Страница 114 из 118
В том числе и с Джульеттой: хотя она и клялась, что готова выйти за него замуж, это было скорее ребяческим порывом, чем осознанным стремлением. А главное, ее родители отказали Бетховену. Для них брак дочери с композитором был явным мезальянсом, и вскоре она обручилась с молодым графом Галленбергом, который увез ее в Италию». ( Закрывает рукопись.)
Бетховен долго не мог ей этого простить, но – о благородный Бетховен! – когда ее муж оказался в бедственном положении, он раздобыл пятьсот флоринов и вручил ему. Конечно же, тот был его врагом и соперником, но в том-то вся суть возвышенной натуры Бетховена, что именно поэтому он сделал для него все возможное. По приезде в Вену уже замужней дамой Джульетта мечтала с ним встретиться, еще раз объясниться, оправдаться, вымолить прощение. Она готова была броситься на колени, лишь бы ей позволили его увидеть. Но, как Бетховен сам признается в разговорных тетрадях, он с презрением отверг ее. Джульетте он не смог простить того, что простил ее мужу, и она не удостоилась чести, став его врагом, испытать на себе всю силу его великодушия.
Летом 1802 года Бетховен гостил в венгерском имении Брунсвиков. Там сохранилась беседка, в которой, по преданию, написана «Лунная соната», посвященная Джульетте Гвиччарди.
Дорогой маэстро Амадей, мне безумно хочется, чтобы в эту лунную ночь вы так же положили левую руку на октаву до-диез, а правой стали бы повторять магические звуки: соль-диез, до-диез, ми. А мы представили бы беседу у озера, накатывающие на берег волны, фосфорическую, мерцающую дорожку лунного света и охваченного любовной тоской композитора... ( Музыкант играет первую часть сонаты.)
Не правда ли, маэстро, вторая часть, написанная в форме менуэта, – это музыкальный портрет Джульетты? Да, в среднем эпизоде мы словно бы слышим два голоса: строгого Бетховена-учителя и отвечающей ему шаловливой кокетки… ( Музыкант играет вторую часть.) И наконец бурный, трагический, иступленный, страстный финал. ( Музыкант играет финал.)
О, друзья, музыка так взволновала меня, что мне захотелось прогуляться по ночным улицам нашего города вместе с тем молодым мечтателем, седым стариком и любителем рейнского, которые по-прежнему как завороженные стоят у нас под окном. Я, конечно же, приглашаю и вас, хотя из печального опыта знаю, до чего трудно вас вытащить на прогулку. Амадей вскоре наверняка заскучает по своему роялю, Теодор – по мольберту с картонами, мне же ничего не останется, кроме как вернуться к письменному столу.
И все-таки давайте прогуляемся и посмотрим, кто первым не выдержит и вернется в мансарду.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Та же мансарда под черепичной крышей, залитое матовым серебром полукруглое окно, за которым виднеется кирха и ратуша, рояль, трехногий мольберт и письменный стол с медными ручками выдвижных ящиков. На пюпитре рояля раскрытые ноты, на мольберте – большой портрет Шуберта, на столе – свеча, чернильница, гусиное перо и свернувшаяся в трубочку рукопись.
Первым в мансарду возвращается Амадей, зажигает погасшую свечу, достает из бархатного мешочка камертон и настраивает рояль, подвертывая ключом колки, на которые намотаны струны. Затем он придвигает к роялю венский стул, садится, опускает руки на клавиши, словно бы не решаясь сразу к ним прикоснуться и спугнуть ночную тишину, и играет «Серенаду» Шуберта-Листа.
В дверях появляются Эрнст и Теодор. Прикладывая палец к губам и стараясь не скрипнуть рассохшимися половицами, они слушают его игру.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
ПРИДВОРНЫЙ ОРГАНИСТ РУЖИЧКА ИГРАЕТ «ЛЕСНОГО ЦАРЯ»
АВТОР. Я так и думал, дорогой Теодор, что наш Амадей первым не выдержит и вернется в мансарду, ведь ему очень хотелось сыграть «Серенаду», которая ему особенно удается. Шуберт так же, как и великие Моцарт и Бетховен, жил в Вене, поэтому… о, вы в ужасе схватились за голову оттого, что вам придется выслушать еще одну страничку из моей рукописи! Но я прощаю вас, шутники и насмешники! Зная, как вы добры ко мне, я все же рискну злоупотребить вашим терпением и почитать вам немного.
