Новая Орда

И обрадованный Лутоня поспешно зарядил ему в ухо! С размаху, красиво так… получилось бы, кабы чужак ловко этак не увернулся… да еще засадил в ответ оглоеду в скулу, отчего детинушка – уж на что силен! – на ногах не устоял, да так и сел на пол и, хлопнув глазами, жалобно протянул:

– Наших бьют, робяты-ы-ы-ы…

«Робяты» подскочили тут же, но и чужаки оказались не лыком шиты – живо повытаскивали ножи, а кто-то – и сабельку.

– Ух, тля! – вскочив на ноги, огорченно прорычал Лутоня. – Сабли у вас? Ножики? Ну-ну…

Не успели оглянуться, а оглоед уже хватанул ручищами скамью, единым махом сбив сидевших на ней до того людишек – немецких купцов. Схватил, махнул, напрочь сбивая стоявшую на столе посуду:

– Ужо я вас угощу!

Сверкнул клинок. Ударился в стену нож.

– Пусть скамью бросит! – резко предложил тот, что с саблей. – Тогда по-честному драться будем – на кулачках.

– На кулачках так на кулачках, – довольно загалдели артельщики. – Лутоха, бросай скамеечку.

И пошла потеха. Один другому – в ухо – ввух!!! Аж звенит! В ответ – по скуле, да по печени – ух и круто, да и больновато же. А в углу еще парочка образовалась – кулачищами машут, как мельницы, один другого мутузит – любо-весело посмотреть! Зрителей – услыхавши про драку – в корчемку много понабежало, вдоль стеночки вставши, пересмеивались, а купцы немецкие ставки делали – один на Лутоху два серебряных гроша поставил, а другой – целый гульден.

Соперник Лутохин тот гулдьден углядел, ухмыльнулся:

– Ого, паря, как тебя ценят! Н-на, лови плюху!

И ударил – с ноги, в подбородок – получай! Лутоня так плечищами в стену и въехал, закачал головой, словно оглоушенный бык. Но тут же оправился да ка-ак двинул неосторожно приблизившемуся обидчику в ухо – тот так с ног и полетел, аж к двери, едва на улицу не выкатился, да какой-то только что вошедший господин удержал его на пороге. Молодой такой парень, высокий, приятный лицом, со светло-русой шевелюрой, еще и усики, и бородка, на ганзейский манер стриженная… немец, что ль?

– Здорово, парни!

Не, не немец – ишь как выкрикнул, да так глазищами серо-стальными зыркнул, что даже драчуны обернулись, подумали, будто посадниковы люди пришли перцу задать. Не, не посадниковы… Однако ж чужаки вмиг вдоль стеночки выстроились, зарделись, ровно девицы красные…

– Мы тут это… пива зашли попить, господине.

– Попили? – Невозмутимо поставив скамейку к столу, незнакомец (а кому, судя по всему – и очень даже знакомец!) уселся и вытянул ноги, обутые в дорогущие, из тонкой телячьей кожи сапоги. – Ну, попили – и проваливайте. Чего встали? Проветритесь, а завтра с утра – ко мне на беседу.

– Но, господине…

– Пшли!

Чужаки – а как только что хлестко дрались! – словно побитые собаки, поджав хвосты, покинули питейное заведение.

– Ах ты ж, рыло! – пришел в себя Лутоха. – Ты што ж это деешь-то?

Подбежав к незнакомцу, детинушка махнул кулачищем… и едва не упал – вроде бы ничего сидевший на лавке молодой человек и не сделал, так, чуть шевельнулся, а увесистый Лутонин кулак просвистел мимо.

Оглоед ударил еще раз – и снова мимо, а потом… Потом незнакомец чуть привстал и – всего два удара, быстрых, точных, практически без замаха: один в печень, другой – в переносицу. И все! Сомлел боец Лутоша – растянулся на грязном полу, раскинул руки.

– Господине, – нервозно переглянулись артельщики. – Кабы не зашиб ты его, дурачину.

– Да не зашиб, поживет еще. На улицу его вытащите, пущай там посидит, воздухом чистым подышит.

Одежда – вот что смутило артельщиков. Одет-то был незнакомец как настоящий князь: полукафтанец лазоревый с поясом златым, поверх него – кафтан длинный, узорчатый, распашной… а еще браслеты да кольца, да на груди – золотая цепь, и шапка соболья, и… Князь, как есть – князь. Или богатый боярин – не местный, местных-то все знали, но…

– Ой, господине! – ушлый приземистый мужичок – корчемщик – опомнился первым. Подбежал, с поклоном чарочку меду стоялого на серебряном подносе принес. – Угощайся да зла на наших робят не держи! Спросить дозволишь ли?

