Формула ЧЧ

Совсем тихо стало в цирке. Замолчала скрипка. Сейчас посыплется горох из барабанов и человек взмахнет руками, перед тем как… Но барабаны молчали. Не меняя позы — голова опущена, руки скрещены, — человек ступил на канат и пошел по нему медленными обыкновенными шагами, как ходят у себя по комнате. Вот он дошёл до середины каната и остановился. Сейчас-то уж наверняка ударят барабаны. Неужели будет делать сальто? Ведь внизу нет сетки и к его поясу не пристегнута веревка!.. Игорь съежился и напрягся, будто он сам стоял на канате.

Но барабаны опять не ударили, а гимнаст не стал кувыркаться и испытывать нервы зрителей. Вместо этого он снял подвешенную через плечо маленькую гармонику и заиграл. В луче прожектора горела осыпанная блестками гармоника, и так же, казалось, переливалась, журчала мелодия, замирала под темным куполом цирка.

И Игорь вдруг забыл — да, наверно, и все в цирке забыли, — что под ногами музыканта — тонкий зыбкий трос, а глубоко внизу на опилках арены лежит халат…

Уже ударили барабаны, уже зажегся свет, а Игорь даже не заметил, как музыкант спустился на арену. Он стоял в двух шагах от барьера, такой простой — в руке халат, через плечо гармоника — и кланялся.

На щеках артиста не было никакой родинки. Да и ростом он был намного ниже того мужчины.

Игорь потянул Симку за рукав:

— Пойдём…

Возле самого дома Игорю повстречалась Лера. В этом не было ничего особенного — Лера живет поблизости. Но сейчас она вышла из парадной Игоря.

— Ксения Ивановна сказала, что ты в цирке. Я уже хотела идти встречать тебя туда. Не подумай, пожалуйста… Я заходила как председатель отряда. Для тебя есть пионерское поручение.

У Леры были красные туфельки на немножко высоком каблучке и красная сумочка в руках. Синие глаза как всегда, чуть косили, — только на этот раз не насмешливо, а скорее сердито.

— Пойдём, я расскажу тебе все по дороге.

Она взяла Игоря за руку и потащила за собой.

— Понимаешь, в нашем доме живет одна женщина, пенсионерка. Но не старая, а просто у неё плохо двигаются ноги. Я познакомилась с ней потому, что её Катя — такая малявка из второго «В» — все за мной ходит. Так вот, у них испортилось радио, а дома нет мужчин. Приходил монтёр, сказал, что репродуктор никуда не годится, и ничего не починил. А ведь Катина мама не может сходить ни в кино, ни в театр. Для неё радио — это всё. Понимаешь или нет? Ты сам сделал реле защиты, а тут всего-навсего какой-то репродуктор! Неужели не исправишь?

Лера говорила так сердито, как будто он, Игорь Соломин, испортил этот репродуктор. Они прошли во двор соседнего дома, поднялись на второй этаж, и Лера нажала кнопку, под которой было написано: «К Фроловой — 3 раза».

Остроносая девчонка открыла дверь, да так и застряла на пороге, глядя круглыми глазами на Игоря. Игорь тоже смотрел на неё.

— Что такое? — спросила Лера. — Ты знаешь её, Соломин?

Ясно, знает. На девчонке то самое платье, с полинялыми полосками, в подол которого она спрятала белого котёнка. Да вот он и сам крадется по коридору боком, с поднятым хвостом.

— Мурлыня, — позвал Игорь.

Сбоку открылась узенькая дверь; из неё вышел толстый человек в пижаме, с полотенцем через плечо. Котенок испуганно прыгнул в сторону, шмыгнул под вешалку. Толстяк покосился на детей, недовольно сказал:

— Закройте дверь. Вечно устраивают сквозняки. — Он прошлепал ночными туфлями и скрылся в глубине коридора.

Катина мама сидела у окна в кресле, из которого сбоку выпирали пружины; рядом стояли прислоненные к стене костыли. Она распутывала моток разноцветных шерстяных ниток.

— Катерина, дай стулья. Садитесь, ребята. Спасибо тебе, Лерочка. И вам спасибо.

За что спасибо? Он же ещё ничего не сделал… Где этот репродуктор? Ага, вот он висит над комодом.

Игорь встал на шаткий табурет и приняли за дело.

