Факультет журналистики

— И кто же это был? — неожиданно громко спросил Пашка Пахомов.

— А-а, обмороженный, — засмеялся Сергуня. — Ожил? А была это огромадная щука. Двести лет жительства ей потом в музее определили. Как она к нам в пруды попала — никто объяснить не мог…

— А какие же у щуки могут быть руки? — спросил Тимофей. — Да еще волосатые? Да еще на три метра в стороны раскиданные?

Сергуня, как опытный рассказчик, сделал паузу.

— А это была не простая щука, а особенная. Сидел у ее на спине мертвый орел. Видать, он ее сверху в пруду разглядел, когда она в наших краях объявилась, кинулся, вцепился когтями в спину, а подняться вверх не сумел — тяжелая щука была, старая. Сил у орла на ее и не хватило. А когти вытащить уже не смог, так сильно вонзился ей в спину. Ну, щука и утащила его на глубину. Сильнее орла оказалась. Он у нее на спине с раскинутыми крыльями захлебнулся и окостенел. И намоталась на эти крылья разная чепуха — растения всякие, водоросли, а потом и лукичевский невод. Два года щука с мертвым орлом на спине плавала, из музея потом сказали. Поначалу, видно, отлеживалась на дне, раненая была, да и тяжело с непривычки было такой груз на себе возить. А потом пообвыклась и всплывать начала — утят и гусей таскать. А тут и Лукич со своим неводом подоспел…

— Как интересно. — сказал Тимофей. — Один хищник напал на другого хищника, а получилось…

— А получилась нечистая сила, — сказал старик Сергуня. — Промеж людей тоже так бывает.

Потом долго ехали молча.

Тимофей ни о чем не спрашивал у Пашки с той самой минуты, когда Сергуня сказал: «Клади ноги на пузо, оно теплое». С этой самой секунды Тимофей Голованов понял: ему не надо больше заботиться о Пашке. Забота о нем перешла в более опытные, а главное, более мудрые руки.

И еще Тимофей твердо поверил в ту минуту, что с ногами у Пашки будет все в порядке. Если бы Пешке грозила опасность, Сергуня сразу почувствовал это, остановил бы машину, развел костер и спас Пашкины ноги. Но он этого не сделал. Значит, он знал, что с ногами все будет в порядке.

Машина остановилась.

— Эй, корреспонденты! — крикнул водитель. — А вам куда?

— Их тоже ко мне вези, — быстро сказал Сергуня. — Куды им деваться в таком виде? Подлечиться надо немного, обогреться.

— Ну, лады, — сказал водитель и пошел к кабине.

— Нам вообще-то в Куйбышев надо, — тихо сказал Пашка.

— Куда тебе, милок, сегодня в Куйбышев, — усмехнулся Сергуня. — Сейчас мы ножонки твои проверим, на свету на их поглядим.

— А вы где живете? — спросил Тимофей.

— В деревне у себя живу.

— А до Ставрополя от вашей деревни далеко?

— Рядом. Да вы не сумлевайтесь. Переночуете, а завтра Митрий, — старик кивнул в сторону кабины, — заедет и отвезет вас к автобусу.

Взревев мотором, полуторка начала подниматься с ледовой дороги вверх, на волжский берег. Теперь машина шла медленнее, делала повороты, часто сигналила. Наконец, остановилась.

— Прибыли, — удовлетворенно сказал Сергуня. — Настена, просыпайся — деревню проедешь.

Валенки под головой Тимофея зашевелились. Тимофей сел, потом встал на колени, выпрямился.

— Слышь, браток, — обратился к нему старик, — друга твоего мы здесь обувать не будем, сапоги на его сейчас не влезут. На руках в избу снесем. Ты ему ножонки-то обмотай тряпьем.

Водитель Митрий откинул задний борт. Сергуня помог сойти на землю снохе Настене, похожей в своем тулупе на копну, потом сказал Пашке:

— Садись на самый край. Сымать тебя сейчас будем.

— Да я сам дойду, не беспокойтесь, — хорохорился Пашка.

— Сам с самой у меня в хлеву сидит, — строго сказал Сергуня. — А ты делай, чего говорят.

Сергуня и Митрий отнесли Пашку в дом и посадили на лавку. Изба была большая, разделенная перегородками на несколько комнат. В центре возвышалась огромная белая печь, вся уставленная многочисленными горшками и чугунками.