– Спрашивай, – хлобыстнув чарку, милостиво махнул рукой гость.

– Не ты ли бывшее Амосовское подворье купил? Тех самых купчин, что в Холмогоры перебрались?

Незнакомец поставил чарку на поднос:

– Ну, я купил, а что?

– Господи… – корчемщик поспешно перекрестился. – Так ты, выходит, князь?

– Выходит – князь, – усмехнулся молодой человек. – Князь Георгий Заозерский, можно попросту – Егор.

– Ой, господине-е-е! – ушлый хозяин заведения засуетился. – Гость-то, гость-то какой! Эй, слуги, а ну, давай столы… Вот сюда, сюда пожалуй, уж ты, князюшка, моей едой не побрезгуй – от чистого сердца ведь. От чистого сердца.

– Не, есть не буду – сыт, – подергал бородку Егор. – А вот еще одну чарку, пожалуй, выпью, коли нальешь. Да пойду – с ватажниками своими разобраться, который раз уже драки устраивают – посадниковы люди мне все время жалуются. Эх!

Корчемщик с поклоном подал еще одну чарку, которую заозерский князь тут же и опрокинул – а чего время зазря терять?

– Ваше здоровье, люди да гости новгородские!

– И тебе, княже, всего.

Все посетители дружно поклонились в пояс, а заглянувший с улицы Лутоня, уже успевший благополучно прийти в себя, пал на колени:

– Уж извиняй, княже. Да и людишек своих не ругай особо – то не они драку затеяли, мы.

– Разберусь, – махнув на прощание рукой, князь Егор покинул корчму – на улице верные слуги уже держали наготове коня, ватажники же, потупясь, стояли поодаль, переминаясь в грязи.

– Ужо я вам! – погрозив им плетью, молодой человек стегнул коня и, в сопровождении вооруженной саблями и короткими копьями свиты, поскакал к Великому мосту через Волхов. Там, в Детинце, ждал его для важной беседы сам новгородский «владыко» – архиепископ Симеон, кстати, добрый знакомец супруги Егора заозерской княжны Елены, терпеливо дожидавшейся мужа в недавно приобретенных хоромах.

Жена и встретила Егора уже поздним вечером – усталого и немножко пьяного, а потому – веселого. Встретила, как полагается – услыхав во дворе топот копыт, выглянула в оконце, выскочила на крыльцо высокое, поклонилась мужу – по новгородским понятиям, как всякая добрая жонка:

– Ой, явился наконец, сокол мой ясный. Уж все глаза проглядела.

Князь улыбнулся, обнял супругу, поцеловал:

– Хоть кто-то здесь рад меня видеть.

Так, обнявшись, вдвоем, и поднялись по крыльцу, благо ступени были широкие. Купчины Амосовы, у которых Егор по совету своей многомудрой супружницы купил усадебку, недаром считались богатейшими из богатейших и мало в чем себе отказывали – вот и хоромины выстроили изрядные – в шесть срубов, с горницами, со светлицами, с сенями, с «белыми» – с ордынскими поливными изразцами – печами. Амосовы были хорошими хозяевами: окромя хором, на усадьбе еще имелись различного рода мастерские, кузница, особая изба для гостей, несколько изб для воинов, конюшня, две бани и еще много всяких амбаров и хозпостроек. Да! Еще и мощный тын, и ворота с башней, и мощенный дубовыми плашками двор.

Все это хозяйство княжна Елена с удовольствием обустраивала, однако ж и свое родное Заозерье не забывала – любила. Вот, с неделю назад целый обоз туда отправила и теперь переживала – добрались ли? Эко, когда отправляла – морозец стоял, снег сугробами, а ныне что – снова весна-красна?

– Ты у меня сама, как весна! – улыбнулся Егор, разлегшись на ложе.

Кафтаны он давно уже скинул, остался в одной рубахе, с удовольствиям отдаваясь доброму домашнему жару – Елена сырости не любила и велела протопить печи.

– Велишь ли, госпожа, свечей зажечь побольше? – заглянув в дверь, почтительно осведомился мальчишка-слуга, невзначай купленный княгинюшкой на торжище за синеглазость и внешнюю похожесть на херувима, про которых ей как-то рассказывал все тот же отец Симеон.

Елена махнула рукой:

– Зажигай. И скажи там, чтоб стол в горнице накрывали… Пора уж.