Золотой песок

-Много не пей. Нам еще купаться!

-Ты это кому? Да все ерунда!

Одетые в «шубу» бока нашей «Мимозы»  плавятся от жары. Качаются на качелях девочки в прохладном саду.  Каблучками тормозят.  Не желтый, а золотой песок сыпется у них испод ног, засыпает платановую дорожку.

-Пойдем в сад?

Ты говоришь, что это не Россия, и мы идем купаться немного подшофе.  «А причем здесь Россия?» - думаю я и не нахожу разумного ответа.

«Уже вечер. Музыканты настраивают инструменты…и  играют «Владимирский централ… ветер северный…» Навстречу сгоревшие уставшие от солнца люди, а мы катимся под горку как колобки.… Вот он «Синбад Мореход» и приставшая навечно к берегу яхта с живыми  попугаями. Но нам не до фотографий на память. Нас ждет Черное море и золотой песок. А завтра, пойдем на белые камни в сторону Албены. Круглые белые величиной с хорошие  туркменские  дыни они навалены огромной грядой. Это не так далеко, но это будет завтра»,- обманываю я себя, потому, что завтра мы улетаем

 - А вон и яхта с красными парусами.  А ты говорила Грин,… сказки!!?… Смотри!  Раздевайся и быстрее в море.

-Ой! Волны!

А как ты хотела?!!!… Сиди на берегу. Это тебе не Турция, не Мармарис с черным как будто грязным песком и озерным шепотом совсем без волн. И здесь лучше, чем в Римини или Пезаро хоть там и родился Джоаккино Россини.  Помнишь, их мелководный пляж  на полкилометра пути,  что убьет любое желание окунуться в воду?

-Другой разговор. Держись за меня. Утонем так вместе.

Удары в живот.  Прохлада и соль.  От белых бурунчиков  легкая  водяная пыль. Мы плывем.   Кровь вода и вино и остывает горячее тело. Волны качают нас, убаюкивают. Вниз. Вверх.  Хорошо. Слепит низкое солнце.  Путь обратный тяжел. Мы свалились, будто деревья.  И сердце клокочет, и горячий песок подгребаем, и можно уснуть. Легкий сон йод, ракушки и белые чайки…Путин, Медведев, гармошка, играют в четыре руки. … Россия трещит пополам,… просыпаюсь,  иду смыть песок и остатки страшного сна.   Волны теплого моря обнимают меня, и я забываю несчастную страну, откуда я родом.

Мы возвращаемся, скрывается солнце. Последние красные отблески дарят нам окна  Паломы и Арабелы.  Как белый теплоход вдали возвышается  и горит огнями Адмирал.

Дорога идет наверх. В маленьких придорожных ресторанчиках начинается кипучая жизнь. Чуть не обжигая ветви ольхи, в Амшоре вспыхивает неосторожное пламя в огромном круглом тандыре, а у соседей в Ривьере,  два подростка с красными лицами крутят на деревянных ручках туши баранов. Древесные угли мерцают  рубиновыми отблесками. С парнишек льется пот, который они постоянно смахивают рукавами. А в нижнем ресторане под горой, повар в белом огромном колпаке, который съехал набок, колдует  над  большими кастрюлями, протыкает содержимое узким штырем,  на аптекарских весах взвешивает приправы и кидает их в полуготовые блюда.

Переодевшись, мы возвращаемся и заходим в Пармус. Полосатый полог закрыл небо, унылые столики почти пусты и зеркально блестят. Ты убираешь сумочку под стол. В ней аккуратно завернутыми лежат мелкие ракушки, две веточки лаванды и пара маленьких шоколадок которым судьба - побелеть от старости в нашем ящике письменного стола.

Мы поправляем мягкие заботливые подкладки на креслах и устраиваемся удобней. Но никто не хочет нас обслуживать. Вдруг в кафе  вваливается огромная толпа немцев. Громкие бесконечно лающие звуки их речи приводят нас в оторопь. Они перебивают друг друга, и речь их звенит, кажется не в ушах, а в сознании. «Гитлер капут! Приехали!» Забегали, заюлили официанты в предвкушении большого куша, а мы грустно переглядываемся и уходим. Нас окликают,… но поздно…

Мы проходим  Ангел Стейк, где подают наверно самые большие стейки из когда-либо приготовленных на этом побережье. Не специально задерживаемся  у бара Микки-Мауса. Просто из-за большой статуи мультипликационного героя на тротуаре пропускаем бесконечную вереницу людей.  Бар специализируется на пиццах, гамбургерах и  омлетах и туда лучше ходить в первой половине дня.

