Подари мне жизнь

Но ему требовались верные, сноровистые, оборотистые, не отягощенные моральными заповедями помощники. Вот почему, когда до него наконец дозвонился Петр Давидович Щеглов, его старый школьный дружок, с просьбой порадеть в трудоустройстве своего сына Кости, Мамлюков сразу же согласился, желая взглянуть на отпрыска. Сейчас Константин сидел в громадном кабинете флагмана отечественной фармакалогии и слегка ежился под колючим взглядом хозяина. Голова у Вячеслава Мироновича была все такой же круглой, а пучки соломы на ней — такие же блеклые. Они разговаривали уже минут пятнадцать, за это время Мамлюков определил степень пригодности «отпрыска» для своих нужд.

— Я с твоим папашкой не одну собаку съел, — бросил он Косте, принимая для себя окончательное решение.

— Как это? — не сразу сообразил тот. — Голодали, что ли?

— Ну, и это тоже, — усмехнулся Мамлюков, подумав: «Парень прост и, кажется, глуповат; тем охотнее служить будет». А вслух продолжил: — На работу я тебя возьму. Исключительно из-за заслуг твоего папашки, он ни разу не дал мне на второй год остаться. Потому что сам ты пока ничего из себя не представляешь, ты — ноль. Без палочки. Палка, может быть, у тебя и есть, но в штанах, а голова дырявая. Двадцать три года — и все санитаром работает. Да я бы со стыда умер! У меня в твоем возрасте уже подпольный цех по шитью джинсов из узбекского хлопка стопроцентную прибыль приносил. А папашка твой в эти годы над учебниками в институте все корпел. Но мы сделаем из тебя человека, ты не волнуйся!

Константина коробил самоуверенный тон Мамлюкова. Он уже жалел, что внял настоянию родителей и приехал к этому пучеглазому монстру. Он чувствовал себя неуютно, словно видел перед собой огромного блекло-ржавого паука, опутывающего его своей липкой паутиной. И терпел лишь через силу, вместо того, чтобы встать и распрощаться.

— Я бы не хотел, чтобы вы моего отца называли «папашкой», — произнес он все же, скрипнув зубами.

Это не ускользнуло от внимания хозяина. Мамлюков усмехнулся. Он подумал: «Зубки показывает, так мы их враз выбьем. Но характер есть, это хорошо. Бесхребетники мне тоже ни к чему».

— Ладно, для начала поработаешь у меня одним из менеджеров, — сказал он. — Пройдешь краткий курс обучения. Займешься рекламой. Потом, если дело пойдет, попробую тебя на другом месте. Мне нужны представители и за рубежом. Словом, все будет зависеть только от тебя самого.

— Хорошо, — против своей воли кивнул Константин.

— Что — «хорошо»? — опять усмехнулся Мамлюков. — Чего же ты про зарплату не спрашиваешь? Фамильная стыдливость? Ох уж мне эта интеллигенция. Прав был товарищ Ленин, когда сказал: интеллигенция — это не мозг нации, а ее говно.

— Ну… сколько? — совсем смешался Костя.

— Пока тысячу.

— Как? Всего? Я в своей больнице три получаю.

— Тысячу баксов, парень. Понял теперь?

От неожиданности Константин даже не знал, что ответить. Он готов был подпрыгнуть до потолка, вместе со своим стулом. Это же в десять раз больше, чем на нынешней службе! И работа, судя по всему, не сложная. Не жмуриков таскать из больницы в морг. Нет, наверное, первое впечатление было обманчивым; этот Мамлюков совсем не так плох. Даже симпатичен. Несомненно умен и талантлив. Человек, как говорят в Америке, сделавший сам себя.

— Чего же молчишь? — спросил Вячеслав Миронович. — В отпуск наши сотрудники выезжают на Канары. Бесплатно. За счет фирмы.

— А в Израиль? — зачем-то спросил Костя. — Не ездят?

— А тебе в Израиль хочется? Можно и туда. У меня там завязки с бизнесом. Но на Канарах свой отель для отдыха. Короче, это дело десятое. Так ты согласен? Приступать через две недели.

— Да! — вырвалось у Константина столь поспешно и громко, что Мамлюков опять не смог сдержать усмешки. «Мой будет!» — подумал он с некоторой долей брезгливого презрения. Впрочем, так он относился почти ко всем людям.

