Страница 36 из 45
Думайте о шпионах что хотите, но они ничего не делают наполовину. Наша ложь идет в комплекте с социальной страховкой и фальшивыми паспортами, а наша правда режет, как испанский клинок. Я понимала, что имела в виду мама. И понимала, почему она рискнула доверить это мне. Академия Галлахер построена из камня, но такие новости, как сегодня, способны спалить ее в считанные минуты, словно карточный домик.
— Ками, — мама присела на краешек журнального столика передо мной, — такое случалось и раньше. Но каждый случай особенный. Ты знаешь Бекс лучше, чем кто-либо…
— Не говорите ей.
Мои слова удивили даже меня саму. Да, мы должны быть тверды и готовы ко всему. Но мне не хотелось, чтобы Бекс узнала обо всем, только потому, что нам оказалось не под силу хранить этот секрет. Я снова посмотрела на маму и подумала, как много нужно времени, чтобы исцелить некоторые раны. А еще я подумала, что у Бекс будет время, чтобы погоревать.
Ее отец сейчас очень далеко, за тысячи миль, но все же она знает, что он у нее есть. Кто я такая, чтобы отбирать эту надежду? Чего бы я только ни отдала, чтобы продлить эту иллюзию хоть на несколько часов для себя!
— Эй, — окликнула меня Макей МакГенри, и я пожалела, что когда-то показала ей этот маленький старый коридорчик и сказала, что тут хорошо готовить уроки. — Только не говори, что это из-за мальчишки.
Она бросила сумку с книгами рядом со мной, но я даже не посмотрела на нее. Я так и сидела, потихоньку вытирая слезы, которые проливала по отцу Бекс, и глотая те, что были по моему папе. Прошло довольно много времени — может, тысяча лет или около того. Наконец Макей ткнула меня коленом и сказала:
— Колись.
Можно что угодно думать о Макей МакГенри, но одного у нее не отнимешь: она не ходит вокруг да около. Супершпион смог бы легко обмануть ее, придумать что-нибудь правдоподобное. Но я не могла. Может, это стресс. Может, горе. Или ПМС. Но что-то заставило меня поднять на нее глаза и сказать:
— Отец Бекс пропал. Возможно, его уже нет в живых. Макей присела рядом.
— Нельзя ей говорить.
— Знаю, — ответила я и высморкалась.
— Когда они будут знать точно?
— Не знаю. — И это была правда. — Может, через пару дней. Или месяцев. Он не вышел на связь с куратором. Если он позвонит ему, то…
— Мы не должны говорить ей.
Конечно же. Но что-то еще в ее словах заставило меня внимательно посмотреть на нее. Впервые за все это время я услышала от нее «мы». Есть вещи, которые я не могу рассказать своей маме, или своему парню, или даже своим подругам. Но сейчас я поняла, есть человек, которому известен мой главный секрет — то, что я совершенно одинока.
Макей встала.
— Ками, только без обид…
Когда кто-то вроде Макей МакГенри говорит «только без обид», трудно не обидеться заранее, особенно такому человеку, как я. Однако я попыталась.
— …не ходи пока наверх. Ты выглядишь просто ужасно, и она это заметит.
Я не обиделась. На самом деле, даже хорошо, что она это сказала, ведь самой мне и в голову бы не пришло.
Макей ушла, а я еще долго сидела и думала. Я вспоминала, как папа водил меня в цирк. Два часа мы сидели рядом и вместе смеялись над клоунами, вместе болели за укротителя львов. Но лучше всего я помню номер, когда артист шагнул на канат, натянутый высоко над манежем. Пока он дошел до другого конца каната, ему на плечи взгромоздились еще пятеро, но я смотрела не на него, а на папу — он наблюдал за артистом так, словно прекрасно понимал, каково это, быть там без страховочного троса.
В тот день я поняла, что мне не остается ничего другого, кроме как делать шаг за шагом и уповать на то, что секреты, взваленные на мои плечи, не заставят меня потерять равновесия.
Глава 22
— Закрыть глаза, — снова скомандовал мистер Соломон. Позади урчал проектор. Я буквально чувствовала, как его луч пронизывает кабинет. Мы зажмуривали глаза, тренируя способность запоминать мельчайшие детали того, что нам показали. Я вызвала перед мысленным взором фотографию стоянки перед супермаркетом. Мистер Соломон сказал:
— Мисс Альварес, что не так в этой картинке?
