Перевертыш

Но вот и олимпийское спокойствие доктора заколебалось, когда они не дождались водителя ни через минуту, ни через пять. И даже через десяток минут никто не подошел к автобусу и не сел за руль. Похоже, в планах руководства отсутствие водителя не предусматривалось, и Марта уже откровенно заволновалась, демонстративно посматривая на часы, и тут же переводя взгляд на дорожку, ведущую к губернаторскому дворцу. Однако, с той стороны никто и не думал появляться. Пришлось Успенскому, как старшему по званию, во всяком случае, официальному, брать дело в свои руки и решать: выскакивать из автобуса и бежать в госпиталь к телефону, что бы попытаться связаться с капитаном Мишиным или кем-то еще, или же на свой страх и риск попробовать добраться до точки назначения без водителя, используя собственные таланты. Решение складывалось однозначное, ведь еще на бегу к госпиталю Мишин предупредил штурмовиков: «Не расходиться ни в коем случае, только вместе, всем вместе…» Ну, что ж, вместе, так вместе…

Успенский, приняв решение, попытался успокоить девушку:

— Сейчас поедем, куда только?

Старший сержант уверенно забрался за руль, поискал что-то под приборной панелью и включил зажигание испытанным давным-давно способом, без помощи ключа.

— В аэропорт, — скомандовала Марта, махнув стволом пистолета. — Вы знаете дорогу?

— Направление знаю, а дорогу на ходу найдем, — кивнул Успенский.

Уже с первых минут поездки Пан понял, что водить военный «козлик» и пусть небольшой, но пассажирский автобус — две большие разницы. Но тем не менее, Успенский справлялся неплохо, разве что, излишне резко тормозил и медленнее поворачивал, предпочитая не разгоняться до скорости «козлика» на хорошей дороге перед поворотом. Категорически повезло старшему сержанту и в том, что на улицах сегодня было пустынно, иначе — не избежать бы столкновений и дальнейших разбирательств с пострадавшими автомобилистами. И так на пустынных улицах он ухитрился задеть пару стоящих у тротуара машин, чуток не справившись с управлением.

Как они нашли дорогу в аэропорт, вряд ли кто-то мог бы сказать связно, но уже через двадцать пять минут автобус въезжал на пустынную стоянку перед зданием, на которой уже виднелся второй транспорт, размерами поменьше чуть ли не вдвое, загруженный еще раньше «Мартышкой». Сопровождал её один майор Прошин, сильно взволнованный отсутствием на стоянке и Октябрьского, и капитана Мишина, который должен был провожать визитеров так же, как и встречал их несколько дней назад. Они же должны были привести с собой останки странного защитника мулатки, его необычное оружие и часть бумажного архива капитана, связанную с расследованием этого дела, и тот загадочный предмет, что обнаружили Пан и Успенский в заброшенном доме напротив борделя.

Как только сейчас уяснил себе Пан, все ценности, полученные во время визита, Октябрьский разделил на три части, и хотя назвать их равнозначными было нельзя, но разделение в какой-то степени обеспечивало безопасность доставки хотя бы одной из трех частей.

Нервозность, которая, как зараза, распространялась от майора Прошина, сначала передалась Марте, а следом — Пану с Успенским, а уже потом и охране аэропорта, со времени городских беспорядков так и не смененной, не пришедшей в себя, ходя именно их студенты и негры не затронули вовсе. Этот факт, кстати, был одним из подтверждений версии Егора Алексеевича об истинной цели «народных волнений».

«Что-то получатся не совсем так, как планировал наш новый командир», — подумал Пан, прохаживаясь возле «своего» автобуса, расстегнув кобуру и поминутно трогая рукоятку «семена». Их винтовки, личное имущество, хотя, какое там имущество у солдат, положенный паек на неделю и деньги Октябрьский, посылая солдат к госпиталю, обещал подвести с собой. Теперь Пан думал: «Черт бы с ним, с имуществом этим, да и винтовки новые выдадут, сам бы вот он добрался бы…»

Но — Октябрьский подвез всё, что пообещал. На пяточек влетел, лязгая гусеницами и отфыркиваясь дизельным перегаром, армейский, приземистый и широкий вездеход, и из него, как горошины из стручка, посыпались бойцы со штурмгеверами в руках, в странном, не штурмовом обмундировании. Насторожившийся Пан и не ушедший из-за руля автобуса Успенский достали все-таки на всякий случай пистолеты, а Прошин даже успел присесть за задним колесом своего автотранспорта.

