Страница 11 из 17
– Что вы можете сказать о Лейле? – спрашивает Доунера Вайд.
– Думаю, она хороший сотрудник, – осторожно говорит Доунер.
– Оден думает иначе, – говорит Вайд. – Вы видели руки Лейлы?
– А что не так с ее руками? – Доунер изображает удивление.
– Оден говорит, что это она сама делает с собой.
– Сама?!
– Вы знаете о том, кто ее брат?
– Нет.
– Перекати поле.
– И что?
– Вы представляете, какую славу составит техническому отделу по обслуживанию киндридов работник с подобной репутацией?!
– Я не пойму, – говорит Доунер, – вас беспокоят руки Лейлы или ее брат?
– Все понемногу, – кивает Вайд. – Все понемногу…
– Ваше предложение все еще в силе? – спрашивает Доунер, перед тем как забраться в спасательную шлюпку.
– Какое предложение? – спрашивает капитан.
– Бутылка скотча из личных запасов, – улыбается Доунер.
Спустя час он плывет в открытом космосе, наблюдая, как удаляется «Прайд». Один. Пытаясь не думать о тех пяти процентах, от которых сейчас зависит его судьба. Все относительно. Даже жизнь. Даже ожоги на руках. И где-то в бесконечной мгле Оден улыбается ему. Затягивается сигаретой и выдыхает струи синего дыма через нос. И дым этот заполняет спасательную шлюпку. И Доунер погибает. Погибает, слушая смех Одена… Но это всего лишь скотч. Хороший скотч. И смех Одена – это вовсе не смех Одена. Это смеется он сам – Доунер. Смеется над собой. Смеется над Оденом. Смеется над Вайдом и Лейлой. Особенно над Лейлой. Есть ли в этом мире такое понятие, как судьба? И если есть, то насколько ядовито ее жало? Спросить бы об этом память предков, да вот только в спасательной шлюпке не нашлось места для киндрида. Так что, если и спрашивать, то самого себя или всепроникающую вселенскую тьму, бесконечный мрак. Доунер протягивает руку и прикасается к холодным стеклам. «Вот тебе, Вселенная, моя рука! Зажги свою сигарету и оставь пару новых шрамов!». Но вселенная молчит. Ей все равно. Да у нее даже и рук-то нет! И Доунер смеется. Допивает скотч и смеется…
Падение. От перегрузок желудок выворачивается наизнанку. Спасательная шлюпка ломает деревья, ударяется о скалы и переворачивается. «Главное не отключаться», – думает Доунер, но тьма неизбежно подкрадывается к нему. Глаза закрываются. Доунер пытается выбраться из шлюпки на ощупь. Шарит руками по искореженной обшивке, но тело становится ватным. Темнота осязаема. Она заполняет мир, и в ней можно лишь плыть. Задержать дыхание и искать выход. Выход, который представляется далекой точкой света. Слишком далекой, чтобы можно было надеяться добраться до нее. А надежды, это как кровообращение. Как только сердце перестает качать кровь, то мозг начинает умирать. Пять минут и повреждения могут быть уже необратимы. Так же и без надежд. Ценности и желания отмирают и, чем дольше это продолжается, тем меньше шансов вернуть все обратно. Никаких шансов. Остается лишь инстинктивно двигаться вперед, как растение, которое поворачивается к свету.
– Я жив? – спрашивает Доунер, приходя в сознание. Чернокожий дикарь падает на колени и пятится к выходу. Доунер смотрит на него и ни о чем не думает. Лучи света пробиваются сквозь многочисленные щели. «Где я?» – думает Доунер. Зеленые листья прилипают к его обнаженному телу. Порезы и синяки болят, но, кажется, ничего не сломано. Доунер поднимается на ноги, натягивает брюки и выходит из хижины. Яркий свет далекой звезды слепит глаза. Полсотни дикарей падают на колени и кланяются своему божеству, спустившемуся с неба на огненной колеснице. «Съедят или возведут в ранг святого?» – думает Доунер. Дикари молчат. – Мой корабль, – осторожно говорит Доунер. – Мне нужен мой корабль. – Дикари кивают. Большая птица с пестрым хвостом вылетает из чащи леса и садится на землю возле Доунера. Дикари вздыхают. По голубому небу плывут белые облака. – Я, пожалуй, пойду, – говорит дикарям Доунер. Осторожно делает шаг в сторону леса. Еще один и еще. Дикари поднимаются на ноги и идут за ним следом… Позже, где-то в кустистой чаще, недалеко от журчащего ручья, Доунер опускается на колени и умывает лицо. Вода холодная и чистая. Дикари молчат, столпившись за его спиной. – Корабль, – снова говорит им Доунер. – Где мой корабль? – Дикари кивают, ждут, когда он отойдет от ручья, опускаются на колени и умывают лица. – Лучше бы вы меня не спасали, – говорит Доунер. Он