Сноха Настена и вторая сноха, вылезшая из кабины с завернутым в одеяло ребенком, быстро разделись и начали греметь около печи чугунками и ухватами. Сергуня и шофер Митрий носили из машины в сени какие-то большие и, видимо, тяжелые мешки. Тимофей помогал им. С непривычки Тимофей споткнулся о высокий порог и чуть было не уронил первый же доверенный ему мешок, но потом приноровился и таскал мешки довольно прытко, будто занимался этим делом всю жизнь.

Машина уехала. Сергуня вошел в избу, сбросил полушубок, телогрейку, шапку-ушанку и оказался могучим кудлатым стариком в ситцевой рубашке в синий горошек. Он сел на табуретку напротив Пашки и положил Пашкины ноги к себе на колени.

— Ничего особливо страшного у тебя нету, — сказал Сергуня, ощупывая Пашкины пальцы и пятки, — я это сразу понял, как только ты мне их на пузо положил. Но береженого бог бережет. Отдельные места может захватить. Сейчас мы тебе все жилы обглядим, все проверим… Настена! Угли готовые?

— Готовые, батюшка, несу! — откликнулась от печки беременная сноха Настена.

Она положила на пол перед Сергуней большой металлический самодельный противень, густо усыпанный мигающими угольками.

— Молодцы у меня бабы, — удовлетворенно сказал Сергуня, оглаживая бороду, — сами все сделали, без лишнего приказа. Понял, каким лекарством я тебя буду лечить? — Он разровнял кочергой угли на противне и решительно сказал Пашке — Ставь ногу!

Пашка размотал тряпки и хотел уже сунуть ногу на противень, но в последнюю минуту раздумал.

— Что так-то? — удивленно спросил Сергуня. — Боишься?

Пашка поставил ногу на угли, но держал ее ровно одну секунду и тут же отдернул.

— Ха-ха-ха! — засмеялся Сергуня. — Живая нога-то, понял? Главная жила цела. Ставь вторую.

Пашка поставил вторую ногу и сразу отдернул ее.

— И вторая жива. Плясать можешь. Теперича пальцы надо обмазать, на всякий случай… Настена! Прими угли, давай аптеку!

Сноха Настена унесла противень и принесла большую плетеную корзину с разнокалиберными пузырьками и склянками. Сергуня открыл одну из них, зацепил корявым пальцем большой кусок мази и стал смазывать пальцы на Пашкиных ногах.

— Самодельное зелье, на травах, — объяснил старик, — я сам варил. Старуха моя, когда жива была, по оврагам травки собирала, а я варил. Такую лекарству в городе с фонарем не найдешь.

Закончив врачевание, Сергуня поднялся.

— Все, парень! Вставай смело на ноги и шествуй. Пальцы твои останутся целые. Правда, кожа кое-где по одному разу сойдет и два-три ногтя слезут, но зато все остальное будет в целости. В танцоры можешь записываться.

Сергуня унес «аптеку», вымыл руки под висящим около печи умывальником, расчесал голову и бороду и спросил у снохи:

— Настена, а где мои рыбацкие валенки?

— Здесь они, батюшка. Я уже принесла.

Она поставила на пол огромные, вручную, видно, скатанные валенки с самодельными калошами.

— Надевай, — сказал Пашке Сергуня. — Между прочим, тоже самодельные. В запрошлую зиму, на рождество, как раз я их и свалял. И калошками, видишь, какими красивыми обклеил. Обувка — первый класс. Я в них зимой на Волгу за судаками хожу. Цельный день на льду сижу, и хоть бы что. Ноги — как у Христа за пазухой. И не стынут и не мокнут.

Пашка просунул ноги в валенки. Были они такого размера, что в каждом совершенно свободно уместилось бы еще по одной ноге.

— Не маловаты? — улыбнулся Сергуня. — Не жмут?

— Жмут, конечно, — улыбнулся в ответ Пашка, — но ничего, потерпим.

Снохи позвали ужинать. Сергуня, Пашка и Тимофей сели в кухне за маленький неудобный столик, под который нельзя было поставить ноги. Снохи стояли около печи.

— А вы разве с нами не будете? — вежливо спросил Тимофей у женщин,

— Они потом будут, с ребятишками, — сказал Сергуня. — Ну, — Сергуня поглядел на Пашку. — бог к тебе на этот раз смилостивился. Но больше так не шути и в сапожках зимой на Волгу не вылазь. Потому что два раза бога за бороду дергать нельзя. Он этого не любит. Старик строгий… Гневить не надо, может осерчать.

Закусывали солеными груздями, мороженой клюквой, вареной картошкой и салом. Потом сноха Настена поставила на стол большую железную миску с тремя огромными кусками мяса.