Страница 25 из 29
Зимой из егосторожки доносились жалобные звуки флейты, на которой, впрочем, он не могвывести больше двух-трех фраз и, когда Ирина вбежала к нему однажды с просьбойподтолкнуть забуксовавшую машину, она увидела у него на стене свою фотографию ваккуратной рамке, очевидно выкраденную из альбома и обреченную внимать этимпереворачивающим душу звукам.
Как-то развместе с букетом он принес ей и белый конверт с витиеватыми стихамисобственного сочинения, в которых повергал к ее ногам свое безрассудное,истаявшее в пламенном огне сердце.
— Очень милои поэтично, — одобрительно сказала она. — Правда, рифма хромает. А что касаетсяменя, — она пожала плечами, — я не могу любить человека, который пишет«прекрасная» через букву «т».
Нет, —сказала она, — я не знаю никакого гипнотизера!
— А меня —гипнотизер! — горестно воскликнул он поднимая очи горе, и возопил: — Господи,накажи, накажи гипнотизера!
Наконец, наамвоне появился старец. Медленно раскрывая большие книги в тяжелых переплетах,он долго крестился, покашливал. На его руке висело длинное вафельное полотенце.Следом за ним из алтаря вышел Таврион, которому бесноватые стали тут жепередавать какие-то длинные списки.
Не дожидаясьтишины, старец начал медленно и внятно читать молитвы.
Ирина быланемного разочарована. Она ожидала увидеть более эффектное зрелище — еймерещился величавый Калиостро, который бы вытягивал властные руки над этойжалкой трепещущей толпой, повелевая бесам голосом, не терпящим возражений:«Изыдите!» — и щелкал бы длинным бичом. Глаза бы его метали молнии, длинныечерные волосы бы развевались. Он был бы весь, как Божия гроза! Он гордо быраздувал тонкие ноздри и осенял бы пространство золотым крестом. А потомподошел бы к Ирине и сказал бы с благородным поклоном: «Благодарю вас! Вы мнеочень помогли сегодня тем, что находились рядом!»
Старец жесмотрелся весьма буднично, переходя от одной книги к другой, и, как только онзамолкал, русобородый Таврион начинал шелестеть бумажками, глуховатым голосомчитая нараспев бесконечные имена: «Параскевы, Людмилы, Прохора, Сергия, Таисии,Матрены, Симеона, Константина, Андрея, Агнии, Марфы, Игоря, Домны, Алексия,Анатолия...»
Бесноватыестояли, переминаясь с ноги на ногу, разве что Ваня Иго-го как-то особенноразнервничался — он орал все громче, все тоскливей, пока не испустил тотизощренный лошадиный вопль, который так поразил Иринино существо накануне; даеще юноша с пуговицей на нитке все чаще и чаще взмахивал руками, всевосторженнее выкрикивал свое «о!», пока наконец нитка не соскочила с егопальцев, и тогда он яростно погрозил старцу большим кулаком.
— А ну и что!— выкрикнула, бесстыдно выставляя вперед ногу, женщина с тихим и изможденнымлицом, черты которого вдруг исказились, и в них проглянуло что-то лютое, решительноеи бездонное.
— Искусство,искусство, — кивал, как бы с кем-то соглашаясь, тот, — в продранной на рукаветелогрейке, не переставая кланяться и креститься.
Баба с как быпривязанной к голове подушкой упала на пол и покатилась по нему, колошматяногами и разгоняя бесновавшихся своим тучным, бьющимся в судорогах телом.
— Параскева!Зачем сюда притопала? Я тебе говорил — не ходи туда, не ходи! — зычным мужскимголосом заорала вдруг ее давешняя собеседница, не желавшая исцеляться до конца.
Ирине пришлов голову, что если она присутствует при сеансе массового психоза, то и самаможет волей-неволей поддаться его психологическому воздействию и даженаговорить чего не следует. Поэтому она решила взмыть над этим, как она выразиласьпро себя, «безусловно очень интересным жизненным материалом» на коне теории,которая бы позволила ей отстраненно и беспристрастно следить за происходящим.
«Очевидно, —подумала она, — объяснения этому можно отыскать у Фрейда. Тут, конечно, вседело в нарушении каких-то функций, тормозящих подсознание...»