Нам дальше!  Мы чуть не садимся в Экзотике, лучшем рыбном ресторане с большим количеством морских обитателей. Их готовят надо сказать весьма отменно. И наконец, чуть отойдя в сторону, попадаем на открытую круглую веранду грузинского ресторана «Пиросмани», стоящую на возвышенности.  Крутая лестница в пять ступеней ведет наверх. Мы сидим как на деревянной танцплощадке, только легкий плетень из подобия камыша, частично  загораживает нас от остального мира.

 На небольшой сцене и на колоннах у входа  висят небольшие репродукции  Нико Пиросмани выполненные в сельском стиле и с простыми деревенскими сюжетами. Талантливый грузинский художник, как и положено истинно великим, большую часть времени прожил в полной нищете, ночевал в подвалах, а рисовал  зачастую за неимением средств на клеенках снятых со столов. Предупредительные официанты в белоснежных рубашках и черных узких брюках говорят по-русски почти  безупречно, если не считать акцента. Они подлетели почти мгновенно, не успели мы приземлиться.

-Шалаплави будешь?- спрашиваю я, заглядывая в меню.

-А что это, - говоришь ты, хмуря брови.

-А Джонжоли? Или тебе лучше Каурму?

-А там ничего попроще нет?

Я советуюсь с официантом.  Не молодой, но статный грузин предупредительно склонился, придерживая через руку полотенце. Мы заказываем тушеное  мясо в красном соусе. Соус это уваренное помидорное пюре с толчеными грецкими орехами, чесноком, кинзой, укропом и кусочками баклажана.

-Только пряностей, в смысле красного перца, не переложите!- предупреждаю я.

Он улыбается и приносит два бокала белого холодного вина на подносе.

-Мы же еще не заказывали, - говорю я ему.

Он улыбается обезоруживающей белозубой улыбкой:

-Соотечественникам подарок!

-А как же ваш президент  Саакашвили…?

-Мы все родились в одной стране,… пусть они дерутся…

Приносят мясо в чугунных черных сковородочках.

-Может, продолжим белое, - говорю я тебе, - закажем  Эрети или Цинандали?

-Это не рыба – с мясом лучше красное.

-Тогда Саперави или Напареули?

-А Киндзмараули нет? – спрашиваешь ты, извлекая из памяти, единственное грузинское вино, которое ты знаешь.

-Есть. Но давай  попробуем нового?

-Тогда второе,  то, что на букву «Н».

-Напареули? Оно самое дорогое, у тебя нюх на хорошие вина и хороших мужчин.

-На счет первого пожалуй соглашусь,… а вот про второе… не знаю,- говоришь ты, лукаво улыбаясь,- надо подумать.

-Да точно!- говорю я. И нам приносят запотевшую бутылку.

Три джигита сидя по-турецки приветствуют нас с этикетки.  Надпись по-русски гласит, что это «Тифлисский винный погреб».

-Слушай мясо попробуй! ... … Обалдеть! – говоришь ты и прыскаешь смехом.

-Хочешь, я узнаю рецепт?

-Сиди. Рецепторщик. И вино, лучше, чем Кинзмараули.

-Это же марочное, - говорю я важно, и губа у меня едет вниз от удовольствия.

-Мы влезаем в бюджет?

-Наверно. Я забыл кошелек, и мне все равно, - легко говорю я, улыбаясь одними глазами.

-Так опять!? Твои штучки!

-Что ж! Оставлю тебя в залог.

-Можешь не возвращаться,… этот ужин будет за счет заведения… и все будут довольны.

-Придется получше поискать в карманах, - притворно морща лоб, говорю я.

В ресторанчик пришла и села недалеко от нас молодая русская пара с бледными лицами.  На голове девушки была большая  светлая шляпа. Он был необычайно худ, с узкими плечами и в очках.  До нас донесся разговор:

-Дорогой, неужели мы завтра будем купаться?

-Конечно. Если бы рейс не задержали, мы сделали это сегодня!

-Не верится!!! Я так счастлива! Ты не представляешь.

Молодой человек положил свою ладонь, на  руку девушки, лежащую на столе, и ласково провел по ней, слегка касаясь:

-Потерпи еще самую малость…

Девушка посмотрела на него влюбленными глазами и улыбнулась.

Со стороны  моря донесся  низкий звук корабельного гудка.  Очевидно, встречное судно ответило ему на полтона выше. Будто испугавшись этого, замолчала музыка в ресторане. Только стали доноситься из кухни перестук ножей и тихая грузинская речь.