Просто играй...

— Ладно, Леш, я поговорю с ним. Если это действительно не он, может, он в курсе, кто мог так для нас 'постараться'.

Я уже собиралась ложиться спать, когда зазвонивший мобильник высветил имя Тимошина. Еще осенью, после эпопеи с его 'художествами', я поставила на его звонок фотографию одной из картинок. И теперь каждый раз при звонке Тимошина на дисплее высвечивалась мышь, самозабвенно лупасящая дубиной наглого котяру.

— Я слушаю тебя, Тимофей.

— Оу, как официально, — усмехнулся тот. — И я рад тебя слышать, Лизавета. Как твои дела?

— Ты еще про настроение спроси, — хмыкнула я. — Что хотел-то, котяра?

— Снова обзываешься? — Беззлобно поддел Тимошин. Что-то не так сегодня было в его голосе. Какой-то он был… умиротворяющий? Теплый?

— Ну тебе же можно, — машинально пожала плечами я, забывая, что парень меня не видит. — И потом, ты на него похож. На наглого, бесцеремонного и совершенно бесстыжего котяру.

— А вот не получится у тебя сегодня меня обидеть. Я сегодня добрый и настроение у меня хорошее.

— Ага. Сделал гадость — сердцу радость, да? — У меня тоже было на удивление неплохое настроение. Почему-то в причастность Тимошина к нашим проблемам уже верилось с трудом.

— Наоборот. У меня для тебя сюрприз, мышонок. Но это завтра, после репетиции. Иначе во время танца ты будешь думать не обо мне, а вот на это я могу и обидеться.

— Мне уже страшно, — не выдержала и рассмеялась я. — Что ты там придумал?

— Завтра узнаешь. Кстати, мышка, я хотел тебя попросить об одной вещи. В следующий раз, прежде чем обвинять меня во всех смертных грехах, сначала просто поговори со мной, ладно? И я всегда тебе честно скажу, я это сделал или нет. Это я тебе обещаю.

— Ну, знаешь ли, — обиженно протянула я. — А что еще я должна была думать после твоей неоднозначной фразы в день моего возвращения в бэнд?

Тимошин долго молчал, потом, тяжело вздохнув, словно от принятия какого-то важного решения, медленно, подбирая слова, заговорил:

— Лиз, я давно хотел попросить прощения за тот разговор. Ты, конечно, вправе сейчас мне не верить, но я никогда не стал бы добиваться победы такими методами. В тот вечер я просто… разозлился на тебя, вот и ляпнул не пойми что.

— Угу, — пробурчала я, недовольная тем, что приходится вспоминать неприятные моменты. — Шуточки у тебя, знаешь ли… Ладно, проехали. Так зачем звонишь-то?

— А может, я соскучился?

— Ага. А прятался ты от меня всю неделю исключительно для того, чтобы посильнее соскучиться? — Ни капли не поверив, язвительно поинтересовалась я.

— Ты меня раскусила, — усмехнулся сосед. — Нет, и в самом деле, мышь. Может, поднимешься? Я тебя чаем напою.

— Э-э-э, спасибо, как-то не хочется, — неуверенно протянула я, опешив от такого предложения.

— А у меня печеньки есть. Вку-у-усные, — протянул он. — Сам испек.

— О-о-о, тогда тем более в следующий раз, — открестилась я. — Вдруг еще отравишь?

— Накануне выступления? Держи карман шире! А потом мне одному отдуваться прикажешь?

— Ой, да лааадно, не такая уж и проблема. Держу пари, у тебя не один сольник в запасе есть, — хмыкнула я. — Серьезно, Тимошин, нет. У меня на завтра запланировано слишком много дел, хочу выспаться.

— Ну ладно, в другой раз. Какие дела-то, мышь? У тебя же завтра пары!

— Разные, — неопределенно ответила я. — На учебу я не иду. Не переживай, к четырем появлюсь, как раз к твоему приходу успею и переодеться и аппаратуру подготовить.

— Да, по поводу одежды… — замялся парень.

— Тимошин, я не понимаю, чем тебе так не понравилось мое платье? Я в нем еще в шестнадцать лет выступала, и ничего.

— И ничего хорошего, Лиз. Как тебя только твои родные в таком виде на сцену выпустили?

— А они и не видели. Ни платья, ни самого выступления. Мы занимались подготовкой только с бэндом и с… еще одним человеком.

— Ясно все с тобой, — вздохнул Тимошин. — Кстати, в жизни не поверю, что твой парень спокойно позволил тебе нарядиться в эту развратную тряпку.