—Представляешь, а она мне вдруг заявляет: «Это Ирина-то красивая женщина? Ну, —говорит, — если б меня повозить по Европам со всякими там курортами и приемамида еще нацепить все эти шикарные шмотки — я бы тоже, милая моя, за такие деньгипоневоле сделалась бы красавицей».
Озиравшаясямиловидная девушка вдруг вытянула голову вперед и затряслась в беззвучномсмехе.
— А я тебеговорила, что пойду, я предупреждала — не мучай меня, а то старцу пожалуюсь, —вдруг строго и рассудительно произнесла Параскева тем нормальным женскимголосом, которым она рассказывала свою историю.
«Да, —подумала Ирина, — конечно, это подсознание, которое выползает наружу. Человекрасслабляется, теряет над собой контроль, а инстинкты, выходя на поверхность,вызывают у него состояние аффекта и давят на словесные рычаги. Обыкновенноепсихопатическое явление. Все довольно просто».
— А я говорю:«Да Ирина просто мученица» — а он мне на это такое понес, такое — уж не знаю.Ирина, чем ты ему так досадила. Говорит: «Все были шокированы ее поведением,просто возмущены... Да она направо и налево... Да ты только пойди на кладбище —он столько лет как умер, а памятника все нет, могила осела, одни сгнившиевенки».
Большаятолстая баба, державшаяся за оградку амвона, вдруг встала на карачки изахрюкала.
Высокиймужчина с начальственным затылком громко зашаркал по полу ногами, как быисполняя неизвестный танец.
— Ад! Ад! Ад!Ад! — выкрикнула в ужасе полная дама в черном каракуле и закрыла лицо руками.
— Ириночка,хватит в облаках витать! Пора уже и тебе сделать подтяжку: смотри, эти морщиныот носа вниз, и на лбу, и под глазами... Не знаю, мне, например, заметно... Дав Париже элементарно — крошечные надрезики возле ушей, и лицо как новенькое!
Старецвнимательно посмотрел на бесновавшихся и, пройдя между ними, остановился возлетой, с подушкой на голове, которая продолжала кататься по полу.
— Ирина,каждый раз, когда ты мне говоришь подлеца и выгоняешь взашей, ты несомневаешься в моем возвращенье. Учти — я уйду и не вернусь! Отверни лампу —сидишь у тебя, как на допросе...
— Ну и что! —насмешливо прокричала изможденная и оперлась локтем на выставленное бедро.
— А я, когдавернешься домой, еще больше буду тебя терзать! — завопила Параскева басом.
— Искусство,искусство, — крестился странный подвижник, не переставая улыбаться.
— А я опять кстарцу пойду, и он тебя выгонит именем Христовым! — спокойно отвечала Параскевауже по-женски.
— А я говорю:«Да Ирина тысячу себе найдет таких», — а он — что это он так взъелся на тебя,не пойму — говорит: «Да кто ж ее выдержит? Старика со света сжила, сын родной —и тот убежал...»
— «Анну,Марию, Ольгу, Александра, Тимофея, Зою, Тихона, Самсона. Татьяну, Марию,Иоанна, Игнатия, Фрола, Елену, Екатерину, Олега, Нила, Иакова, Тамару,Евдокию...» — читал Таврион.
Старец,накрыв епитрахилью голову валявшейся на полу бабы, прочитал свои заклинания исвязал ей полотенцем руки.
— Боюсь!Боюсь! — завыла Параскева басом.
— Ад! Ад! Ад!Ад! — подтвердила дама в каракуле.
— О! —довольно воскликнул юноша, опять раскрутив нитку.
— Ш-ш-ш! —смеялась миловидная девушка.
— Иго-го-го!— закатывался Ваня.
Старецостановился возле Ирининого «садовника» и посмотрел на него. Тот вдругпросительно прижал руки к груди, переломив их в запястьях, и тоненько, жалобнои печально заскулил:
— Вау! Вау!Вау!
Старец накрыли его и, мельком взглянув на Ирину, вернулся к разложенным книгам.
— Да я жеговорю — вам отказано! Что? У нас живые писатели не могут получить, а мы тутвдов будем обеспечивать! Разгар сезона! У нас заявлений больше, чем путевок!
— Только«Отче наш» не читай! — прокатилось по церкви.