бродит по лесу до позднего вечера, а после возвращается в хижину, где очнулся. Исколотые колючками ноги болят. Глубокие порезы, полученные во время аварии, воспалились и начинают гноиться. «Завтра нужно будет обернуть чем-нибудь ноги», – думает Доунер. Когда-нибудь он все равно найдет свою шлюпку. Главное, чтобы до того момента дикари не передумали и не зажарили его. Родившийся в сознании запах жареного мяса напоминает о голоде. – Еда, – говорит Доунер, выходя из хижины. Дикари молчат. Стоят на коленях и смотрят на него своими черными глазами. – Еда, – Доунер пытается объясниться жестами. – Да ну вас к черту! – говорит он и ходит по деревне, в поисках пищи. В одной из хижин, в сплетенной из веток корзине, лежат какие-то фрукты. «Интересно, – думает Доунер, – едят ли боги этих дикарей? А если нет?». Он выходит из хижины, слушая, как урчит пустой живот. Дикари охают. «Теперь точно съедят!» – думает Доунер. Чернокожая женщина, не поднимая головы, ползет к нему на коленях. Он принимает из ее рук спелый плод и осторожно впивается в сочную мякоть зубами. Дикари ждут. – Не плохо, – говорит им Доунер. Дикарка пятятся. – Не плохо, – Доунер улыбается, и дикари, успокоившись, улыбаются ему…
Ночь. Доунер лежит в хижине и пытается заснуть. Где-то, совсем, рядом размеренно бьют барабаны. Сквозь многочисленные щели видны разведенные костры. Кто-то входит в хижину. Женщина. Доунер видит ее небольшую грудь с неестественно большими сосками. Черные волосы украшены белыми перьями. На ногах звенят какие-то амулеты. Дикарка молчит. Просто стоит и ждет. Ждет и Доунер. Барабаны бьют. Горят костры. – Ты принесла еду? – спрашивает дикарку Доунер. Она молчит. Он пытается объясняться жестами. Дикарка уходит и приносит пару сочных плодов. Доунер ест. Дикарка смотрит. – Спасибо, – говорит Доунер. Дикарка улыбается. Подходит к нему и ложится рядом. Черное тело блестит маслами. И снова ожидание. И снова язык жестов…
– Мы думали, что уже никогда не найдем вас, – говорит Асквит, когда спасательный вертолет возвращает Доунера в посольство.
– Вы бы и не нашли, – говорит Доунер, приглаживая свою длинную бороду. – Сомневаюсь, что вы вообще искали. Могу поспорить, что у вас даже не зарегистрировано мое прибытие.
– Простите, но наши технологии далеки от тех, к которым вы привыкли, – защищается Асквит.
– Четыре месяца, – говорит ему Доунер. – Четыре месяца я бродил по чертовым лесам, пока ни нашел свою шлюпку и ни связался с вами!
– Вам очень повезло, что вы вообще выжили.
– Без дикарей не выжил бы.
– Так они не причинили вам вреда?
– Вреда? – Доунер улыбается. – Они кормили меня, лечили… – Он вспоминает дикарку. – Я даже стал отцом ребенка одной из них.
– Отцом? – кривится Асквит, но Доунер не замечает этого.
– Думаю, они решили, что я какое-то божество.
– В таком случае, вам очень повезло.
– Да, – говорит Доунер. – Повезло. – Он закрывается в своем номере и больше часа пытается избавиться от бороды. Парикмахер приводит в порядок его волосы, вылавливая крохотных насекомых, которые не пожелали умирать после получасового воздействия на них какой-то отравы. После этого голова чешется еще несколько дней, но Доунер уже давно привык не обращать внимания на такие мелочи. Ночами катастрофически не хватает костров и барабанного боя. Без них не спится, и Доунер бродит по темным улицам, сливаясь с гуляющими толпами. Несколько раз он пытается завести разговор со скучающими женщинами за барными стойками, но то ли он плохо старается, то ли у них нет планов проводить с ним ночь, но каждое такое знакомство заканчивается полным фиаско. Шлюхи на улицах дешевые и весьма симпатичные, но Асквит так увлеченно рассказывает о местных заболеваниях, что Доунер даже не думает о том, чтобы воспользоваться их услугами. Иногда, засыпая в одиночестве, он вспоминает темнокожую дикарку, которая жила с ним на протяжении четырех месяцев. Когда он уехал, у нее уже был большой живот. И так уж получается, что это была единственная женщина, которая хотела родить от него ребенка. И думая об этом, Доунер улыбается. Оден послал его на его пятипроцентную смерть, а вместо этого подарил четыре месяца божественного существования. Кто из живущих в Цивилизованной Части Вселенной может похвастать тем, что был богом? А он теперь может. И это отныне будет его неотъемлемой частью.