Костя вновь прогуливался возле детской больницы, поджидая Ольгу. Они договорились встретиться вчера вечером, а Рите ему пришлось наврать, что едет на дачу полоть грядки. На работе же он сказал, что дача вообще сгорела и он отправляется на пепелище, чтобы забрать из уцелевшего погреба банки с огурцами, пока их не уволокли соседи. Взяв отгул, Костя заготовил и заявление об уходе, но пока попридержал его, намереваясь получить от главного врача направление в медицинский. Его он тоже собирался обмануть. Совсем завравшись, Константин чувствовал себя плохо.

«Так жить нельзя, — думал он, меряя шагами пространство. — Вот и Антошку опять подвел, забыл купить эту проклятую полицейскую машину! Далась она ему, как собаке пятая нога и второй хвост. Где ее искать? И некогда. К экзаменам совсем не готовлюсь… Так и завалить недолго». Выглядел Константин очень странно. Он был одет в плащ и шляпу, несмотря на жару. На носу — темные очки. А главное, всего за один день у него выросли рыжие усы и борода эспаньолкой. Поэтому Ольга и не узнала его, проходя мимо.

— Девушка, погодите! — засеменил он рядом. — Беременным здесь ходить не положено, здесь особая зона, указ мэра, штраф — сто рублей или тюремное заключение сроком до трех месяцев, выбирайте, но мы можем договориться, я очень страстный…

— Чего вы мелете? — с возмущением повернулась к нему Ольга. — Сейчас как дам сумкой!

— А в сумке у нас что? Гантели? Тогда бейте! — Костя снял шляпу и склонил голову.

Тут только Ольга почувствовала что-то знакомое. Константин снял и очки, подмигнув ей.

— Ты совсем с ума спятил? — засмеялась она. — Чего это ты так вырядился? Когда борода выросла?

— Это грим, фальшивка, — сказал он. — Знакомый парень из театрального института одолжил. На всякий случай, а то охранник меня признает и вновь вцепится. Ну, пошли, что ли?

— Клоун! — покачала головой Ольга. — Был клоуном и остался. Ты только перед Антошкой в таком виде не предстань. Испугается.

— Я сниму усы и бороду в туалете, — пообещал Костя.

Они благополучно прошли па территорию больницы, миновав знакомого охранника, затем очутились в корпусе Антона. Ольга сразу же отправилась к лечащему врачу, Вильгельму Мордехаевичу, а Костя поспешил «в гримерную». В коридоре они вновь встретились.

— Он пока занят, я подожду, — сказала Ольга. — А ты ступай к Антошке.

Выглядела она очень бледно и напуганно. В коридоре, кроме них, возле окна стояла еще одна молодая женщина, с каким-то отрешенным и безучастным лицом. Покосившись на нее, Костя спросил:

— Что случилось? Ты как-то странно изменилась за эти несколько минут.

— Просто мне сказали, что тут один мальчик умер. Он лежал в одной палате с Антоном. Тоже лейкоз. И тоже пять лет. Я вдруг подумала… подумала… что и Антошка…

Константину пришлось обнять ее и прижать к себе.

— Успокойся, — сказал он. — Погоди, не реви раньше времени. Возьми себя в руки. Мы не дадим ему умереть.

— Правда? — с надеждой спросила она, заглядывая ему в глаза.

— Правда, — ответил он. — Когда я лгал?

— Всегда, — улыбнулась она сквозь силу. — Но сейчас я тебе верю.

Женщина у окна вдруг повернула к ним свое лицо.

— Это мой мальчик умер, — глухо произнесла она. — Его Ванечкой звали. Он очень любил рисовать пароходы. И волны, и желтое солнце над ними. Но теперь это уже не имеет никакого значения.

Открылась одна из дверей, к женщине подошел врач, сказав привычную фразу:

— Пойдемте, свидетельство и вещи вам выдадут внизу.

Женщина сомнамбулически пошла за ним, а Константин и Ольга проводили их долгим взглядом. Затем ему понадобилось вновь схватить ее, потому что она начала биться в истерике.

— О, Господи!.. За что?.. За что?.. — повторяла она всего одну фразу. — За что… Господи…

— Прекрати! — сказал Костя, с силой встряхнув ее. — Немедленно перестань! Я же рядом, мы вместе, мы справимся с этой чертовой болезнью… — но у него и самого не было уверенности в том, что он сейчас говорит.

С лестницы спускался Вильгельм Мордехаевич. Заметив Ольгу и Костю, он тотчас же пошел к ним.