Рассказы

Потом произошло что-то странное. Никто толком описать происшедшее не смог, говорили разное, но все сходились в одном: стекольщик вдруг закричал, крестясь отступил по крыше назад от окна, продолжая вопить нечто непонятное, и сорвался вниз. Что за слова он кричал не смог разобрать никто, одни говорили, что он произнес «Господи» и попытался встать на колена, другие же утверждали, что он бросился от окна, будто за ним гнались легионы чертей с раскаленными рогатинами, третьи несли уж совсем полную чепуху вроде того, что он воспарил в воздух и только потом упал с блаженной улыбкой на устах. Когда братья спросили у отца-настоятеля, что увидел он, то услышали уклончивый ответ, вроде того, что каждый видит только то, что позволят ему увидеть его мудрость, грехи и вера.

Слухи об этом событии множились и умирали с быстротой, не поддающейся человеческому осмыслению. Это стало первым предметом для досужих разговоров на всю осень и часть зимы. Вначале все недоумевали, зачем серебряному кречету понадобилось биться в окна, как бабочке. Те, кто любил таинственное продолжали говорить о знаке свыше, скептики же утверждали, что птицу просто ослепило кровавое солнце. По поводу смерти стекольщика было навыдумано гораздо больше. Было мнение, что он узрел лик Божий, потом, не в силах вынести его величие, испугался и сорвался вниз. При этом утверждалось, что, видно, грешны стоявшие внизу монахи, раз не увидели того, было явлено простому ремесленнику. Другие возражали им, говоря, что Христос, Дева Мария и всевозможные святые являются только детям и людям, известным своими добродетелями, стекольщик же ни к тем, ни к другим не относился. Жил Леонардо (таково было его имя) уединенно со своим подмастерьем лет двенадцати, в церковь ходить не любил, поговаривали даже о его склонности к содомскому греху, поскольку на женщин он внимания не обращал, зато был излишне нежен со своим подмастерьем и легко прощал его многочисленные проказы. Только и было в нем замечательного, что мастер был отменный. Вряд ли такому человеку мог явиться Бог, скорее наоборот, говорили, он увидел дьявола со всей его свитой. Они то и напугали его так, что он побежал стремглав не разбирая дороги. Этой истории поверило гораздо больше людей. Одно было не ясно: зачем Сатане безвестный ремесленник?

Слухи слухами, но все в монастыре поняли, что стекла вставлять теперь никто и ни за какие деньги уже не пойдет. Близилась пора осенних дождей. Сами монахи были до того перепуганы, что при одной мысли о том, что бы влезть на крышу приходили в ужас и бледнели, словно снег.

Однажды ночью я проснулся от далеких раскатов грома. В спальне окон не было, но через приоткрытую дверь я мог видеть, как стены коридора освещаются вспышками далеких молний. За вспышками, после небольшой паузы следовал грохот, будто где-то ломались могучие деревья. Ветер завывал в печных трубах, как зимой, предвещая скорый приход снегов. Свет, исходящий от молний напомнил мне цвет пера серебряного кречета, спрятанного под мшистым камнем в саду. Тут я понял, что очень хочу увидеть это перо, до зуда в руках. Прямо ничего не мог с собой поделать, так захотелось. Я тихо оделся, стараясь никого не разбудить, открыл тихо скрипнувшую дверь и выскользнул в коридор. Там я подошел к окну. Вершины окружающих гор озарялись молниями. Гроза бушевала где-то далеко, за горами. Вспышки выхватывали из темноты стены монастыря, деревья, дворовые постройки и снова погружали их в непроглядный мрак. В металлическом блеске все выглядело необычным, пугающим. После каждого сверкания мир становился еще темнее, чем был. Я со страхом подумал, что сейчас выйду за эти стены, сложенные из надежного камня, прямо в пугающий мир за окнами и поежился. Дверь во двор открылась тихо, я вспомнил, что совсем недавно брат Матео смазал ее гусиным жиром, сказав, что в ее истошном скрипе ему слышатся голоса невинно убиенных Иродом детей. Голосов я ни разу не слышал, но раньше скрипела дверь действительно невыносимо. Мысленно поблагодарив Матео за труд, я уже было направился к грозно темнеющим деревьям сада, как мое внимание приковала к себе черная фигура на крыше церкви. Я видел ее всего лишь мгновение, когда небо было озарено молнией. От страха ноги мои ослабли, я захотел закричать и не смог, как если бы кто-то сдавил мне клещами горло. Черная фигура так и стояла перед моим мысленным взором. Кто это был? Дьявол, что сбросил ремесленника или кто-то из его слуг? Я почувствовал, как немеет кожа на лице, как это бывает в самые лютые морозы. Волосы зашевелились будто тысячи муравьев забегали меж ними. С ужасом дожидался я следующего сполоха, чувствуя, что сейчас умру от ожидания. Когда снова небо осветилось, на храме уже никого не было.

