Страница 16 из 29
— Да хотьгоршком называйте, только в печь не сажайте, — развеселился Анатолий.
— Вы так юны,и я почти гожусь вам в матери, неужели я должна, вопреки здравому смыслу,соблюдать эту нелепую условность?
— Священниковназывают «отцами» не за их возраст, а за чин, — строго вставил Лёнюшка.
— Все равно,простите, не могу, все мое нутро восстает против этого! Мне называть вас так,значило бы — профанировать...
— Пелагея! —вдруг скомандовал Леонид. — Чаю! А то у вас здесь рыбка, а рыбка водичку любит.
— Тихоновна, аты? Пожалуй-ка к столу! — обратилась Пелагея к хозяйке, которая сидела все втой же позе, что и днем, и уже сделалась как бы частью мебели.
— Не хучу! —отозвалась та.
— Так ведьвесь день ничего не ела!
— Не хучу!
— Мне быхотелось на всякий случай дать тебе некоторые наставления относительно моейсмерти, — Ирина жестко посмотрела в глаза Одному Приятелю, то и дело вертя напальце большое, но изящное кольцо с мутным голубым камнем.
— Вот как? —усмехнулся он. — Это что-то новое. Этот сюжет мы пока еще не проходили.
— И тем неменее, — продолжала она сухо. — Вот в этом шкафу на верхней полке стоитизваяние моей головы.
— Что-о? —Один Приятель вдруг расхохотался. — Ты хочешь подарить ее мне на память? Чтобыя никогда не забывал, что держал в своих объятиях самую фантастическую женщину,посланницу иных миров, место которой — ну разве что в музее восковых фигур!
— Я ненуждаюсь в твоих плоских дифирамбах, — она подошла к шкафу и действительнодостала оттуда выточенную в натуральную величину мраморную голову на длиннойшее, с беспорядочно струящимися вдоль нее змеевидными волосами.
— Вот, —произнесла она, — пусть это будет мое надгробие. Не надо мне никаких плит,надписей, эпитафий, бумажных венков — всей этой мишуры. Пусть все будет просто— только это лицо на длинной шее, обращенное к солнцу и подставленное всемветрам!
— Да, —одобрительно кивнул он, — настоящая Пифия! Только, что ты собралась делать? Ужне собираешься ли ты улизнуть из этого мира каким-нибудь изящным суициднымпутем, как этакая проштрафившаяся Клеопатра?
— Мне никогдане был понятен юмор подобного качества, — поморщилась она. — Всякое можетслучиться! — Она значительно посмотрела на него. — Меня могут арестовать, дажеубить...
— Ты что —прищучила какую-нибудь мафию или, напротив, подвергла остракизму представителейгражданской власти?
Она откинулаволосы с лица:
— Твоиостроты, как всегда, неуместны. Ты же сам говорил, что у всех этих попов подрясой погоны. Я могу сорваться, наговорить лишнего, ну ты меня знаешь!
— А вот ячитаю современные книги и все думаю — почему это теперешняя литература такаябездуховная? — как бы между прочим начал монашек. — Сплошной материализм! Алюди! Люди!
— А что люди?— удивилась Ирина.
— Да живуттак, словно над ними никакого Промысла Божьего. Вот у меня на приходе естьаквариум с рыбками — так там каждая рыбка про себя знает, что она — тварьГосподня. — Он спохватился, почувствовав, что уходит в сторону. — А вот влитературе...
— Да, — живоподхватила разговор Ирина, — мой муж говорил, что для литературы необходималичность, а личность во времена утилитаризма выдыхается. Вы только пройдите поулицам, загляните в эти унылые лица...
— А почемуэто так? — тонко улыбаясь, подхватил Анатолий. — Вы можете назвать причину?
— Безусловно!Люди перестали быть способными делать жесты, совершать поступки, — я имею ввиду поступки с заглавной буквы. Вы знаете, был такой художник Ван Гог, так он,когда ему все осточертело, отсек себе ухо ножом и швырнул его миру. — Онапроиллюстрировала это выразительным движением руки. — И в мире прибавилась ещеодна краска!
— Господипомилуй! — перекрестился Лёнюшка, озираясь.
Молодоймонашек тоже, кажется, был поражен.