Репродуктор действительно оказался хоть брось: диффузор порван, на регулировочном болтике забита резьба — никак не поймать нужное положение, — то получается писк, то хрип. Игорь даже вспотел. А тут ещё эта Катьку угощает какой-то подгорелой лепешкой, — видно, сама пекла. Он машинально ощупал карманы. «Эх, Симка-обжора. Слопал все конфеты, хоть бы одну оставил.»

Катя пошепталась о чем-то с мамой и Лерой, и те вдруг начали смотреть на Игоря такими глазами, что ему вовсе сделалось невмоготу.

Он провозился больше часа. В конце концов репродуктор стал работать, правда, с дребезжанием. На прощанье Катина мама долго держала руку Игоря и повторяла: «Спасибо вам, спасибо…» А когда он вышел на улицу с Лерой, та тряхнула кудряшками и сказала:

— Я знаю, как ты влез на кран, как спас котёнка. Но почему ты об этом не рассказал, Игорь? Вот ты, оказывается, какой…

Но какой, — она так и не объяснила, а немножко смутилась, и это было удивительно, потому что Лерка — такая задавака…

Она ушла, постукивая красными каблучками. А Игорь ещё постоял у ворот её дома. Мысли, перепутанные, как моток разноцветных ниток, что лежали на коленях у Катиной мамы, сразу влезли в голову. Лера… Ясно, она лучше всех девчонок в школе. Вот и о Фроловых беспокоится. Игорю вдруг стало неловко, будто это он виноват, что девятилетняя Катька сама печет какие-то оладьи, а комод у них обшарпанный и из кресла выпирает пружина…

Игорь не заметил, как наткнулся на встречного мальчишку.

— Ты куда прешь, балда! Ослеп?

Нет. Игорь не ослеп. Он хорошо видит широкие плечи и темные вихры мальчишки.

— Зачем ты отнял у девочки котёнка и бросил его в бадью?

— Какого котёнка? Ты что, по носу захотел?

Игорь отступил на шаг, опустил свою остриженную под бобрик голову и ткнул ею мальчишку в живот.

От неожиданного толчка тот упал, Игорь дал ему приподняться и опять свалил ударом в плечо. Мальчишка заорал:

— Ленька! Васька! Ко мне!

С противоположного тротуара бежали его товарищи. Игорь не стал их дожидаться. Пустился к своему дому и полез вверх по водосточной трубе. Мальчишки карабкались сзади. Но Игорь уже шел по карнизу. Последовать за ним ни один из трех не решился.

Игорь заглянул в свою комнату, встал на подоконник и тихо спрыгнул на коврик возле кровати, — если мама узнает, каким путём он иногда возвращается домой, все будет кончено — окно закроют намертво.

Дверь в столовую была приоткрыта. Оттуда доносился голос отца:

— Возможно, возможно. В этом есть что-то правильное. Но как вы практически представляете себе осуществление всего этого?

И сразу возмущенный голос мамы:

— Какая же мать согласится?..

— Подожди, Аксинья. Дело же не в этом. Продолжайте, Инна Андреевна, прошу вас.

Инна Андреевна?.. Ясно, она собиралась прийти. Что же там происходит? Звякнула крышка чайника, прошуршал мамин шелковый халат, — она пошла на кухню. Игорь на цыпочках приблизился к двери и заглянул в столовую.

В углу на столике стоял новый телевизор — сверкающий лаком, большой, — рядом с ним сидела Инна Андреевна, заложив ногу на ногу и охватив сплетенными пальцами колени, на ней было всегдашнее коричневое платье, но на этот раз с узеньким белым воротничком.

— … Вам, Виктор Фомич, не только как ученому, но и как техническому руководителю завода! Ведь вы же в первую очередь страдаете от плохой квалификации молодых рабочих! Вам должны быть понятны все выгоды такой системы. И дело не в том, как провести её в жизнь. Гораздо труднее убедить людей. Они боятся изменить что-либо в налаженном, установившемся! Вот же в некоторых школах ищут и находят. Ну и я ищу… А директор нашей школы, тот говорит: «Вы, товарищ Афонина, читаете ученикам газеты и журналы о достижениях рабочих — электриков, механиков. А какое это имеет отношение к уроку физики? Ведь есть, мол, твёрдая программа. Что скажут в гороно? Разве такие очерки утверждены для чтения в школе? А когда я предложила купить слесарный инструмент и пригласить инструктора — так он тянет, не решается.

Вошла мама. В одной руке она несла вазу с яблоками, в другой — торт.