— Показалось, — с облегчение прошептал я, хотя в глубине души так и не смог поверить, что все это мне привиделось. Мне пришлось заставить себя сделать это, хотя бы только для того, чтобы не сойти с ума.

Даже после пережитого страха, я не смог вернуться обратно, не увидев пера. Монастырский сад нельзя назвать большим, но я умудрился немного поплутать, прежде чем нашел камень, укрывавший клад Мики. Я достал перо. Даже на ощупь я легко отличил его от остальных, в нем была законченность, оно было совершенно. В свете небесного огня оно горело неземным блеском, тени скользили по нему, как по клинку старинного кинжала. Я поднял его к небу. Когда небо снова озарилось, перо вспыхнуло синим огнем, как факел. Мне пришлось закрыть глаза, такой яркой получилась вспышка. Насытившись зрелищем, я, спрятав перо, пошел в свою спальню. По дороге мне никто не встретился, если не считать, что один раз мне почудилась маленькая фигура с белой бородой, мелькнувшая среди деревьев. Я приписал это последствиям вспышки и снова постарался не придавать значения.

Наутро меня разбудил встревоженный гул голосов. Каким-то образом братия с первыми лучами зари проведала про вставленное стекло. Никаких версий, похожих на правду выдвинуто не было, слишком много странного произошло за последнее время. В ход снова пошли демоны и ангелы, на большее ни у кого фантазии не хватало. Я побоялся рассказывать про увиденное ночью (или о том, что мне привиделось), они непременно подняли бы меня на смех. Взрослые никогда не доверяют детям, а между тем мне было уже целых двенадцать лет.

Появление стекла в этом злополучном окне вызвало новую бурю слухов за стенами монастыря. Сплетен снова было великое множество, но все склонялись к тому, что хозяйничать в такую ночь могли только слуги антихриста, хотя при этом никто не мог объяснить, зачем им понадобилось оказывать церкви такие услуги. Клубок домыслов затягивался все более.

Несколько дней я ходил, мучимый желанием рассказать кому-нибудь о своих видениях. Братии, как я уже говорил, я говорить не мог, Мика бы просто не понял меня. Оставался только отец-настоятель, но я никак не мог решиться подойти к нему с такими странными россказнями. От этих терзаний меня отвлек блаженный. Как-то раз, с комичным выражением таинственности на лице, он потащил меня за собой, бормоча уже привычное:

— Тебе покажу, только тебе. Смотри, никому.

Сколько же удивительного мог знать этот маленький человечек, глядящий там, где другие ничего не видят, не спящий, когда все спят и слышащий то, на что другие не обращают внимание.

Я подумал, что он снова хочет показать мне перо, но он потащил меня несколько в другую сторону, не к саду, а к церкви. Взявшись обеими руками за ручку тяжелых дверей, он с трудом их открыл и жестом пригласил меня войти внутрь. Я несколько замешкался, что бы перекреститься у входа (Мику, кстати, так и не приучили креститься вообще, несмотря на дружные старания всей братии. Отец-настоятель смотрел на эти усилия совершенно равнодушно, видимо считая это пустым занятием, и только улыбался своей загадочной улыбкой).

— Ну быстрее же, увалень, — торопил меня блаженный.

Я ничего не возразил на «увальня», как-то разучившись обижаться на Мику, хотя никому другому бы этого так не оставил. Когда я вошел внутрь, блаженный, напоминая маленькую седую ищейку, склонившись к полу, что-то высматривал на плитах.