— Тимошин, мы, кажется, договаривались не касаться этой темы, — предупреждающе заявила я.

И не спокойно, кстати. Мы с Димкой спорили до хрипоты, даже посуда летала, чего за нами отродясь не водилось. Я обиделась так, что не разговаривала потом с Антоновым неделю. Помирились мы только на генеральном прогоне. Но зато с тех пор у нас не было ни одного подобного крупного скандала. Все расхождения во мнениях мы старались выявить сразу, не давая обычному спору перерасти даже в крики, не то что во что-то большее.

— Лиза-а-а! Ты там где? Обиделась, что ли? — Голос Тимошина вернул меня к действительности.

— Нет. Просто задумалась, — я тряхнула головой, собираясь с мыслями. — Ладно, Тимошин, я собираюсь ложиться спать, чего и тебе советую. Завтра все надо довести до идеального состояния, а это значит, часа четыре репетиции.

— О'кей, я понял, мышь. Давай тогда, спокойной ночи и до завтра

— До завтра, — эхом откликнулась я, отключая телефон.

— Лизка, такими темпами ты опоздаешь!

— Все под контролем, мам, у меня все просчитано, — прохрумкала я, доедая наспех подхваченное печенье.

— Запей хоть, вон твой чай на столе, — вздохнула родительница, наблюдая, как я мечусь из комнаты в комнату, то надевая юбку, то вдруг решая переодеться в брюки, но в последний момент обнаруживая, что они мятые и снова напяливая на себя юбку. Чертыхаясь, все-таки включаю утюг и глажу кофту.

— Дочь, угомонись, у меня уже в глазах рябит, — жалобно выдохнула мама.

— Не переживай, через десять минут выхожу, — отозвалась я, пытаясь одной рукой накрасить ресницы, а второй запихать-таки в ухо сережку. Тюбик с тушью я при этом зажала в зубах.

— Ужас, покачала головой она, выходя из ванной.

Через пять минут, зашнуровав кроссовки, я крикнула:

— Все, я ушла!

— Стой! — Маман на всех порах вылетела в прихожую и подозрительно осведомилась: — ты документы-то взяла?

— Ам-м… Черт! — Я хлопнула себя по лбу и, уже не разуваясь, понеслась в свою комнату.

Забрав папку с документами и, на всякий случай, взяв еще и флешку с их копиями, я вернулась обратно.

— Ну теперь точно все. Пока-пока, до вечера!

Уже закрывая дверь, услышала ее тихое бормотание: 'Господи, лучше б я сама съездила…' и, похихикав, не дожидаясь лифта, бегом понеслась по лестнице.

С Леськой мы встретились уже у дверей электрички.

— Савельева, ты когда научишься выходить вовремя?! — Подруга уже порядочно злилась. — Еще минут пять и ты бы у меня пешком до города пошла! Скажи спасибо, что я тебе билет догадалась купить, как чувствовала, что в последний момент явишься.

— Ну прости, я проспала, — покаялась я, запихивая Леську в вагон.

— Чем ты там ночами занимаешься, что с утра тебе так трудно встать? — Усмехнулась она. — Ты же у меня жаворонок!

— Тимошину поболтать приспичило, — поморщилась я.

— Я думала, ты с ним на ножах, — разом успокоилась Сорина.

— Не знаю. Я уже запуталась в том, что у нас с ним происходит.

— Ладно, время покажет, — беспечно махнула рукой подруга, усаживаясь на лавочку и хлопая по свободному месту рядом. — Садись.

В Солнечногорске мы разделились. Леська отправилась в офис к крестному, а мне нужно было заехать на работу к маме, отдать документы и заодно сдать в набор очередную статью. Договорившись встретиться через пару часов в кафешке рядом с офисом Никиты, мы направились каждая по своим делам.

В издательстве я не пробыла и получаса. Спихнув окончательную правку статьи на штатных корректоров и сплавив документы секретарю главреда, я почти бегом вышла на улицу. Знаю я их, заметят — тут же припрягут. А сегодня у меня на это нет времени. Я хотела успеть еще в одно место.

Времени удалось оставить для этого с запасом, поэтому я, пару минут постояв на крыльце редакции, не спеша направилась к автобусной остановке.

… На кладбище в это время было пустынно. Не много найдется энтузиастов зимой, в конце декабря, навещать усопших родственников. А вообще, я, наверное, странная, но мне здесь нравится. Никакого дискомфорта по поводу того, что вокруг меня одни надгробия и кресты, я не ощущаю. В отличие от той же Леськи, которая просто панически боится кладбищ, я здесь действительно как будто отдыхаю душой.