— Это былнастоящий художник! — продолжала она. — А настоящий художник всегда рискует,всегда против ветра, всегда — вопреки. Он раскурочивает условности, разбиваетканоны, опрокидывает штампы, все выворачивает наизнанку. Для него не существуетзакона толпы. Он может нарисовать человеку квадратную голову, посадить на нейоранжевые кусты и деревья, очертить глаза в форме замочных скважин, треугольников,звезд, лун, серебряных монет, золотых рыбок, кошачьих голов: вместо рта —прицепить цветок, жабу, черную дыру, кляксу; выпустить из его носа змей иящериц, огонь и дым, и все это — будет правда! Он — как бы вам это объяснить? —прораб духа!
Ленюшка сноваиспуганно перекрестился.
— А почемураньше литература была духовная? — не отступался Анатолий, сглатывая отволнения слюну.
— Скажите, апочему у вас такой странный выговор? Это что — диалект какой-то? —поинтересовалась Ирина.
— Чего?
— Откуда выродом?
— Да с-подРостова. В прошлом веке литература была духовная потому...
— А из какогосословия? Из какой среды? Кем были ваши родители?
— Мать —кладовщица на станции, папка пил, а сам я был — шпана подзаборная. Литературабыла духовная, потому что, — почти в отчаянье прокричал он, — писатели веровалив Христа!
— О, я всегдауважала Христа как умного талантливого человека. Он был, безусловно, выдающейсяличностью. К сожалению, Его учение было сильно искажено и вульгаризировано.Впрочем, такова участь любой философской мысли.
— Бесовскаяпеснь! — махнул рукой Анатолий.
— Вот как? —Ирина широко распахнула глаза. — Возможно, я невольно оскорбила кое-какие изваших религиозных чувств, но поверьте, мои претензии относятся вовсе не коХристу, а к тому изложению и толкованию, которому подверглось Его учение. Выведь не станете отрицать, что в библейских сказаниях очень много неувязок,несоответствий и даже противоречий?
Монашексделал попытку возразить, но она предварила его:
— Например,Он проповедовал любовь и свободу, а люди подменили это призывом к покорности ирабству. Он говорил — «возлюби ближнего», а они записали — «враги человеку домашниеего». Впрочем, каждый гений имеет своих посредственных интерпретаторов, которыетолкуют его в меру своей испорченности.
— Вот мама, —Ирина протянула матери большую папку, — здесь наша многолетняя переписка сАлександром. Я бы хотела, чтобы она хранилась у тебя. Если со мной что-нибудьслучится, прошу тебя не передавать это забвенью — там есть уникальные вещи, исо временем ты можешь это опубликовать. Это совершенно сенсационный, ценнейшийматериал. Истинный ценитель искусства будет тебе благодарен.
Она вынуланаугад несколько листков и прочитала. Это были из тех, уже последних, где онбоялся поставить точку:
«Ирина еслиэто не он бродит по квартире шаг глух и тяжел покашливает сморкается ворчитполощет горло если это не он караулит у двери переставляет часы заводитприемник задерживает дыхание мнет в руке шляпу колышет плотную занавеску еслиэто не он конокрад кентавр командор полоний то ведь это она она».
— АДостоевский? — упорно продолжал Анатолий, решив отложить до временибогословские споры. — Мог ли он так старца Амвросия, то бишь Зосиму,изобразить, если бы не верил в Бога?
—Достоевского я не люблю, — отмахнулась она. — Все эти бесконечные истерики,этот надрыв, это разрывание рубашек на груди! Хотя Настасья Филипповна оченьмне импонирует, мне даже иногда кажется, что он с меня ее писал — такоесходство.
— А Пушкин? —настоятельно гнул Анатолий, не желая отступать от намеченного плана: сначалавыявить факты, а потом привести их к общему знаменателю. — Как это у него?«Отцы пустынники и жены непорочны...»
— Ну Пушкин —это просто не мой писатель. Он, конечно, гениальный поэт, но я никогда не моглапонять прелести его Татьяны. Вообще — удивительное дело — стоит художнику взятьсяза какой-то положительный образ, и он получается блеклым и невыразительным, ностоит лишь изобразить какого-то бурного, неистового человека, и он выходитсочно и колоритно. Мой муж любил повторять слова одного философа: «Порокхудожествен, а добродетель пресна!»