Грязь, пот и слезы

Мне было одиннадцать, и для меня это была восхитительная игра.

Мы только начали спускаться вниз по глубокому пушистому снегу между деревьями, как погода внезапно ухудшилась.

Навис густой туман, видимость почти пропала. Мы остановились и попытались найти трассу или сообразить, как до нее добраться, но выбрали неверное направление и вскоре поняли, что заблудились или временно потеряли ориентировку на местности (как я позже стал это называть).

Мы с отцом совершили ошибку, типичную для людей, попавших в такую ситуацию, то есть пошли вслепую в тщетной надежде на чудо. У нас не было ни карты, ни компаса, ни еды, ни питья, ни мобильных телефонов, которые в ту пору просто еще не существовали, а значит, мы могли и не найти дорогу к жилью.

Нам угрожала серьезная опасность гибели.

Очень трудно брести по глубокому снегу, когда ты маленький, замерзший, промокший и уставший.

Минуты превращались в часы, и часам не было видно конца.

Скоро стемнело.

Мы с трудом продвигались вперед. Папа был встревожен, я это видел. Он привык к горам, но ничего подобного не ожидал. Он не предвидел возможности резкого ухудшения погоды. Это было его ошибкой, и он с горечью это сознавал. Мы продолжали спускаться и вскоре оказались в густом лесу, где снег был еще глубже.

Спустя какое-то время мы добрели до долины, и нужно было решить, в какую сторону идти, налево или направо. Папа решил идти налево. У меня было острое ощущение, что нам нужно свернуть вправо. Папа настаивал на своем, я – на своем.

Один голос против одного, и он уступил.

Ярдов через двести пятьдесят мы наткнулись на занесенную снегом трассу и с новым приливом сил двинулись по ней. Через милю она вывела нас на горное шоссе, а спустя минут десять нас подобрала машина, которая направлялась вверх.

Мы были спасены, но я едва дышал.

Примерно через полчаса машина остановилась у ворот гарнизона. Это произошло глубокой ночью, но я весь вибрировал от возбуждения и энергии.

Усталость как рукой сняло. Папа понимал, что я правильно определил направление, – если бы мы свернули налево, то до сих пор так и брели бы по снегу.

Я был невероятно горд.

Скорее всего, нам просто повезло, но той ночью я усвоил еще один важный урок: прислушивайся к внутреннему голосу. Интуиция – это голос разума.

Шагая между бараками, мы заметили оживление, необычное для будней ночи. Причина этому скоро выяснилась.

Появились сержант с солдатом и провели нас в домик старших офицеров.

Мы увидели моего дядю в военной форме, усталого и серьезного. Я заулыбался, за мной – папа. Я был возбужден. Ведь я спас нас от медленной смерти в результате переохлаждения. Мы были живы.

Нашу радость оборвали бессмертные слова моего дяди-бригадира:

– На вашем месте я бы не улыбался… В настоящий момент отделение горных спасателей в полном составе разыскивает вас в горах, им на помощь отправлены спасательные вертолеты. Надеюсь, у вас найдется объяснение, которое вас оправдает?

Естественно, у нас его не было, за исключением того, что мы проявили беспечность, а потом нам исключительно повезло. Но порой такое случается. А грозная фраза «На вашем месте я бы не улыбался» с тех пор вошла в фольклор Гриллсов.

Глава 15

Это были прекрасные, интересные годы. Но жизнь не может состоять из одних радостей, и это переносит меня к рассказу о школе.

Мальчиком я был полностью открыт миру и жаден до приключений, но при этом очень нуждался в тепле и любви родного дома. Это сделало меня совершенно неподготовленным к тому, что произошло дальше.

Родители решили, что английского мальчика будет правильно отдать в частную школу. Мне это казалось совершенным безумием. Я даже не умел завязывать шнурки ботинок.

Но родители считали, что воспитание в частной школе будет для меня самым подходящим, и с самыми лучшими намерениями отправили меня учиться и жить в школу, которая находилась далеко от дома. Я был в ужасе.