В этот момент, вслед за солдатами, вылез, чертыхаясь и то и дело хватаясь за ногу, злой, недовольный, взъерошенный Егор Алексеевич, осмотрелся внимательно на площадке, прикрикнул на подбегающего было с ненужным докладом местного карнача: «Выполняйте свои обязанности!», и махнул рукой своей «бригаде»:

— Быстро, к самолету, не задерживаться…

Никто не стал спрашивать, что же случилось, почему нет капитана Мишина, откуда взялись явные осназовцы по поведению, сопровождавшие Октябрьского. Пан и выбравшийся из-за руля автобуса Успенский выволокли и подхватили носилки и вещмешок, Прошин — завернутую кое-как в армейское казенное одеяло «Мартышку», а остальное имущество, привезенное с собой Октябрьским, прихватили бойцы из вездехода, умело и без суеты разделившись на сопровождающую и охраняющую группы.

Так они и промчались через пустынное здание аэропорта, и выбежали на взлетное поле. Даже Октябрьский, тихонечко матерясь от боли в ноге, не отставал, стараясь держаться в середине импровизированной колонны.

Возле самолета их ждал штурман, видимо, знакомый гостям по дороге сюда, он уже обеспечил неудобную для погрузки «бесчувственных» тел лестницу, но менять её на другую Егор Алексеевич запретил, жестами и словами попросив поторопиться.

Бойцы осназа рассредоточились вокруг трапа, присев на колено, внимательно следя за далекими зданиями и ангарами, пустынными, но все-таки неприятными для любого командира охраны. В таких объемных помещениях можно было накопить не один взвод, да и мест для снайперов на крышах было предостаточно, а времени на проверку — ноль.

…Пан отдышался только в самолете перед самым взлетом, сначала даже не обратив внимания на салон, а просто повалившись в ближайшее кресло. А вы сами попробуйте подымать вдвоем носилки не с самым тощим мужиком вверх, под углом градусов сорок, на высоту почти трех метров по узким, скользящим под ногой, ступенькам железной лестницы. Да еще когда каждую секунду ждешь чужой пули, а руки-то заняты, и всего трясет мелкой дрожью от напряжения, и уши забиты свистящим шумом разгоняющихся винтов сразу от шести двигателей.

Носилки они с Успенским пропихнули подальше от входного люка, насколько хватило сил, а уже там, в глубине салона, за плотными, разделяющими помещение пополам бордовыми шторами их приняли заботливые руки кого-то из экипажа этого небесного линкора, разместили и закрепили, как положено перед взлетом, что бы ничто не сорвалось с места и не болталось по салону. Потом, так же, как носилки, перебрасывали дальше подаваемые им от люка деревянные армейские ящики из-под гранатометов, вещмешки с пломбами и фиолетовыми, угрожающими печатями на бумажных лоскутках, закутанное в плащ-палатку несгибающееся, будто застывшее, тело «защитника», его странное оружие, упакованное в непонятную клетку, с которой то и дело сползало простое армейское одеяло. Вот только мулатку Пан передавать дальше не стал, приняв её из рук Прошина, а бережно, как фарфоровую игрушку, усадил в кресло, стоящее возле стены салона. Последними в руки солдата попали их же собственные винтовки: одна с испещренным нарезками ложем и вторая — всего-то с пятью зарубками за первый и пока единственный бой.

Сообразив, что больше ничего снаружи подавать не будут, Пан и Успенский пристроились по обе стороны от мулатки в кресла, прикрепленные к стене салона между маленькими, в две-три ладони, иллюминаторами, с трудом переводя дыхание и отирая взмокшие лбы. А кресла напротив уже занимали московские гости: Марта, Прошин, таинственный «граф Монте-Кристо» Октябрьский, а доктор Соболев прошел дальше, к носилкам с раненым и где-то там и застрял. Марта и Егор Алексеевич о чем-то пытались переговариваться, но шум двигателей глушил разговоры, звеня в ушах непрерывным, всепоглощающим гулом.