команду регби, где играли дети до девяти лет. Ну, честно говоря, меня назначили судьей на линии, поскольку для участия в игре я был еще слишком мал.
Так вот, однажды наш матч проходил в дождливый зимний день, и, вопреки обыкновению, на трибунах не было зрителей. Обычно посмотреть на школьный матч приходили хотя бы несколько ребят и учителей. Но в эту промозглую и ветреную погоду около площадки было пусто, если не считать одинокой фигуры.
Это был мой папа, он стоял под дождем и смотрел, как я, его сын, работаю в качестве судьи на линии.
Увидев его, я страшно обрадовался, но и смутился. Ведь я даже не был членом команды, и вот ему приходилось смотреть, как я бегаю взад-вперед с этим глупым флажком.