Когда мы подъехали к высоким воротам школы, я заметил слезы на папином лице. Это меня смутило – я не понимал, почему они все же решили отдать меня в эту закрытую школу. Инстинкт ничего мне не говорил, но что я мог знать? Мне было всего восемь лет.

Так я приступил к испытанию под названием «частная школа», к которому я совершенно не был готов.

Сказать по правде, мне приходилось очень трудно; конечно, в школьной жизни были свои радости и развлечения – например, сооружение крепости из снега, прием в теннисную команду, награждение морским значком, но, по существу, это была непрерывная и тяжелая борьба за выживание.

Труднее всего было справиться со страхом. Страх быть покинутым, страх, что к тебе станут приставать, задирать. Я действительно очень этого боялся.

Я понял, что сам не в состоянии справиться с этими страхами.

Надо сказать, что директор школы и учителя всегда относились к нам с добротой и заботливостью, но мне от этого не было легче.

Я очень быстро сообразил: для того чтобы здесь выжить, необходимо придумать какой-нибудь способ сопротивления, защиты.

Мой способ заключался в дурном поведении, обучению приемам драки с целью защиты от хулиганов, которые намеревались превратить меня в свою жертву. И еще я старался не думать о доме. Но это очень трудно, когда ты только и думаешь о том, чтобы очутиться дома.

Я отчаянно скучал по маме и папе и порой, когда тоска становилась особенно острой, утыкался лицом в подушку, заглушая рыдания, в то время как вокруг меня все спали. Впрочем, не один я плакал, но мы научились скрывать слезы, а тот, кто этого не делал, подвергался издевательствам и насмешкам.

Ребенком ты только и можешь, что плакать, пока слез уже не останется, и лишь потом постепенно приучаешься стойко и твердо переносить невзгоды.

Я встречаю много людей, которые говорят, что закрытые школы отлично закаляют детей. Мне кажется, что это не совсем верно. Я и до школы был закаленным. Я научился любить и понимать природу, умел заставлять себя преодолевать трудности.

Но, оказавшись в школе, я испытывал один только страх. Страх заставляет тебя внешне выглядеть крутым, жестоким, но внутри делает слабым. Это было совершенно не похоже на то, что я знал ребенком дома.

На примере отца я видел, как хорошо быть веселым, уютным, домашним, но, если понадобится, проявить волю и решительность. В школе я все это забыл и усвоил новые методы выживания.

А поскольку мне было всего восемь лет, порой я выбирал не самые удачные приемы.

Глава 16

Помню, как все мы в спальне считали дни (как заключенные!), оставшиеся до следующей «отлучки» или до конца недели, когда нас заберут домой.

Господи, как же долго они тянулись и как же незаметно пролетали счастливые дни пребывания дома!

Когда школа закрывалась на каникулы, какая это была радость, когда папа и мама приезжали первыми из родителей и когда я видел, как папа прижимается своим большим носом к окну нашего класса, состроив глупую гримасу. Я смущался, но внутренне ликовал.

И напротив, какие душевные муки я переживал, возвращаясь в школу в воскресенье вечером. Легче было вынести отбор в САС… Так что мне было очень плохо, можете мне поверить.

По лицу папы, когда он отвозил меня в школу, я видел, что на душе у него еще тяжелее, чем у меня, и отчасти это утешало. Хотя я еще больше недоумевал: зачем же в таком случае меня определили учиться в закрытую школу?

Но еще больше, чем разлуки с домом, я боялся хулиганов.

Один или два старших, сильных парня выбирали себе жертвой несколько совершенно безобидных мальчиков. Драчуны превращали жизнь этих несчастных в настоящий ад. Они постоянно и безжалостно мучили и издевались над беззащитными малышами.

Став взрослым, я возненавидел издевательства сильных над слабыми. Стоит мне это увидеть, как я прихожу в ярость.

В том юном возрасте мне удавалось избежать опасности только потому, что я научился прятаться и не попадаться им на глаза. А желание съежиться и спрятаться – дурные эмоции для ребенка.