( Открывает рукопись.) «Друзья Шуберта по Лихтенталю – его однокашник Шпаун, поэт Майрхофер и старый придворный органист Ружичка, - осенним вечером 1818 года собрались дома у Шнаупа. В Вене и ее предместьях (а Лихтенталь, где родился Шуберт, – одно из предместий австрийской столицы) любят, умеют ценить и смаковать хороший кофе. Для того чтобы угостить друзей, домовитый Шпаун намолол в ручной мельнице отборных кофейных зерен разных сортов, зажег спиртовку и заварил кофе по своему рецепту, добавив в него немного корицы и кардамона, – ах, какой аромат!
Друзья выпили по чашечке и откинулись в креслах, мечтательно забросив руки за голову и вытянув перед собой на ковре уставшие за день ноги, а затем Шпаун торжественно достал письмо, полученное накануне из Венгрии. Собственно, ради письма они и собрались, ведь письмо было от Шуберта, столь нежно, по-немецки пылко и сентиментально любимого ими всеми. Летом Шуберт получил место учителя музыки у графа Эстергази и вместе со всем семейством отправился в их венгерское имение – замок Желиз.
Ах, как ждали они от него вестей, но их все не было. И вот наконец учтивый почтальон в очках, спущенных на кончик носа, вручил Шпауну запечатанный сургучом конверт с заграничным штемпелем. Шуберт писал: «Разве я могу позабыть о вас, ведь вы для меня – все! Шпаун, Шобер, Майрхофер, Зенн, как вы живете, здоровы ли? Я чувствую себя превосходно, живу и сочиняю музыку как бог, словно так и должно быть. «Одиночество» Майрхофера уже готово. Я считаю, что это лучшее мое произведение, и именно потому, что здесь я свободен от каких бы то ни было забот. Надеюсь, что все вы здоровы и веселы, как я. Наконец-то я чувствую, что живу; слава богу, пора уже, иначе я погиб бы как музыкант».
Прочитав письмо несколько раз вслух, друзья разволновались, расчувствовались, в глазах у них защипало, они разом достали платки. И как-то так получилось, что, смахнув слезу, один из них напел, другой подхватил, и они стали вспоминать мелодии песен, сочиненных Шубертом здесь, в Лихтентале, а Ружичка с голоса подбирал их на рояле. ( Музыкант играет песни Шуберта.) И, конечно же, не обошлось без воспоминаний о том, как был написан «Лесной царь», – первый шедевр Шуберта. «Однажды после обеда мы отправились к Шуберту, который жил у своего отца в Химмельпфортгрунде. Шуберт, необычайно взволнованный, читал вслух «Лесного царя». Он ходил с книгой взад и вперед, вдруг сел и буквально за несколько минут, то есть так скоро, как только можно было записать, положил на музыку эту прекрасную балладу. Так как у Шуберта не было фортепьяно, мы побежали с нотами в конвикт, и в тот же вечер «Лесной царь» был там исполнен и принят с восторгом. После этого старый придворный органист Ружичка сам внимательно и с большим увлечением сыграл всю балладу и был глубоко потрясен ею».
Еще бы! Средневековой жутью веет от этой баллады: через ночной лес скачет всадник с ребенком на руках. Больному, охваченному жаром ребенку является лесной царь, манит, чарует, околдовывает, зазывает к себе, сулит неземное блаженство...
( Читает «Лесного царя».)
«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?»
«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в темной короне, с густой бородой».
«О нет, то белеет туман над водой»…
У Шуберта в начале мы тоже слышим конский топот, в середине – чарующие речи лесного царя, кончается же баллада жалобным речитативом и трагическим возгласом: «В руках его мертвый ребенок лежал»... ( Музыкант играет «Лесного царя» Шуберта-Листа.)
Колдовская, колдовская сегодня ночь, друзья! Когда вы играли, маэстро, мне тоже показалось, будто в глаза мне сверкнул лесной царь. Нешуточное это дело – романтизм! Ох, нешуточное, страшное, гибельное... Часто, сидя в кресле филармонического общества, я внутренне корчусь от смеха, когда перед концертом какая-нибудь ученая дама с завитыми буклями, кружевным жабо и умильно сложенными на груди пухлыми ручками лепечет откровенный вздор о Шуберте, кропя розовой водичкой сумрачное чело гения.