— У голубого фургона погнут номер, — ответила Ева, — а припаркован он задом.
— Верно. Следующая картинка. — Проектор щелкнул, картинка сменилась, и у нас было ровно две секунды на изучение нового кадра.
— Мисс Бакстер? Что здесь не так? — спросил мистер Соломон.
— Зонтик, — ответила Бекс. — На стекле капли от дождя, плащ на вешалке мокрый, а вот зонтик сложен. Обычно его оставляют открытым, чтобы просушить.
— Очень хорошо.
Когда мы открыли глаза, я посмотрела не на экран, а на нашего учителя. Не понимаю, как он может разговаривать с Бекс, задавать каверзные вопросы, словно ничего не произошло. Я не знала, завидовать ему или ненавидеть его. Но времени не было ни на то, ни на другое, потому что он снова скомандовал:
— Закрыть глаза. — Я услышала, как он шагнул в сторону, а мне хотелось только одного — убежать отсюда.
— Мисс Морган, что не так в этой картинке?
— Э-э… я не… то есть…
Неправильно было то, что я уже несколько дней не могла смотреть своей подруге в глаза. Несправедливо, что такие люди, как Эйб Бакстер живут и умирают, а мир продолжает существовать как ни в чем ни бывало, не осознавая, каких людей потерял. Столько вокруг было неправильного, что я даже не знала, с чего начать.
— Ладно. Попробуйте вы, мисс Бауэр.
— Чашка на столике у кровати, — ответила Кортни.
— И что с ней?
— Ручка развернута не в ту сторону.
— Закончили, — объявил мистер Соломон. Щелкнул выключатель, и мы зажмурились от яркого света.
Наши внутренние часы говорили нам всем одно и то же: урок еще не закончился.
— У меня есть кое-что для вас, леди, — сказал мистер Соломон, раздавая листки бумаги сидевшим в первых рядах.
Лиза тут же подняла руку.
— Нет, мисс Сьюттон, — опередил ее вопрос мистер Соломон. — Это не контрольная, и это не на оценку. Просто нужно, чтобы вы черным по белому написали, собираетесь ли изучать секретные операции в следующем семестре.
Все зашуршали листками — ставили галочки в анкете, расписывались, но тут мистер Соломон обратился к нам:
— Леди, — он помолчал, пока все не подняли на него глаза, — как любит повторять мой коллега мистер Смит, «Это огромный мир, где полно темных уголков и долгих воспоминаний!» Прошу вас, — он снова помолчал и обвел нас взглядом. Могу поклясться, на мне он задержался дольше других. — Прошу вас, не относитесь к этому решению легкомысленно.
Бекс ткнула меня в плечо. Я обернулась — она показывала мне большие пальцы. По губам я прочла: «Жутковато, да?»
Я снова взглянула на листок бумаги, потерла его пальцами, попробовала унюхать запах яда в чернилах.
Это всего лишь бумага, сказала я себе. Обычная бумага. И у меня мурашки побежали по спине. Это не растворимая бумага. Она никуда не исчезнет, и с нее ничего не смоется. Я поймала на себе взгляд мистера Соломона. Уверена, он заметил, что я все поняла — необратимость принимаемого решения. И хотя бумага была несъедобная, у меня во рту появился неприятный привкус.
Глава 23
Если бы вы учились в Академии Галлахер и встречались с парнем из Розевиля, наверное, вы бы обрадовались, когда за завтраком к вам подбежала бы Тина Уолтерс с воплем:
— Ками, я только что разговаривала с твоей мамой, и она сказала, что мы можем пойти погулять в город в субботу!
Наверное, вы бы подумали, что это просто замечательно — и вы бы ошиблись.
Когда город наводняли девушки из академии, они в любой момент могли заметить меня с Джошем, или Джош мог заметить меня с ними. Я посмотрела на Бекс, сидевшую напротив меня, и у меня защемило сердце. И хотя Лиза шептала:
— Ками, это рискованно, — я знала, что должна пойти. Мне нужно было хоть на несколько часов забыть обо всем.